Североамериканское общество Достоевского опубликовало письмо «в поддержку Украины». Учёные-достоевсковеды спешат подчеркнуть, что русский писатель пускай и великий гуманист, однако ж ксенофоб. И что художественную часть его наследия они ценят и пестуют, а вот публицистическую – не очень: «Как исследователи Достоевского мы продвигаем те его идеи, которые обогащают и освещают мировую культуру, а также считаем себя обязанными критиковать и контекстуализировать взгляды, которые поддерживают ненависть и кровопролитие. Те же национализм и империализм, которые теоретизировал Достоевский, особенно в своей журналистике, глубоко сопричастны нынешнему вторжению и в его идеологической основе».
Это не имеет значения?
Эта «контекстуализация» Достоевского началась не сегодня. Она давно стала общим местом в исследованиях американских достоевсковедов, своего рода маркёром учёной и гражданской ответственности. Откройте любую книжку о Достоевском в замечательной серии «Современная западная русистика» – и во введении вы обязательно обнаружите ритуальные слова, что Достоевский как писатель гениален и достоин всяческого почитания, а вот Достоевский как публицист, конкретно – автор «Дневника писателя», до этого статуса не дотягивает. Например, Кэрол Аполлонио, президент Международного общества Достоевского, куда входят все более-менее почтенные достоевсковеды, не исключая и наших соотечественников, в своей недавно переведённой на русский язык книге пишет, что «историческая личность Достоевского не может служить нам ориентиром. Хотя он был гением, он был таким же слабым человеческим существом, как любой из нас (хочется вторить в духе теории меньшинств: именно потому, что он был гением, он был слабым существом! – Н.С.). Как этому антисемиту, милитаристу, противнику женской эмансипации и русскому империалисту, как некоторые читатели называют его, удалось создать такие великие произведения? Это выглядит несправедливым, это невозможно понять, и это не имеет значения. К счастью, мы читаем Достоевского не ради идей, озвученных им в «Дневнике писателя», а ради грандиозной художественной силы «Записок из подполья» и «Братьев Карамазовых».
Иными словами, мы знаем, вернее, желаем знать только такого Достоевского, который творил в рамках своей уникальной художественной полифонии, который «прятался» за своими персонажами, который всегда стремился ко всему высокому и прекрасному и ставил перед нами только вопросы, никогда не давая ответов. Но вот как только писатель начинает говорить исключительно от своего лица, он – оголтелый шовинист, националист, империалист и всё такое нехорошее. Ну разве что в женоненавистничестве, ко всеобщему несчастью, его обвиняют несправедливо – доказательство тому всё тот же «Дневник писателя», который, судя по всему, знаком некоторым исследователям только в пересказе. 1876 год, майский выпуск, статья «Несомненный демократизм. Женщины»: «Русский человек, в эти последние десятилетия, страшно поддался разврату стяжания, цинизма, материализма; женщина же осталась гораздо более его верна чистому поклонению идее, служению идее. Допустив искренно и вполне высшее образование женщины, со всеми правами, которые даёт оно, Россия ещё раз ступила бы огромный и своеобразный шаг перед всей Европой в великом деле обновления человечества».
Обложка издания «Дневник писателя». Фото: WikipediaНо вернёмся к странному противоречию между Достоевским-писателем и Достоевским-публицистом. Это противоречие объясняют по разному. Кто-то считает, что «Дневник писателя» создавался как вещь популярная, предназначенная для широких масс, а значит его текст неизбежно искажает всю глубину мысли Достоевского и брать «Дневник» в счет не стоит. Кто-то полагает, что Достоевский сам до конца не сознавал весь своей художественный гений, и когда он писал «Братьев Карамазовых», то на самом деле писал не он, а само Искусство, или демон, на манер сократовского, или, наконец, Святой Дух, потому Достоевский, собственно, и пророк. А вот когда автор брался за «Дневник писателя», то там уже выплывал настоящий, земной Достоевский, которого мы, конечно, не должны принимать. Короче говоря, автора «Дневника писателя» не стоит мешать с автором «Братьев Карамазовых», это разные «аватары».
При всем при этом нужно отдать должное: американская школа славистики и в частности достоевсковедения – едва ли не лучшая в своём деле. Роберт Льюис Джексон, Льюис Бэгби, Диана Томпсон, Уильям Миллс Тодд III – все эти авторы блестяще работают с материалом, вгрызаясь в самые тонкие, самые неочевидные аспекты письма Достоевского. Мы очень многим обязаны американским авторам в познании того, как «сделана» проза Достоевского.
Однако это упорное и открытое желание выбросить «Дневник писателя» за борт современности не может не беспокоить. Ведь оно свидетельствует о прямо противоположном – о научной недобросовестности. Авторский дух – это прежде всего целостность, а значит все письменные документы автора надлежит интерпретировать в их связи между собой. Это ведет к очень простому выводу: «Дневник писателя» и «Братья Карамазовы» написал один и тот же человек. И у этого одного и того же человека прекрасно укладывались в голове и «шовинизм», и «гуманизм». Более того, Достоевский – писатель великой саморефлексии, это понятно каждому, кто хотя бы немного знаком с его рабочими тетрадями. И едва ли писатель мог позволить себе впасть в столь серьёзное и очевидное противоречие. Куда вероятней предположить, что против истины грешит не он, а грешим мы, подбирая неадекватные концепции и термины для описания его наследия. И что нет у него ни шовинизма, ни гуманизма, а есть что-то другое. Возможно, только возможно, что это другое – искренний поиск христианской правды.
Нет пророка в своем отечестве
Однако и мы, русские, тоже повинны в подобной «контекстуализации» Достоевского. Если западным коллегам писатель нужен только как гуманист, то нам – как националист и великодержавец. Это тоже было понятно довольно давно, если, например, послушать, как трактуют Достоевского отечественные авторы государственнического толка. Вот ровно так же, как его трактует и североамериканское общество, лишь переставляя местами акценты: панславист – хорошо, гуманист – ну ладно, потерпим.
Лишнее подтверждение тому -- злополучный случай с «отменой» Достоевского в Миланском университете. Вы наверняка читали эту новость в телеграм-каналах, но едва ли вам попадалось её продолжение: после критики со стороны итальянской общественности курс восстановили, причем в тот же день.
Много моих знакомых опубликовали новость про «отмену» в своих соцсетях с тем посылом, что в Европе отныне ненавидят все русское, да и раньше непонятно как терпели. Я пытался восстановить попранную справедливость, публиковал у себя на страницах опровержение. Но это все равно что капля в море. «Достоевского отменили» – эта фраза стала почти мемом, ушла в народ. Её используют в качестве аргумента в пользу нашей изоляции, не только политической и экономической, но и культурной. Когда я писал нескольким людям, что информация эта недостоверна, что так и рождаются фейки, что курс по Достоевскому быстро восстановили, что Италия очень любит Достоевского и даже Папа Франциск советует читать его каждому священнику, ответ был всегда примерно один: «но ведь сначала отменили же». Мол, вот он, прецедент ненависти ко всему русскому! Иногда добавляли: сейчас идёт борьба не на жизнь, а на смерть, лгут все, и копаться в деталях – сродни малодушию.
Не важен Достоевский сам по себе. В обратном случае мои собеседники бы радовались, что Италия возмутилась и поспешила восстановить поруганную честь нашего гения. Но нужен не гений, а только аргумент в «их борьбе». Подходит под этот аргумент Фёдор Михайлович – прекрасно, вот он, наш, русский пророк, ещё ведь в 19-м веке писал про европейское лицемерие! Не подходит – ну так и не будем вспоминать про такого писателя, в школе ведь читали – и довольно.
Достоевский – неудобен. Русская литература – неудобна, сложна, потому что не вписывается в прямолинейную логику «свой-чужой», «консерватор-либерал». Разве попадает под эти дихотомию не только автор «Пушкинской речи», но и сам Пушкин, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Лесков, Чехов? Едва ли. Именно поэтому русская литература жива. Несмотря на все запреты и отмены – как со стороны чужих, так и своих.
