День восьмой
Я лежу в трёхместной палате. Это почти царские хоромы, круче только платные одноместные, которые отличаются наличием одной койки и двух тумбочек, но туалет у нас всё равно один на всю женскую половину и общие санитарные душевые. Так что разница между бюджетными и платными местами невелика, кроме одного: в платной палате ты лежишь один, рядом нет дядюшки Юлиуса и фрекен Бок, которые храпят со страшной силой, каждый на свой лад. Со мной лежат Зоя и Света.
Зоя является уникальным мастером храпа. Эти рулады, повизгивания, присвистывания, рычание и хрюканье не оставят слушателя равнодушным, если только его сердце не сделано из гранита, а в уши не залит воск или чугун. Тут и дядюшкино «брр-псс, брр-псс», и фрекенбоковское «брр-ашш, брр-ашш», и даже «грр-ахх, грр-ахх» рассерженного тигра, у которого украли пакетик карамелек, потому что Зоя любит не только спать по ночам, но и есть.
.
Иллюстрация: Алена ТерешкоУ нас есть несколько минут до отбоя. Я вам расскажу, как это бывает.
– Как плохо я сплю, вообще почти не сплю ночами! – произносит эта прелестница и начинает храпеть, ещё не коснувшись подушки ухом, до того как её волосы подомнутся под тяжестью затылка.
Храпит она так, что я иногда боюсь, что её разорвёт на куски – и меня вместе с ней, потому что спать рядом с женщиной из Сергиева Посада – это всё равно что спать рядом с ужасной огнедышащей драконьей головой из фильма Александра Роу, в котором эта голова размером с сарай, из ноздрей идёт едкий дым, а внутри сидят пиротехники и шумооформители с бубнами, пустыми цинковыми корытами и бас-гитарами. По сравнению с Зоей, Светин богатырский храп кажется чем-то трогательным и зыбким. Румяным юношей, который, хорохорясь, изо всех сил орёт: «Выходи на битву, чудище поганое», – позорно срываясь на фальцет.
Но – чу! – ужасающий храп внезапно прекращается, будто Змею Горынычу отрубили голову. Зоя резко встает и подходит к холодильнику. Дальше она громко хрустит вафлями, грушами, яблоками и конфетными обертками. Раньше она брала еду и уходила в коридор есть. Это было душераздирающее зрелище: женщина в синей ночнушке с печеньем в руках стоит в коридоре и хрустит на всё храпящее отделение. Я запретила ей это делать. «Жри, – говорю, – в палате, детка». Не выношу жалостливых фигур и потерянных душ в коридоре. Она ест, хрустит, потом ложится и снова храпит, поддерживая Свету.
Иллюстрация: Алена ТерешкоСпасение – в берушах: с ними крышка моего черепа не взлетает вместе с одеялом, храп, рычанье и птичьи трели раздаются как будто издалека. Иногда я теряю одну из ушных затычек и сразу просыпаюсь, будто меня ударили медным тазом по голове. Ищу в панике и темноте, нахожу, ожесточённо запихиваю внутрь – так, что они вот-вот встретятся в моих ушных ходах. Однажды (простите за грубые физиологические подробности) утром пришлось доставать пинцетом берушу – так яростно я запихнула её в ухо.
В шесть утра эти выхухоли замолкают, как застреленные, а в семь тридцать встают, ставят чайник, кряхтя и жалуясь на очередную бессонную ночь, обжигаясь, пьют горячий чай, шумно прихлёбывая из кружек.
– Доброго утречка! – говорят они.
День девятый
Вернувшись после выходных в нашу юдоль скорби, я опоздала к завтраку и осталась без каши. Ладно. Пусть.
Мои соседки по палате схватили меня под руки и потащили в магазин, потому что я действую, как мягкий транквилизатор: снимаю тревожность, но не усыпляю. Только мы вышли с территории здравницы и прошли вдоль нашего замечательного глухого зелёного забора несколько десятков метров, как к нам подскочила женщина с вопросом: «А где тут дурдом?».
Иллюстрация: Алена ТерешкоМы оказались совершенно беззащитны перед грубой действительностью. Не станешь же объяснять, что мы не из дурдома, а из самого открытого отделения, где лежат люди с депрессиями, волнениями и немножко с тревожностями. У нас даже не отбирают уличную одежду и паспорта. Мы сами сюда пришли и уйти можем в любой момент. Сказать: знаете, что? Довольно! Хочу домой, на работу, к друзьям и коллегам, к семье, в конце концов! Звонко щелкнуть каблуками и – adieu. Спуститься в метро и захлебнуться паникой от количества безумцев на квадратный метр.
Глупо было бы пытаться всё это объяснить за тот короткий миг, что мы общались с незнакомкой, потому Марина нервно зевнула, Лена сделала отсутствующее лицо, а я махнула рукой – туда. И устало пошла, тихонько высекая искры воображаемыми шпорами. Дурдом так дурдом. Ладно. Пусть.
В приёмном отделении полно народу, я уже вижу тех, кто наши. Они смотрят, будто через толщу воды. Откуда-то, где плавают косомордые плоские рыбы. Ничего, ребятки, лучик надежды блеснет. И пусть это будет не фонарик донного удильщика, ладно?..
