Недавний материал о «шести идеях для реформ в РПЦ», который был опубликован в «Медузе», снова развернул церковную полемику вокруг вопросов выборности духовенства, языка богослужения и прочих актуальных для церкви тем. К сожалению, эта дискуссия почти целиком погружена в один лишь Facebook и на конструктивный итог обсуждения рассчитывать пока не приходится. Люди консервативных взглядов пытаются затоптать всякий огонь полемики, развесив ярлыки «вредителей-либералов» и «пятой колонны». Они видят в появлении подобных материалов «стратегию по подготовке общественного мнения» для разрушения традиционных устоев и духовных скреп. При этом суть вопросов не обсуждается вовсе. Чтобы обойти этот тупик, я решил обратиться к священнику, который отвечал на них всю свою жизнь, несмотря на преследования, порой жесткие, со стороны церковного руководства из фундаменталистского крыла РПЦ.
Темы, которые поднимаются в материале Ксении Лученко, неоднородны. Что-то больше относится к жизни, что-то – меньше. Но вопросы ставятся остро. Отец Георгий, созрела ли ситуация, чтобы возникли адекватные ответы?
Сперва замечу, что эти вопросы совершенно не новые, они в каком-то смысле традиционные. Поэтому при всех сложностях здесь уже накоплено много опыта: и в нашей церкви, и в других православных и неправославных христианских церквах. И не нужно представлять это как какую-то реформу. Если в начале XX века слово «реформа» привлекало к себе скорее доброжелательное внимание и отношение, то в наше время – наоборот. Это надо учитывать.
В церкви всегда нужно исходить изнутри самой церковной жизни, надо давать большую свободу дышать Духу Божьему в церкви, не сковывать его теми или иными искусственными границами, формальностями, инструкциями, а также клерикалистскими тенденциями. Конечно, надеяться на то, что духовенство и миряне сразу обретут какой-то утонченный духовный опыт, нельзя. После того, что пережила Русская церковь в XX веке, еще не одно поколение людей пройдет, прежде чем эти вещи смогут как-то гармонично установиться.
Но я глубоко убежден, что начинать нужно уже сейчас, потому что люди, которые имеют интерес к церковной жизни, уже сейчас хотят услышать ответы на все эти вопросы, чтобы не сомневаться и не уходить подчас из церкви совсем.
Я знаю, что вы много занимаетесь переводами церковных служб с греческого и церковно-славянского на русский язык. Более того, эти переводы вы используете на практике уже много лет. Являются ли они ответом на один из заявленных вопросов? Если да, то почему он не слышен?
Потому что на самом деле никто нигде не против самого русского языка. Но когда речь заходит об отдельном братстве, об отдельной общине, отдельном приходе и даже отдельной епархии – это одна картина, а если говорить о таком огромном теле, как РПЦ, то ответ может быть несколько другим. Хотя все понимают, что священный язык – это тот язык, на котором можно адекватно говорить о святых вещах, поэтому и русский язык такой же священный, как церковно-славянский, только ещё и понятный.
У Лученко в статье говорится, что кое-где русскоязычное богослужение практикуется, но таких храмов – единицы. Получается, что никто не против, но никто особо и не русифицирует службу. Почему?
В 90-х и нулевых годах этот вопрос оказался сильно идеологизирован и политизирован. Этого бы не случилось, если бы его подняли раньше. Вообще говоря, русский язык могли использовать уже с начала XX века. Русских богослужебных переводов было уже очень много, и они были очень многообразны. Их стало много больше сейчас.
Их можно использовать и для частной молитвы, и для справок, и для учебных или научных целей. Жаль, что в наше время почему-то этот вопрос поставили ребром, искусственно связав его с понятием «обновленчества», очевидно, забыв, что «обновленчество» – это недолжная связь с государственными структурами, когда люди церкви сдают своих ради получения для себя каких-то привилегий, особого положения или каких-то материальных благ.
Но все-таки нужно с чего-то начинать. Надо переломить суеверный страх перед всякого рода церковными переменами. У нас очень сильно разошлось богослужение с жизнью. А начинать здесь надо с самого насущного, самого необходимого: перевода и чтения по-русски анафоры (основной части молитв в литургии – главной службе христианской церкви – АВ) и Священного писания. Если бы все это звучало по-русски, то остальное – уверяю вас – стало бы вопросом совершенно не проблемным.
Но если нет общего решения, то кто и как решает, как ему служить?
Язык богослужения должен выбираться церковной общиной, и на это должно быть благословение архиерея. Таково, во всяком случае, было решение Собора Русской православной церкви 1917–18 гг. Эти два условия совершенно адекватны. Именно их нужно здесь вспомнить. Не надо реформ, не надо повторять ошибки XVII века и спускать все сверху, а несогласных называть еретиками.
Вот мы заговорили о приходских общинах. По одной из рассматриваемых возможных реформ предлагается загнать общину в жесткие территориальные границы. Возможно ли это сейчас?
Эти границы нельзя установить только формально, географически. И в древности на Руси всегда была возможность выбирать себе духовника из других приходов и даже других епархий. Кроме того, особенности жизни современных людей в больших городах свидетельствуют о том, что закрепить человека только за своим территориальным приходом невозможно. Люди всегда ищут те места, где они находят удовлетворяющего их духовника, хороший хор, хороших прихожан или какие-то особые хорошие формы церковной жизни. Распределить приходы в сёлах легче, но и то при условии, что в селе есть лишь один храм.
Для чего границы? Откуда вырастает этот вопрос?
Границы нужны для того, чтобы можно было нести ответственность. Пока у нас нет границ, нет списков постоянных прихожан, приход будет случайным набором случайных людей. Не зря еще в начале XX века, например, Николай Неплюев (основатель знаменитого Крестовоздвиженского трудового братства) говорил, что – да, нужно выбирать духовенство, но это должны делать люди, способные к общинной и братской жизни в церкви, то есть такие, у которых ясна система приоритетов, у которых на первом месте не власть, не деньги, не слава, а все-таки дело Божье и слово Божье.
Поэтому в действительности это вопрос не столько для приходов, сколько для общин, при которых должны существовать храмы. Это же показывает дорогу к решению вопроса о выборности духовенства снизу доверху – всех иерархических чинов нашей церкви, начиная с патриарха.
При этом избранники должны регулярно и полно отчитываться перед народом. Вот ведь чего не все хотят делать! Но если тебя избрали, ты же должен доверие общины и всей церкви оправдать.
Ну а с диакониссами как обстоит дело? Если посмотреть на гендерный состав приходских общин, то понятно, что всерьез ходят в храм в гораздо большей степени женщины, чем мужчины. Может быть, и правда, пора вспомнить этот старый церковный чин?
Диакониссы существовали в церкви целое тысячелетие и даже позже кое-где были замечены в церковной истории. Они существовали даже в Древней Руси. Диакониссы – это женщины, которые готовы служить. По самому своему названию это так. И не всегда это было связано лишь с благотворительной или организационной деятельностью. Например, даже те женщины, которые занимались выпечкой просфор (специальный богослужебный хлеб – АВ), в древнерусской действительности воспринимались преемницами диаконисс. Не случайно наш великий святитель Филарет Московский уже в середине XIX века возобновил чин диаконисс в Русской церкви. К тому же призывала прмцц. великая княгиня Елизавета Федоровна, которая основывала Марфо-Мариинскую обитель в Москве не как монастырь, а как общину диаконисс. Если бы не 1917 год со всеми своими переворотами и ужасами, то, конечно же, церковь уже давно имела бы этот чин в своем распоряжении.
Марфо-Мариинская Обитель. 1910-е годыНу, хорошо. А пост и календарь? Конечно, и здесь чувствуется какое-то несоответствие с реальной жизнью, но кого это всерьез волнует?
Эти вопросы – очень практические и понятные людям. Да, они периферийные по сравнению с остальными, но все-таки хотелось бы, чтобы у всех христиан было не два календаря, а один.
Говоря о посте, надо учесть, что здесь очень много разных отдельных случаев. Поэтому в первую очередь тут надо уразуметь и отрегулировать сами подходы к решению этих проблем, а не просто дать жесткий набор требований: в этот день ешь так-то, в другой – так-то. Главное: ешь ли ты или не ешь – ничего не теряешь и ничего не приобретаешь, как однажды уже сказал апостол Павел. Надо, чтобы человек понимал, зачем он регулирует внешние формы своей жизни, в том числе своего питания, в каком аскетическом или этическом контексте все это должно существовать. Если люди поймут суть дела, они найдут и меру всем вещам: насколько и от чего нужно воздерживаться. И ещё – надо вспомнить самое главное евангельское требование: пост должен быть радостным. Этого Господь от нас требует и ждет.
Есть очень важное качество церкви – единство. Им, кстати, всегда прикрываются противники любого рода церковных изменений. Но названное качество при этом имеет принципиальное значение. Как его сохранить при такой разнице практик?
Смотря о каком единстве мы говорим. О внешнем или о внутреннем? Церковь имеет внутренние единство и святость. «Единство духа в союзе мира» – вот абсолютный духовный императив. А внешнее многообразие полезно. Блаженный Августин не случайно говорил: «в главном – единство, во второстепенном – многообразие, во всем – любовь». Должно быть единство в любви, в нашей надежде, в служении Богу и ближнему. Единство нашей веры, молитвы и жизни – вот что должно быть явлено в церкви.
А людей этому не учили, и они, понимая, что церковь должна быть единой, относят это скорее к внешним вещам. Если же им говорить только о посте или о порядке молитв, то они и будут думать, что только это и важно, а если им говорить о единстве духовном, то они не впадут в формализм, обрядоверие и фундаментализм. А он‑то и является самой большой опасностью для нашей церкви. Он доводит до фарисейства – ереси самой жизни.
Все ваши ответы так или иначе сводятся к тому, что если были бы в церкви крепкие здоровые общины, то и заявленные вопросы давно нашли бы свое решение. Но откуда этим общинам взяться? Как видится, проблемы разобщенности, безответственности, потребительства присущи не только современному светскому обществу, но и людям церкви.
Это вопрос, вообще говоря, самый трудный, но и самый простой. Трудный потому, что человекам это невозможно. Простой же потому, что это возможно Господу Богу. Община – не организация, не институция, она не организуется, она рождается. Она стремится к преображению, а не к преобразованию. Поэтому она избегает всякого рода реформации и разрывов традиции. Она, напротив, может и должна стать первичным носителем самой этой традиции. В этом есть какая-то тайна общинной жизни, как есть, скажем, тайна христианской семьи. Как рождается семья? Как ты полюбил человека? Наверное, никто не может до конца этого рассказать, даже самому себе. В этом есть тайна какой-то встречи, какого-то общения, стремления к самоотдаче, жертвенной любви, к служению в христианском контексте. И никакой административной реформой эти вещи заменить нельзя! Сама Церковь всегда есть тайна общения и служения, общины и братства во Христе и Святом Духе!
***
[caption id="attachment_9736" align="aligncenter" width="1000"]
Преображенское содружество малых братств на Литургии в Храме Христа Спасителя[/caption]
Священник Русской православной церкви Георгий Кочетков, основатель и ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института. Магистр (кандидат) богословия Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. Переводчик православных литургических текстов на русский язык. Автор фундаментальных трудов по катехетике, многочисленных проповедей и бесед по христианской этике.
Основатель и духовный попечитель Преображенского братства – крупнейшего неформального движения внутри РПЦ, оформившегося в начале 90-х гг. Братство объединило тысячи людей, стремящихся активно и осознанно послужить возрождению церкви, помочь каждому желающему жить по-христиански и найти свое служение. Представители Преображенского братства участвуют в работе Межсоборного присутствия РПЦ, Совета православных общественных объединений и в различных церковно-общественных инициативах.
В 90-е годы братство своими силами восстанавливало в Москве храмы, начало издательскую деятельность, основало первую в современной России независимую высшую богословскую школу. Однако в середине 90-х братство начинают преследовать: один за другим отбирают храмы, устраивают провокации и поднимают масштабную кампанию, в результате которой в 1997 г. на отца Георгия и ещё нескольких членов братства накладывают прещения. На пике гонений, когда братство изгоняли из Сретенского монастыря и храма Успения в Печатниках, этой кампанией руководил отец Тихон (Шевкунов), нынешний епископ Егорьевский. Запрет в служении был снят с отца Георгия только в 2000 году. В те годы его активно поддержали митрополит Сурожский Антоний, главный редактор журнала «Вестник РХД» Никита Струве, академик Сергей Аверинцев и многие другие.
Многое из того, в чем обвиняли священника (катехизация, общинная жизнь, регулярное причастие, богослужебные переводы на русский язык), сейчас становится общецерковной нормой или по крайней мере многими признается таковой. Благодаря системе оглашения, созданной отцом Георгием Кочетковым, прошли катехизацию и стали членами Русской православной церкви около 20 тысяч человек. В настоящее время он чаще всего служит в Новодевичьем монастыре в Москве.
В августе 2015 года братство отметило свое 25-летие. По благословению патриарха Кирилла празднование началось литургией в храме Христа Спасителя, на которую собралось свыше 3000 человек – членов братства и их друзей.
