История заключается в том, что 9-летний Фёдор Михайлович очень любил гулять в лесу неподалеку от имения, которое купил его отец. И вот в одну из таких прогулок он услышал громкий крик: «Волк идет!». Мальчик испугался, побежал со всех ног, выскочил на поле, где о ту пору пахал мужик по имени Марей. И мальчик бросается к мужику, крича: «Волк, волк бежит!». А дальше Достоевский удивительно красиво описывает реакцию Марея.
«Что ты, какой волк? Померещилось, вишь, тут волку быть…», – бормотал он, ободряя меня, но я весь трясся, ещё крепче уцепился за его зипун и, должно быть, был очень бледен. Он смотрел на меня с беспокойной улыбкой, видимо, боясь и тревожась за меня: «Ишь ведь, испужался, ай-ай, малец», – качнул он головой. «Полно, родимый. Ишь малец, ай», – он протянул руку и вдруг погладил меня по щеке. «Ну полно же, ну? Христос с тобой. Окстись».
Фёдор Достоевский в детстве. Фото: infourok.ruМальчик успокаивается, идёт домой. И потом Достоевский вспоминает этот эпизод своей детской жизни, когда оказывается на каторге – среди тех самых русских людей, только прошедших через преступление. В какой-то момент он ловит себя на том, что испытывает к ним глубокую ненависть. Рядом с писателем как раз идёт поляк, который лишний раз призывает его убедиться: всё это быдло, никчёмное мужичьё. Достоевский идёт, думает…
И вдруг открывает заново внутри себя образ Марея. Открывает и говорит: в каждом из этих мужиков, этих каторжан есть тот самый Марей. Для писателя этот эпизод становится символом, каким-то абсолютным светом. Ещё много раз в жизни Достоевского появлялись из леса разные волки, готовые бежать и кусать, но можно было кинуться к тому самому Марею, который говорил: «Окстись! Христос с тобой».
Осознание того, что в русском человеке есть какая-то глубокая и очень сокровенная вера, сопровождало писателя всю дальнейшую жизнь, по-разному раскрываясь в творчестве. Можно вспомнить, например, сцену из романа «Идиот», когда путешествовавший по России князь Мышкин делится «эпизодами», свидетелем которых он стал в пути. Один из этих эпизодов – вид молодки, которая держит на руках младенца, улыбнувшегося в первый раз. Младенец улыбается, а она тут же крестится. Мышкин спрашивает: «А что ты крестишься?». Та отвечает: «Точно так бывает материна радость, когда она первую улыбку своего младенца заприметит, такая же радость бывает и у Бога каждый раз, когда он увидит, что грешник перед ним от всего своего сердца на молитву становится».
Авторский рисунок главного героя в набросках романа «Идиот»Уверенность Достоевского в том, что у русского человека есть особая религиозная мысль, религиозная глубина, которую никакие богословские системы не воспроизведут. Люди из народа у него, как правило, носители «корневой веры», и часто это герои, готовые добровольно пострадать. Готовность к страданию, даже жажда страдания, по Достоевскому, – тоже отличительная черта русского человека, потому что так открывается путь Христа.
Но кроме людей из простого народа у Достоевского есть ещё масса героев, продолжающих так называемый «онегинский тип» в русской литературе, которые выброшены и оторваны от национальной почвы, нахватались каких-то фантастических идей или сами их придумали и вскружили себе голову и дух. И удивительное открытие Достоевского в том, что они оказываются не менее русскими. Любой его заметный герой «убит, прибит» какой-нибудь идеей. В этом желании домучить идею до конца писатель видит глубоко национальную черту. Вспоминается тут же хрестоматийный эпизод из рассказов о Белинском: критик с друзьями что-то обсуждают, потом все собираются идти ужинать, а Виссиарион восклицает: «Мы ещё не решили вопрос о существовании Бога, а вы уже хотите идти пить чай?».
В пределе русские мальчики Достоевского – это именно такой тип. Они заражены дикими европейскими идеями, не веруют в силу русского народа и уже вообще ни во что не веруют, но само их страстное желание додумать идею, жизнью за неё заплатить – глубоко русское. Я здесь позволю себе неожиданную аллюзию на современный кинематограф. В фильме Андрея Смирнова «Француз» одна из ключевых сцен – встреча в провинциальном советском городе французского мальчика с его отцом, бывшим белым офицером, отсидевшим многочисленные сроки в ГУЛАГе и теперь уже совершенным «доходягой». Они никак не могут понять друг друга, и в какой-то момент отец вытаскивает из мешка, где все его пожитки, какие-то замусоленные бумажки и говорит, что это его главная святыня, венец всей жизни. И что же написано на бумажках? Выясняется, что он с одним из своих сокамерников на нарах придумал и записал математическое доказательство бытия Бога. Мальчик рыдает. И конечно же, второй встречи ему уже не дождаться: отец умрёт той же ночью, инфаркт. «Додумал до конца».
Кадр из фильма "Француз" Андрея Смирнова.Завершая этот краткий экскурс в творчество писателя, о котором можно говорить бесконечно, скажу ещё, что заметное место в произведениях Достоевского занимает тип русского старца. Достаточно вспомнить старца Зосиму в «Братьях Карамазовых» или старца Тихона в «Бесах». Сама фигура такого духовного лидера, её органичность русскому миру тоже раскрывает какие-то черты национального духа.
Для меня совершенно очевидно, что обращение к русской литературе может сыграть положительную роль в восстановлении лучших черт нашего народа, которых мы так чаем. Я хорошо помню, что моя подростковая идентичность, хотя и формировалась на излёте Советского Союза, выстраивалась не по Зое Космодемьянской или Павлику Морозову. Она выстраивалась по Татьяне Лариной и Наташе Ростовой – доказывая, что пушкинские «преданья старины» нам на глубине ближе и органичнее, дают больше смысла и света, чем мы сами подчас думаем.
