Хронотоп фильма представляет собой на первый взгляд экскурс в «большие девяностые»: разваленная промка, наркотики, холод и настоящие бандиты в куртках. Однако это особые девяностые: в баре говорят о хипстерах, вокруг развивается и живёт год так 2021-й и герои должны бы выглядеть анахронизмом, но – нет.
Этих людей можно встретить здесь и сейчас, за соседним столиком в баре, и на улице, и у себя в доме, и даже в зеркале. Угрюмый мужик с прошлым, которого не делает пожилым только привычка держать форму; привыкший решать вопросы агрессией крепыш; парень в спортивном костюме с мутными глазами и колодой карт. Всё это типажи, среди которых мы выросли и среди которых живём до сих пор. Заброшенных объектов промки, хмурого снега и безжизненных лесов – хоть отбавляй. В чём же дело?
На первый взгляд, в безвременье. Девяностые были точкой вне времени, и сам подбор такого видеоконтекста – намёк на то, что главные герои действуют в особом пространстве, где время немного заморозилось.
Но «безвременье» – не тот ответ. Небо не втягивает в себя в безвременье, что-то должно быть тоньше и глубже. Люди действуют в вечности.
Дело не только в том, что ребёнком считываешь окружающее как вечно-существующее. После распада СССР какое-то время русский человек был предоставлен сам себе, он жил среди развалин античеловеческой цивилизации: на холоде и в голоде, в стремлении выжить. Последние десять лет XX века стали временем становления человека, хоть как-то свободного от красной власти. Это точка суверена, в которой концентрируется всё будущее. Это наша родина.
Поэтому и люди современные, и современное тут всё – даже борода у Бати. Разбитая промка, снег и ветер, лютые угрюмые лица и спортивные костюмы – это и есть настоящее лицо нашей родины, именно поэтому мы нередко возвращаемся мыслями к этим странным и жутковатым десяти годам. Большой хронотоп фильма есть визуальный рассказ о месте, откуда мы родом как люди несоветские.
Малый хронотоп, завязанный непосредственно на сюжет, в самом конце сбивается: там, где должна случиться кульминация, пространство принципиально меняется и меняет сам ритм повествования – бег за Мулей превращается в неспешный добрый разговор. Со старым ритмом не прощается сразу только Средний: он не понимает, что происходит, но потом начинает смеяться: всё стало ясно и даже не важно, кто такой Муля, – точнее, кто сидит на его месте. Ведь очевидно, что если он знает Батю – это Муля. Но Муля мёртв, как и брат конюха, а конюх жив, просто убежал, но Батя его не знает... Важен исключительно разговор. В сущности, все три брата через неожиданные повороты, испытания и тяжёлый катарсис приходят к главному: разговору о жизни за чашкой чая. И тут время заканчивается уже совершенно.
Кадр из фильма «Сказка для старых». Фото: Фрут ТаймСтарший брат несёт на себе тяжёлый груз прошлого. Он стрелял – очевидна отсылка к ещё как бы советскому армейскому опыту и фильму «Чужая», где этот же актёр Полухин играл бандита с военным прошлым. Он отличный стрелок: целясь через зеркало, попадает всего в ухо должнику товарища, стоящему с яблоком на голове. Сам товарищ тоже будто вчера вышел из зоны 1991 года… Удивительно, как такой криминальный мир мог сохраниться до условных наших дней. Дни же точно наши – молодые парни одеты современно и прикол у них современный: прятаться от карлика, который всех находит.
Карлик реалистичен, и свинцового реализма добавляет ранение в ухо. Это мир без чудес, мир трудных сложностей. Старший ходит по снежному полотну, и его ведёт крик: совершенно реалистичная картина, и этим реализмом она помогает нам понять, что мы живём в полушаге от вечности – она рядом, блещет неотмирным снежным блеском и разбитым бетоном промышленных руин. Руины вечнее своих заводов, которые строились 80 лет назад под совсем другую страну.
Иной мир у Среднего – эпикурейский. Он легко цепляет красивую девушку, выпивает с ней – и едва успевает вырваться из рук её друзей. Средний лучше всех братьев укоренён в реальности, именно поэтому вокруг него реальность перекручивается радикальнее. Женщина бьёт по голове, в гробу лежит Муля, Муля же выпивает рядом, и он конюх – а лошади едят яблоки прямо с поминального стола. Мир как бы умирает здесь, и трава здесь пожухлая, но это умирание идёт долго, как бы не со времён «прощания с Матёрой». Если мир Старшего – это прошлое на границе вечности, то мир Среднего – это вечно тянущееся умирание, подчас позволяющее веселиться. Но веселье так себе, и именно весёлая толпа уводит у Среднего, как он думает, Мулю – и его самого тащит в главное путешествие жизни.
Средний – боец, и его бойцовость всегда проигрывает – женщине с бутылкой и даже самому конюху. Он ведь очевидно искренен, и Средний боится себе признаться, что ситуация действительно такова, как выглядит.
Самый же интересный мир у Младшего, недаром его играет сам Роман Михайлов, в миру доктор физико-математических. У него в глазах что-то нехорошее, рука играет колодой карт – бездна взгляда его делает самым умным и опасным среди братьев. Его товарищ по дурке – тот самый Пахом: радостно встречает, а потом ставит Младшего в экзистенциальную ситуацию. Стоя на краю могилы, ещё находясь под марочкой, Младший начинает понимать что-то интересное. Его мир, впрочем, тоже ломает с самого начала – но этого мы всегда и ожидаем от Питера. Прохожие смеются над вопросами, не показывают страха. Предводитель местных бандитов ругается, что женщина ему изменяет, – не в тот театр сводил. Реальность органична и совершенно другая – не как в привычном Младшему мире.
Младшего всё же приводят к Муле. Венцом его версии реальности становится диалог в лифте с Бледным:
– Бояться не надо. От страха собаки появляются.
– Какие собаки?
– Что, собак никогда не видел?
Этот диалог реалистичнее карлика, который может всех найти. Наша жизнь на границе с вечностью, через века – умение жить и работать с покер-фейсом, в постоянном удивлении перед сюрпризами даже своих социальных вселенных – чего уж там соседних или совсем чужих?
Кадр из фильма «Сказка для старых». Фото: Фрут ТаймМиры Среднего и Младшего объединяет путаница социальных ролей, постоянный распад мира. У Cреднего он достигает степени трех Муль – он потяжелее на подъём ума, чем остальные.
Зрительный ряд показывает, что это только по названию бандиты. Батя с дугинской бородой, стоящий на краю крыши, – патриарх, покровитель псоглавцев: старше перестройки и прочих радостей, родивших наш несоветский социальный мир. Сама роль «бандита» здесь пуста внутри – лишь поэтому Средний всерьёз отвечает на вопрос о том, почему он стал бандитом.
Муля – центральное и самое загадочное лицо повествования. Он очевидно чужд временному бандитскому миру и имеет странную близость с Батей – близость, которая выше понятий и доверия, вообще человеческой временной этики. Батя хочет просто поговорить, и это неожиданно играет в конце фильма.
И Муля же – как бы незримый хозяин вселенной, который тоже ищет одного – поговорить.
Бандит – это фигура проводника между мирами, которая появилась как культурный артефакт в девяностые и намертво прицепилась к нашей культуре вместе с Родионом Раскольниковым, лишним человеком и прочими классическими существами. Сложные, непростые люди надели на себя бандитов, чтобы лучше подумать о жизни в сеттинге фильма.
Сводятся линии зрительного ряда, фабулы, сюжета и дорог основных героев к радости простого разговора за чашкой чая. Разговор-то простой, да не совсем: это беседа с Отцом. Беседа с Отцом как венец самой отпетой, грустной и забитой снегом стылого греха жизни: главная беседа далеко не только одной жизни.
