На прошлой неделе картина Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», выставленная в Третьяковской галерее, подверглась нападению вандала, решившего уничтожить полотно из-за якобы изображённой там исторической неправды, оскорбляющей память о царе Иване Грозном.
Интересно, что это уже второе покушение на картину – первое произошло ровно 105 лет назад, когда на полотно бросился с ножом иконописец-старообрядец, решивший изрезать лица Ивана Грозного и царевича Ивана. В тот раз картину буквально спас художник Игорь Грабарь, ювелирно заштопавший и восстановивший утраченные места.
Получится ли сегодня спасти картину – ещё неизвестно.
Впрочем, уже давно подмечено, что образ Ивана Грозного в России оказался невероятно живучим. Собственно, сама история появления картины Репина – тому подтверждение.
* * *
Летом 1862 года не было события в России важнее, чем открытие в Новгороде Великом грандиозного монумента «Тысячелетие России», сооружённого по приказу императора Александра II Освободителя в честь юбилея легендарного призвания варягов на Русь.
Казалось, сам древний Новгород пережил второе рождение – изрядно обветшавший Софийский собор и сам Кремль были капитально отремонтированы, городские улицы были заново замощены булыжником, а на торжества, продолжавшиеся три дня, съехалось более 12 тысяч гостей. Государь Александр II придавал новому монументу важное идеологическое звучание: по сути, это была первая государственная ревизия Российской истории, попытка создать целостную концепцию непрерывного и поступательного развития государственности в России. Поэтому памятник представлял собой схему из учебника истории: вокруг шара-державы, увенчанного крестом, были изображены шесть групп, иллюстрирующих самые важные события – от призвания Рюрика до основания Российской империи Петром Великим. Ниже шло изображение 129 фигур Героев России – правителей, представителей Церкви, военных, деятелей культуры.
Но чем больше новгородцы и гости праздника всматривались в памятник, тем больше росло недоумение: среди правителей России не было Иоанна Васильевича IV «Грозного» – царя, запятнавшего себя позором массовых казней Новгорода Великого. При этом были не забыты родственники и государственные деятели эпохи Грозного: первая жена царя Анастасия Захарьина-Юрьева, митрополит Макарий, венчавший Грозного на царство, царские приближённые Сильвестр и Алексей Адашев, первый Казанский архиепископ Гурий и его сподвижник епископ Варсонофий II, покоритель Сибири Ермак Тимофеевич. Но вот самого царя, правившего страной почти четыре десятка лет, не было.
И это не было ошибкой – Ивана Грозного вычеркнул сам государь Александр II, лично утверждавший список персонажей памятника.
Это был своего рода знак, что тиранам и сумасбродным деспотам больше не будет места в Российской империи, что сама память о Грозном будет предана забвению.
Увы, но попытка императора одним росчерком пера вычеркнуть из русской истории имя Грозного дорого обошлась и самому императору, и Российской империи – не прошло и десятилетия, как призрак Грозного вновь встал над страной, и тысячи подданных сами закричали восставшему из небытия призраку: приди!
* * *
Долгое время историки, описывавшие прошлое Российского государства, никак не выделяли Ивана Грозного из общего рода великих князей и царей. К примеру, русский историк XVII века Андрей Лызлов в своей «Скифской истории» описал Ивана Грозного только как победителя над Казанским ханством: «Светлый победоносец боговенчанный царь и великий князь Иоанн Васильевич всея России самодержец великий подвиг за вручённую ему от Бога паству показал, и достохвальную победу над погаными сотворил…»
Даже Михаил Ломоносов, называя Грозного «бодрым, остроумным и храбрым государем», лишь вскользь упоминал о крутости его нрава и запальчивости».
Впрочем, в таком отношении не было ничего удивительного – начиная с Петра Великого, российские правители ориентировались на Европу, считая допетровский период настоящими «темными веками» дикого варварства и дремучей отсталости. Так стоит ли выяснять, какой из этих варваров превзошёл всех прочих в своей кровавой дикости?
Собственно, Россия в отношении своих царей не была исключением. Не менее кровавыми были времена королей Людовика XI, Ричарда III, Генриха VIII и других современников Грозного, о которых хотели поскорее забыть и сами европейцы.
Дискуссию о роли Грозного в русской истории подарил нам Николай Карамзин, автор вышедшей в начале XIX века «Истории государства российского».
Именно Карамзин первым смог описать историю России так, что она заинтересовала не только учёных, но и широкую публику. Светские дамы и столичные модники, ранее и не помышлявшие о том, чтобы читать что-либо серьёзное, помимо любовных французских романов, раскупили все тиражи Карамзина, который впервые описал историю в позитивистском и романтическом ключе.
Для Карамзина Грозный был неоднозначной личностью: он отмечал его достижения и успехи в государственном строительстве и объединении государства, но сурово критиковал за деспотизм, тиранию и жестокость. Опираясь на оценку князя Андрея Курбского, друга юности царя Ивана IV, Карамзин описал Грозного как двух разных царей, когда молодой и справедливый царь после смерти первой жены превратился в злого и подозрительного тирана.
В романтическом ключе Карамзин описал и сцену убийства царевича Иоанна Иоанновича: «Во время переговоров о мире с Ливонией, страдая за Россию, царевич Иван исполнился ревности благородной. Пришёл к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля. Освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в великом гневе закричал: мятежник, ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола. И поднял руку. Царь нанёс ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Несчастный упал, обливаясь кровью. Тут исчезла ярость Иоанна. Побледнев от ужаса, в трепете, в исступлении он воскликнул: “Я убил сына!” И кинулся обнимать, целовать его, удерживал кровь, текущую из глубокой язвы, плакал, рыдал, звал лекарей, молил Бога о милосердии, сына о прощении. Царевич лобызал руки отца, нежно изъявлял ему любовь и сострадание. Убеждал его не предаваться отчаянию, сказал, что умирает верным сыном и подданным…»
Успех Карамзина отразился и в драматургии: Иван Грозный вошёл в моду. В 1849 году появляется пьеса Льва Мея «Царская невеста» – о третьей женитьбе Ивана IV на Марфе Собакиной (пьеса трагическая: царь казнит прежнего жениха Марфы, а сама Марфа, которую выбрал царь, сходит с ума, отравленная соперницей). Следом Мей ставит и «Псковитянку», посвящённую осаде Пскова, где Грозный выступает в роли душителя старой вечевой вольницы.
Далее тему смертоносного царского посоха с острым железным наконечником подхватил и граф Алексей Константинович Толстой, автор первого русского исторического романа «Князь Серебряный» (опубликован в 1863 году), пьес «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис», в которых он представил Грозного как жёсткого тирана, губителя лучших боярских родов, подавлявший все благородное и взрастивший подлую опричнину. Его дальний родственник граф Лев Толстой в предисловии к «Князю Серебряному» писал: «При чтении источников книга не раз выпадала у него из рук, и он бросал перо в негодовании не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования».
Такое же мнение о Иване Грозном сложилось и у государя Александра II, решившего навсегда порвать с мрачным наследием Грозного и развернуть Россию к Европе.
* * *
Александр II взошёл на престол в 1855 году, после проигранной Крымской войны против коалиции тогдашних мировых сверхдержав – Британской, Французской и Османской империи. И уже первые шаги нового государя – то есть заключение Парижского мира, «двойственный союз» с Германией – привели к тому, что в стране наступила «оттепель».
В дальнейшем Александр только укреплял свой имидж либерала и реформатора, который сумел в кратчайшие сроки провести действительно великие преобразования: он отменил военные поселения и крепостное право, провёл финансовую, земскую, судебную, военную реформы, перестроил местное самоуправление. Ничего подобного ни в одной стране мира ранее не проводилось.
Однако, «благодарность» российского общества за «освобождение» была, мягко говоря, своеобразной – примерно такой же, как и благодарность нынешней России Михаилу Горбачеву и Борису Ельцину.
Все развивалось по знакомому нам сценарию.
Сначала запылали окраины империи: прежде всего, земли бывшей Речи Посполитой. Едва государь в 1861 году объявил «Манифест» об отмене крепостного права, как в Польше и Литве проснулись националистические группировки. Польско-литовское шляхетство, прежде безропотно сносившее тиранию Николая I, вошедшего в историю как «Николай Палкин», теперь решило надавить на «слабого» сына, чтобы заполучить себе новые вольности и – чем черт не шутит?! – выторговать независимость.
В 1864 году для подавления восстания в Польше пришлось привлечь армию – причём русским кирасирам и уланам противостояли профессионально подготовленные западными инструкторами партизанские отряды «повстанцев».
Одновременно в стране разразился жёсткий экономический кризис, вызванный поражением в Крымской войне – державы-победительницы навязали России либеральную модель экономики и отказ от всех протекционистских торговых барьеров и таможенных тарифов, что вызвало массовое разорение российских промышленных предприятий.
Казна была пуста, и в 1873 году вспыхнул и массовый голод в Поволжье – невиданное бедствие, которого в России, несмотря на все неурожаи, не было со времён правления Екатерины Великой.
Пышным цветом расцвела коррупция, казнокрадство и преступность. Активизировались и российские революционеры – так, численность подпольной организации «Земля и воля», мечтавшей о свержении самодержавия, составляла три тысячи человек – причём большая часть из них принадлежала к дворянскому сословию, что неудивительно: дворянские семьи после отмены крепостного права стали стремительно беднеть. Вскоре сотни образованных людей отправились в деревню, чтобы поднимать крестьянские восстания, и по России прокатилась волна терроризма, а самой главной мишенью террористов стал сам император Александр II Освободитель, переживший шесть покушений.
* * *
Первое покушение на Александра произошло 4 апреля 1866 года. Император вместе со своими племянниками гулял в Летнем саду. Когда прогулка была закончена и царь уже садился в карету, раздался выстрел. Стрелявшим оказался 25-летний бывший студент Московского университета Дмитрий Каракозов, недавно исключённый за волнения. Царя спасла случайность. Оказавшийся рядом с Каракозовым шляпочных дел мастер Осип Комиссаров инстинктивно ударил того по руке, и пуля полетела вверх. Толпа едва не растерзала Каракозова, а тот кричал:
– Дурачьё! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!
Но революционеров не понимали не только крестьяне. Все чаще в самых образованных кругах общества звучали голоса, что пора бы уже завязывать с этим безумным и бездумным либерализмом, что стране нужна твёрдая рука, способная обуздать мятежные провинции и алчных казнокрадов. Что стране нужен новый Грозный.
Так призрак Ивана Грозного восстал из забвения – и уже не как исторический персонаж, но как архетип сурового, но в чём-то справедливого отца нации.
Да, он был жесток, говорили поклонники Грозного, но жестоким было и само время. Он карал и миловал, но ведь карал за дело.
Разумеется, эти настроения нашли своё отражение и в мире живописи.
Основоположник русской исторической живописи Вячеслав Григорьевич Шварц пишет целую серию картин о Грозном: «Взятие Казани Иваном Грозным», «Посол от князя Курбского», «Василий Шибанов перед Иваном Грозным», «Иван Грозный у тела убитого им сына», он выполняет рисунки для постановки на Императорской сцене драмы «Смерть Ивана Грозного».
В 1875 году выходят три знаковых для переосмысления образа Ивана Грозного картины: так, Евгений Данилевский пишет «Английское посольство». Григорий Седов представил «Иван Грозный любуется на Василису Мелентьеву», посвящённый судьбе царской любовницы. Александр Литовченко из Товарищества передвижных художественных выставок представляет своё эпохальное полотно «Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею».
На ниве «грознинианы» отметился и Константин Маковский, написавший в 1880 году полотно «Князь Репин на пиру у Ивана Грозного».
* * *
Наконец, в 1881 году террористы «Народной Воли» добились своего – террорист Игнатий Гриневицкий бросил бомбу под ноги Александру II. От множественных тяжёлых ран в тот же день государь скончался, и к власти пришёл Александр III.
Все либеральные реформы в стране были свёрнуты. Было ликвидировано и Третье охранное отделения – все функции тайной полиции были переданы созданному в составе Министерства внутренних дел Департаменту полиции, в котором был образован Особый – позднее Политический – отдел. Также была усилена роль и Отдельного корпуса жандармов. Император Александр III подписал «Положение о чрезвычайной охране», которое позволяло жандармам вводить чрезвычайное положение в любое время и в любом месте Российской империи. Опричникам Грозного такие широкие полномочия и не снились.
* * *
Но для Ильи Репина восхваление Грозного было немыслимо.
Он был одним из приближённых ко Двору живописцев – так, ещё до коронации Александра III он получил заказ написать эпохальное полотно «Приём волостных старшин Александром III во дворе Петровского дворца». Сама встреча состоялась 21 мая 1883 года в Петровском дворец на Тверском тракте сразу после коронации императора, и Илья Ефимович Репин был очевидцем этой краткой встречи, во время которой новый император огласил своё программное заявление:
– Я очень рад видеть вас; душевно благодарю за ваше сердечное участие в торжествах наших, к которым так горячо отнеслась вся Россия. Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем моё сердечное спасибо, следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются нашими врагами. Всякая собственность, точно так же как и ваша, должна быть неприкосновенна. Дай Бог вам счастья и здоровья.
Но в то же время, пока Репин работал над портретом государя императора, он писал и полотна «народовольческой» серии – первой стала «Арест пропагандиста», которая, по словам самого Ильи Ефимовича, стала реминисценцией сцены «Взятия Христа под стражу» из Нового Завета.
Следом он написал ещё два полотна – своеобразное продолжение «народовольческого» триптиха: «Отказ от исповеди перед казнью» и «Не ждали».
А затем Репин решил нанести сокрушительный удар по образу Грозного, увидев в средневековом тиране центральный миф новой российской идеологии, гласящей, что благородная цель служения Отечеству оправдывает любые кровавые методы и средства. Но Репин не просто обличал царя, он пошёл дальше и глубже, показав Ивана Грозного не самодержцем, но прежде всего живым человеком, отцом, который вдруг осознал, что он своими руками уничтожил не просто будущее страны, но и самое дорогое, что у него было. Репин подошёл к своему замыслу крайне серьёзно. Он делал этюды и в московских теремах, и в Историческом музее, и в так называемом доме Романовых. В своей мастерской Репин «придумал» интерьер Александровской слободы, купил дорогой парчовой ткани для одежды царевича. Царя Грозного он написал с известного передвижника Григория Григорьевича Мясоедова – в чертах Грозного легко узнается мясоедовский кривой нос, резко вылепленный череп с покатым лбом, впадины у висков.
Сам Мясоедов вспоминал:
– Илья взял царя с меня, потому что ни у кого не было такого зверского выражения лица, как у меня...
А вот царевича Репин писал с Всеволода Гаршина – известного писателя, автора знаменитой сказки «Лягушка-путешественница», который с самого рождения страдал нервными расстройствами и выглядел очень трагично. Как писали критики, лицо царевича получилось великолепно – на нем явственно читалась печать смерти. Кстати, Гаршин также послужил Репину моделью и для главного героя картины «Не ждали».
Крамской от картины был в полном восторге:
– Вот она, вещь, в уровень таланту… И как написано, боже, как написано!… Что такое убийство, совершенное зверем и психопатом?.. Отец ударил своего сына жезлом в висок! Минута… В ужасе закричал… схватил его, присел на пол, приподнял его… зажал одной рукою рану на виске, а кровь так и хлещет между щелей пальцев… А сам орет… Этот зверь, воющий от ужаса. Эта сцена действительно полна сумрака и какого-то натурального трагизма.
* * *
Павел Третьяков с картиной «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» познакомился ещё в мастерской Репина. И сразу же твёрдо решил её приобрести для своей галереи, понимая, что картина вызовет скандал.
Впрочем, открытие Тринадцатой выставки Товарищества передвижников в особняке Юсупова на Невском проспекте, где и была впервые представлена картина Репина, прошло спокойно.
Скандал грянул, когда выставка в апреле 1885 года должна была переехать в Москву – в зал Московского Училища живописи, ваяния и зодчества.
Обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев прислал Александру III целое воззвание: «Сегодня я видел эту картину и не мог смотреть на неё без отвращения. Удивительное ныне художество без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения идеалов. Прежние картины того же Репина отличались этой наклонностью и были противны. А эта картина просто отвратительна».
Репин, по словам его друга Корнея Чуковского, отозвался немедленно:
– Строки Победоносцева и выписывать не стоило: в первый раз я ясно вижу, какое это ничтожество... А Александр III – осел во всю натуру!
В результате «отвратительная» картина была снята с выставки, её владельцу Павлу Третьякову запретили показывать столь реалистичное полотно публике.
«Иван Грозный и сын его Иван» стало тогда первым произведением живописи, подвергшимся цензуре, хотя уже в июле 1885 года купец Павел Третьяков добился права демонстрировать это полотно в своей галерее.
В январе 1913 года о полотне Репина заговорила уже вся Россия – посетивший Третьяковскую галерею иконописец из старообрядцев Абрам Балашов напал на полотно. С криком «Довольно крови!» он нанёс картине три удара ножом, стараясь изрезать лица Ивана Грозного и царевича Ивана.
Дело получило широкий резонанс, и многие газеты, относившиеся к Репину примерно так же, как и нынешние обозреватели державных СМИ к модному режиссёру Звягинцеву, стали ехидничать: дескать, это была самозащита, ведь картина первой напала на Балашова.
* * *
Напоследок стоит сказать и от том, действительно ли Иван Грозный убил своего сына?
Историкам известно несколько документальных источников, сообщающих о болезни и смерти молодого царевича Иоанна Иоанновича – причём самым первым об этом написал в 1581 году сам Иван Грозный в письме боярину Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву и дьяку Андрею Щелкалову: «Которого вы дня от нас поехали, и того дни Иван сын разнемогся и нынече конечно болен».
Письмо датировано 9 ноября 1581 года.
Через 10 дней – 19 ноября – царевич скончался. Об этом свидетельствует запись во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря, рассказывающая о приезде царя с умирающим сыном на руках: «И начал государь царь рыдати и плакати и молити о том келарю старцу Евстафию и старцу Варсонофию Якимову, что б его сыну государю царевичу Ивану учинили в особое поминание по неделям от субботы до субботы в Никоне Чудотворце, да в средней церкви панихиды петь ежеден над кутиею и на обеднях поминати в веки, докуды обитель сия святая стоит и до скончания веков».
Записи о кончине царевича без указания причин смерти появилась в тот год в четырёх русских летописях: «В лето (7090) преставился царевич Иван Ивановичь всеа Русии».
Версию о насильственной смерти царевича сообщил только папский легат Антонио Поссевино, который приехал в Россию по инициативе Ивана Грозного – как посредник на переговорах с королём Речи Посполитой. Правда, самого Поссевино в то время не было в Москве, и все сведения о смерти Ивана Ивановича, больше напоминающие сплетни, он получил из уст своего помощника и переводчика Стефана Дреноцкого – поляка, который откровенно ненавидел московского царя. Итак, Поссевино пишет:
«Сын Иван был убит великим князем московским в крепости Александровская слобода. Те, кто разузнавал правду (а при нем в это время находился один из оставленных мною переводчиков), передают как наиболее достоверную причину смерти следующее: все знатные и богатые женщины по здешнему обычаю должны быть одеты в три платья, плотные или лёгкие в зависимости от времени года. Если же надевают одно, о них идёт дурная слава. Третья жена сына Ивана как-то лежала на скамье, одетая в нижнее платье, так как была беременна и не думала, что к ней кто-нибудь войдёт. Неожиданно её посетил великий князь московский. Она тотчас поднялась ему навстречу, но его уже невозможно было успокоить. Князь ударил её по лицу, а затем так избил своим посохом, бывшим при нем, что на следующую ночь она выкинула мальчика. В это время к отцу вбежал сын Иван и стал просить не избивать его супруги, но этим только обратил на себя гнев и удары отца. Он был очень тяжело ранен в голову, почти в висок, этим же самым посохом. Перед этим в гневе на отца сын горячо укорял его в следующих словах: “Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастырь, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве”.
Ранив сына, отец тотчас предался глубокой скорби и немедленно вызвал из Москвы лекарей и Андрея Щелкалова с Никитой Романовичем, чтобы всё иметь под рукой. На пятый день сын умер и был перенесен в Москву при всеобщей скорби...»
Русские же источники заговорили о причинах смерти царевича Ивана только после окончания Смутного времени. Так, запись в «Хронографе» от 1617 года говорит, что царевич Иван умер от некой болезни, которую он якобы принял от отца: «Глаголаху, яко от отца своего ярости прияти ему болезнь, а от болезни же и смерть в лето 7089 ноября в 19 день».
Но вот в новгородском «Временнике», который в те годы вёл дьяк Иван Семёнович Тимофеев, появились сведения о том, что по России пошли слухи, будто бы царевич погиб от руки отца: «Некоторые говорят, что жизнь его угасла от удара руки отца за то, что он хотел удержать отца от некоторого неблаговидного поступка... » Дьяк Тимофеев ничего не говорит о инциденте с женой царевича, но упоминает, что речь шла о сугубо военных делах – дескать, царевич будто бы желал пойти в поход на поляков, но отец был против, и спор – слово за слово – перерос в драку.
Это описание повторяется и в Псковской летописи, где специально уточняется, что царевич погиб ради Пскова: «Глаголют..., яко сына своего царевича Ивана того ради остнем (посохом – Авт.) поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова».
Именно эти источники и использовал Николай Карамзин для своей многотомной «Истории государства российского» (хотя критики Карамзина и пеняли ему, что он слишком доверялся иностранным источникам).
Долгое время виновность Грозного в гибели своего сына не вызывала никаких вопросов, пока в распоряжении историков не появились материалы медико-антропологического исследования останков Ивана Грозного, его сыновей и князя Михаила Скопина-Шуйского, проведённого в 1963 году. Тогда, в связи с ремонтными работами в Архангельском соборе Кремля, было принято решение вскрыть гробницы Ивана Грозного, его сыновей и Михаила Скопина-Шуйского.
Антропологическим исследованием руководил знаменитый археолог и скульптор доктор исторических наук Михаил Герасимов, и в его лаборатории были созданы впечатляющие реконструкции внешности Ивана IV и его сына Федора. Правда, восстановить облик царевича Ивана не удалось – его череп был практически полностью утрачен. Поэтому и не удалость опровергнуть или подтвердить версию о насильственной смерти царевича.
При этом в останках как самого Ивана IV, так и его сына Ивана было обнаружено большое количество мышьяка и ртути – излюбленного яда того времени. Выходит, они оба были отравлены, но отравление было принято за болезнь?
Также академик Герасимов подверг сомнению, что царь мог кого-либо лично убить. Герасимов писал, что виной всему остеофиты – костные наросты, из-за которых царь в последние годы жизни был полупарализован: «При исследовании обнаружилось, что правая ключица была короче, левая лопатка больше и массивнее. Весь торс очень асимметричен. Выпрямленная спина с прямой шеей в результате образования многочисленных остеофитов почти утратила свою подвижность. Весь скелет как бы скован в едином положении... Всякое движение, вероятно, вызывало очень сильные продолжительные боли... Изучение скелета указывает на то, что в последние годы своей жизни Иван Грозный сильно пополнел. Трудно себе представить, что он изнурял себя постом и молитвой, так как встать на колени, согнуться в поклоне при молитве вряд ли он мог из-за неимоверных физических страданий».
Конечно, спустя четыре века практически невозможно доказать, был ли царь с царевичем действительно отравлены и мог ли Грозный действительно замахнуться тяжёлым железным посохом. Тем не менее, результаты этого исследования – весьма несовершенного, кстати – дали возможность «грознофилам» говорить о полной реабилитации царя.
* * *
Репин не писал неправды – в конце концов, художник не историк и не следователь. Он даже не политик, хотя сам Репин и видел задачу искусства в ниспровержении тирании.
Да и картина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» вовсе не является ни историческим исследованием, ни даже портретом Ивана Васильевича.
Это даже не иллюстрация к «Истории» Карамзина.
Полотно Репина стало аллегорией торжества в России «дремучего охранительства», которое само избрало себе в символы призрак средневекового тирана. Призрак, который вновь и вновь возвращается в страну, забывшую что такое покаяние.