Чехов говорил, что он не верит в нашу интеллигенцию, «лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную». Такая убийственная характеристика закономерно вызывает вопрос: где искать духовные корни этой интеллигенции и в какой мере мы являемся ее наследниками?
Давайте сразу разберемся: если мы говорим об интеллигенции как социальной прослойке, то формально она возникла в 1762 году, это указ Петра III «О даровании вольности дворянству» (Екатерина II подтверждает его в 1785 году в «Жалованной грамоте дворянству»), когда у дворян появилось много времени для чтения и самообразования. Если подходить менее формально, то принято считать, что интеллигентность, как представление о дворянской чести и достоинстве, появляется с реформой Петра I. Если же подходить совсем неформально, то интеллигентность как качество существовала, наверно, со времен возникновения человечества. Российские интеллигенты XVIII века выходят из тех людей, которые существовали до Петра I. Это дворянство, служилое сословие допетровской Руси. Их помещали на землю (отсюда слово «помещики»): ни крестьяне, ни земля не были их частной собственностью, а оставались за ними до тех пор, пока они служили. Если дворянин переставал служить, у него это отбиралось. Если он уходил из-за увечий или был убит, то на службу шел сын или муж дочери, либо вдова должна была снова выйти замуж за человека, который смог бы эту службу «тянуть». При этом им практически не платили зарплату. Дворяне должны были жить на «акциденции», по сути, на взятки. Меня поражает: за взятку рвали ноздри, за «акциденцию» – ничего. А ведь это одно и то же.
Взятки за какие услуги?
За любые. За те бюрократические услуги, за которые и сейчас у нас берут.
То есть речь идет о чиновниках, о государственных служащих....
Да, конечно. Это не петровское нововведение. Еще при Иване III было принято, что дьяки всех приказов брали подношения. Это был целый чин. Подношение до того, как принять дело, называлось "почестью", подношение после удачного завершения дела – "поминками". Это была целая традиция. И вот этот слой служилых людей при Петре III освобождается от обязательной гражданской и военной службы, но сохраняют имения и крестьян. Это был переломный момент: дворяне, по сути, становятся тунеядцами. Значение этого события очень хорошо видно по народным восстаниям. Болотников, Разин в XVII веке просто грабили. Пугачевское восстание, которое так напугало Екатерину, было совсем иным: оно проходило под политическими лозунгами. Борьба шла с дворянством как классом. Раньше русскому человеку было понятно: я горбачусь на барщине, я их кормлю, но они меня защищают. Петр вводит рекрутчину, и теперь получается, что крестьянин и кормит, и защищает, а дворянство превращается в класс, который, в общем, ни за что не отвечает. Тогда и появляются «свободолюбивые читающие».
То есть до этого интеллектуалами они не были?
У них не было на это времени. Да и после указа оно появилось не у всех: не служить было позорно. (Привилегией не служить массово стали пользоваться во времена декабристов.) Люди, которые не служили, очень долго подписывались как «недоросли». Есть примеры, когда князь 62 лет подписывался как «недоросль такой-то». Если ты куда-то едешь, кто угодно мог взять у тебя из-под носа тройку, только потому что он коллежский регистратор (самый нижний чин). А ты будешь ждать, будь ты граф или князь, потому что не служишь. Даже женщины одевались определенным образом, если у них мужья не служили. Представление о том, что служить – почетно, оставалось. Тем не менее, у части дворян, неслужащей, появляется свободное время и они начинают читать.
Или читать и развиваться, или служить? Интеллект, необходимое качество интеллигента, вступает в противоречие с не менее важным (по крайней мере для российской интеллигенции) качеством – сознанием своей социальной миссии, долга, предназначения. Пусть даже тогда это было связано со служением государству, а не Отечеству, как у декабристов.
Представления о миссии появляются потом. Чтобы задать вопрос о миссии, о предназначении, о служении народу, нужно время. У человека, который ничего не читал, таких вопросов не возникает. Это плод умственного развития лучших людей дворянства. Служилая бюрократия никакой этики не создала, создавали те, кто уходил со службы. Желание служить Отечеству, не выслуживаться перед людьми появляется при Александре I, который поначалу был идеалистическим государем. Будущие декабристы приходили на балы, не снимая шпаг. Наличие шпаги показывало: танцевать я не буду. Это вызов обществу. В социальном плане интеллигенция возникает так. Но нужно понимать, что вышла она из допетровских бояр и дьяков с очень жестко усвоенным в крови взяточничеством.
С социальными корнями понятно, даже частично и с духовными. Насколько продуктивно воспользовались дворяне дарованной им свободой?
Прошло около 50 лет с момента указа Петра, в эти годы дворянство развивалось сумасшедшими темпами. Идет колоссальный объем начитки, надумывания, и потом дети этих людей «выстреливают». В России возникает серьезное социальное поле «думания». Если подходить еще более формально, то интеллигенция как люди задумывающиеся ведет начало от Петра Яковлевича Чаадаева с его «Философическими письмами». Это человек, который поставил вопрос. Дворянство начинает распознавать такое свойство, как интеллигентность. Это определенный нравственный тип: чуткость, вежливость, умение сострадать, страдать не только от физической боли.
Это связано с начиткой?
Конечно. Я думаю, что есть в русских селеньях интеллигентные бабушки, у которых это с начиткой не связано. Тогда это дар, тайна, но интеллигентность можно и приобрести. Процесс приобретения называется воспитанием. У людей дворянского сословия в этом смысле шансов стать интеллигентом было больше.
Как же так вышло, что Чехов говорил об истеричной, фальшивой, невоспитанной интеллигенции? Об интеллигенции, утратившей интеллигентность...
Именно о такой. «То, что делают Герцен, Некрасов, – это бесчестие»
Когда и как российская интеллигенция совратилась?
Для этого надо понимать, что именно интеллигенция в себе совратила. Я не зря заговорил о воспитании. У Солженицына в «Красном колесе» есть великолепные слова: «Этика – это ученические правила, низшая окраина дальновидного Божьего управления нами». И людям, в частности интеллигенции, этика была дана. Переломным моментом в формировании российской интеллигенции послужило декабрьское восстание 1825 года: интеллигенция поссорилась с властью. По-разному можно оценивать эти события. Социальная жизнь страны, особенно после войны 1812 года, конечно, возмущала честных людей. Но если почитать книгу Натана Эйдельмана «Лунин», то выясняется, что из 127 человек, проходящих по делу о декабрьском восстании, 125 в ходе следствия всех предали. У многих при этом были очень благородные цели: они поверили государю, хотели показать объем проблемы... Разные были мотивации. Кто-то просто струсил. Не предали только двое: Пущин (но он и отбарабанил 31 год в ссылке) и Лунин, которого вообще пришлось удавить подушкой в читинском остроге. Был такой публицист Жихарев, он называет нашу интеллигенцию «смердящим большинством», Бердяев тоже дает ей далеко не лестную характеристику. Иными словами, нужно различать интеллигенцию и «интеллигенцию». У Герцена с Огаревым была романтическая дружба, что не помешало Герцену иметь его жену с ним на двоих. Огарев не выдержал и запил. Надо сказать, что первая жена Герцена тоже была на двоих с его духовным другом – Гервигом, Герцен тогда даже хотел собрать товарищеский суд во главе с Вагнером, но Вагнер уклонился, потому что и он жил с чьей-то женой, по-моему, фон Бюлова.
Из школьной программы на память приходит, прежде всего, их торжественная клятва на Воробьевых горах...
Если почитать биографию, многое встает на свои места. Герцен уезжает в Англию и через фонд Ротшильда взимает с России деньги. Когда человек уезжал и не собирался возвращаться, он, по законам Российской империи, лишался прав на свое имение. Но Герцен сумел через Ротшильдов взыскать эти деньги с императора (львиная доля, конечно, отошла посредникам). На них, собственно, и издавался «Колокол». В России его читали все, включая императора и Бенкендорфа. Или взять Некрасова, который тоже призывал Русь к топору. Мало того, что он был шулер, он открыто жил с женой человека, который его содержал, Ивана Панаева. Это он дал Некрасову денег на «Современник». Жена, правда, была красивая. Говорят, Достоевский в обморок упал, когда ее увидел. Вот такие были свободные люди. Свобода – в каком смысле? Свобода греха, лжи, неправды? Я могу много рассказать об этом. Некрасову, например, приводили молоденьких девочек из деревни... Он с Панаевой, кстати, дочиста обобрал первую жену Герцена. Но это не предмет разговора.
Наверное, как раз самый предмет, если мы говорим об интеллигенции. Потому что Некрасов и Герцен своими журналами, своей публицистикой формировали российскую интеллигенцию и сами считались наиболее яркими ее представителями. Они и сегодня, в школьной программе по крайней мере, рассматриваются как непререкаемые авторитеты. Их личная жизнь, если изучается, то по касательной. К тому же художественные произведения учат отделять от личности автора.
Происходит падение нравов. Конечно, здесь постарались и Добролюбов, и Белинский, и Чернышевский. Все под красивыми лозунгами. Мало того, когда Гоголь пытается сказать России какие-то важные вещи, Белинский прямо-таки набрасывается на него. Он пишет страшные слова, он его обзывает.
При этом широко известно именно письмо Белинского Гоголю, а не сами «Избранные места из переписки с друзьями», которые так раздражили критика.
Для меня письмо Белинского – это признак абсолютного отсутствия интеллигентности. Первый признак интеллигентности – терпимое отношение к чужому мнению. А Белинский не признает права иметь свое мнение ни за кем, кто не соответствует его понятиям.
Здесь сталкиваются в противоречии два образа интеллигенции, два представления о ней и об интеллигентности вообще. Интеллигентность по Чехову, чью позицию воспроизводите Вы, это та воспитанность, о которой он писал в своем известном письме брату. Основу этой интеллигентности составляют два качества – порядочность и тактичность. Интеллигентность в представлении Белинского и Чернышевского непосредственно связана с социальным мессианством, с заботой о благе народа (именно из таких побуждений Белинский публично отругал Гоголя).
Поэтому я и говорю, что Чехов – выдающийся человек. Все прикрывались народом. А Чехов им не прикрывался, он ему служил. Приведу еще пример истинной интеллигентности. Печатаются письма Чаадаева. На него официально набрасывается цензура. И Пушкин, и Хомяков написали очень жесткий ответ Чаадаеву. Но когда того атакует цензура, они принимают решение не публиковать свои письма. Это вопрос чести. То, что делают Герцен, Некрасов, – это бесчестие. Мне очень трудно сказать, как совращалась наша интеллигенция. При этом не нужно забывать, что и Белинский, и Добролюбов, и Чернышевский – разночинцы. То есть к вопросам чести они изначально могли подходить иначе, чем дворяне.
Может быть здесь и кроется ответ на вопрос, что случилось с интеллигенцией? Если посмотреть на «властителей дум» второй половины XIX века, то здесь есть как люди, вышедшие из дворянской традиции, так и разночинцы. И они абсолютно единомысленны. Не потому что разночинцы стали как дворяне, – дворяне сворачивают на разночинский путь. Начитавшись «опасных» книг, они намеренно отказывались от хороших манер, принятых в высшем свете, девушки переставали следить за собой (это было признаком свободомыслия), собирались в кружки, шли «в народ». Приближение к народу сопровождалось «опрощением». Образ разночинца дворянам вдруг показался более привлекательным, чем их собственный. Это, образно говоря, добровольный отказ от «красы ногтей».
Разврат, действительно начался с быта. Шло разрушение устоявшихся в быту нравственных устоев. В «Анне Карениной» есть маленькая фразочка: «Не то что совсем нигилист, но, знаешь, ест ножом». Вот тонкость где. Поэтому вопросы навыка, привычки, примера семьи принципиально важны. А чувство вины за крепостное право и нищее существование России у русского дворянства действительно было. И я больше скажу. Когда я читал Георгия Иванова, Набокова, я понимал, что это чувство было одной из причин их не очень активной борьбы. Чувство вины интеллигентных людей, которые сопереживают, видя неправду в жизни. Их было достаточно много.
«Не класть ноги в суп»
Нам очень трудно сказать, что такое «добро», не в христианском контексте, а в обыденной речи. Но мы точно знаем, что такое зло, мы можем его диагностировать. У Владимира Сергеевича Соловьева в его лекциях о Богочеловечестве есть замечательная мысль, что зло – это бессилие добра. Мне думается, что российская интеллигенция, как социальная прослойка, не смогла явить силу добра, силу того, что им было дано.
К середине XIX века интеллигенция поняла, что добро, по крайней мере в том историческом контексте, – это освобождение крестьян. Чувство вины появилось начиная с декабристов...
Гораздо раньше...
Да, был еще Радищев. Но кульминации это чувство, это убеждение достигло в декабристском движении. Несмотря на подавление восстания, чувство вины приглушить не удалось.
Не удалось. Многие интеллигенты выбирают путь, который называют свободой – и становятся рабами идеологии. Герцен искренне колотил в свой «Колокол», а под конец жизни понял, что ошибался, и признался в этом. Основная проблема интеллигенции тех лет – неразличение духов: нельзя зло побеждать злом. Более того, нельзя звать Россию к топору, когда сам блудишь и воруешь (я имею в виду Некрасова), нельзя жить безнравственной жизнью и при этом учить нравственности. Воспитание, полученное интеллигенцией, – это возможность не быть рабами. Но только возможность. Солженицын совершенно прав, когда говорит, что этика – это низший уровень, то, с чего человек может стартовать. Мы не можем сделать из наших детей христиан, это не в наших силах, но мы можем привить им правила этики – чтобы они не клали ноги в суп, уважали родителей, не врали. Когда у ребенка есть навык не врать, у него большие шансы вырасти интеллигентным человеком.
Выходит, протест Чехова против интеллигенции был этического свойства?
Почему Чехов с такой болью об этом говорит? Потому что дворяне отказались от того, что было дано им с воспитанием – от чести, честности и умения владеть собой. Когда мне что-то непонятно, лично я обращаюсь к Пушкину, помня слова Александра Николаевича Островского: «Через него умнеет все, что может поумнеть». Так вот у Пушкина есть удивительные слова:
Два чувства дивно бли́зки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А дальше то, о чем впоследствии будут писать в «Вехах» Бердяев и о. Сергий Булгаков:
На них основано от века,
По воле Бога самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Самостояние – это и есть признак интеллигентности. Бердяев это называет самопознанием, Булгаков – самоположением. Интеллигентный человек отвечает перед чем-то высшим, и тогда он не делает этих ошибок, не нарушает правил чести. Когда же интеллигенция служит идее, пусть очень красивой, – это всегда гниль, всегда неправда.
То есть российская интеллигенция погорела как раз на своей любимой идее – социальном мессианстве, заботе о народном благе.
Да. Проблема в том, что мы делаем из интеллигентности (и из христианства, кстати, тоже) некую идеологию: нужно, мол, действовать так и так, потому что... Но если человек не самостоятелен, он неизбежно придет к неправде (и хорошо еще, если признает это, как сделал Герцен). Самостояние человека – залог величия его, и никак иначе.
