Начнём с простого: это одобренное Москвой национальное восстание (либо гибридная инвазия Москвы) не могло стать успешным без поддержки людей. В обоих случаях инерция толкает говорить о нациестроительстве, но ДНР не укладывается в его каноны. Чтобы увидеть суть феномена ДНР, нужно посмотреть на случай, который как раз укладывается, и он рядом. Это Украина.
Украинский национализм рос строго по канонам. Сначала появилась национальная интеллигенция, которая в параллель с хорватами или чехами вырабатывала язык, сформировала канон национальной культуры, развивала национальное самосознание.
В 1894 году возник украинский «Сокол» – молодёжная организация. Сокольское движение появилось среди чехов как аналог германских гимнастических молодёжных союзов, а ближе к Первой мировой стало похоже на скаутское движение. Сокольские союзы были в сущности школой национализма для молодёжи славянских народов.
Украинский «Сокол» развивался очень бурно. Для сравнения: к 1912 году существовало уже 974 «Сокола» (первичных организаций) у украинцев, в то время как в России к 1917 году было только 60 сокольских организаций. И это при том, что российский «Сокол» появился раньше.
Украинские соколы на VІ-м Всесокольском слёте в Праге. Фото: WikipediaВо время Первой мировой войны украинский «национальный проект» получил путёвку в жизнь благодаря легиону украинских сечевых стрельцов. Через него прошло около семи тысяч человек, там выковывались кадры будущего украинского национального движения – в том числе в УСС служил будущий лидер ОУН Евген Коновалец.
Подпольная деятельность украинских националистов в Польше тоже развивалась канонично, как сейчас бы сказали, через самостоятельный террористический движ. Тут был создан собственно канон: имена Коновальца, Биласа и Данилишина вошли даже в клятву украинского националиста.
Включившись поневоле в жизнь советского государства, украинские националисты оставили в его жизни большой след не только упорной партизанской и подпольной борьбой, но и активным участием в гулаговских восстаниях, в сущности, положивших конец сталинской репрессивной системе.
Сделав всё буквально по учебникам, украинцы вошли в новую государственную жизнь в 1991 году – и тут уже стали спотыкаться о масштаб своего нового суверенного государства. Здесь-то мы и возвращаемся к ДНР.
Всё не так
Организация ДНР появилась как реакция на победу майдана в Киеве в конце 2004 года. Она существовала и развивалась как некоторая панковская инициатива: контакты с дугинцами и НБП, провокационные заявления и устремления, довольно быстрый запрет всех видов деятельности.
Когда в 2014 году замелькали в сети флаги ДНР, много кто обращал внимание на проблемы с геральдикой: орел без ног и прочие изыски, которые как бы подчёркивали несерьёзность начинания.
Празднование 9-го мая в Донецке, 2014 год. Фото: Андрей Бутко / WikipediaИ несерьёзность была оправдана: в 2014 году всё решал Харьков. Донецк мог быть хорошим плечом для Новороссии, но не столицей, способной увлечь за собой всё Левобережье. Но Харьков остался украинским, его судьбу решила буквально лишняя сотня бойцов: активистам «Патриота Украины» удалось успешно разгромить базу пророссийского «Оплота», а милиция оказалась лояльна погромщикам. Их отпустили через пару дней после взятия 15 марта 2014 года, и эти люди стали первыми «чёрными человечками», из которых позже вырос «Азов».
Донецк оказался столицей повстанческого движения поневоле, превратившись в символ «русской ирреденты». В силу специфики своей истории и расположения ДНР очень быстро обросла эклектичной совокупностью идейных нарративов. С одной стороны, это бывшая столица советской Донецко-Криворожской республики, а регион донельзя заполнен советской символикой. Тут показательно, что Донбасс от остальной Украины отличается именно отсутствием «ленинопада», что изрядно фрустрировало других идейных людей: русских националистов-ирредентистов. Они считали, что от оплота ДНР должна выстраиваться уже Новороссия и русская ирредента в целом – и ругались на официальную власть РФ за то, что она не вводит войска.
С другой стороны, часть Донбасса до революции входила в состав Всевеликого войска Донского. Начавший белую борьбу на Дону Василий Чернецов, смерть которого стала одним из ключевых событий «Тихого Дона», был комендантом макеевских рудников незадолго до создания Донской республики. Таким образом, город, вынужденный принимать харьковский функционал «русского восстания», оказался на пересечении как минимум двух исторических нарративов, причём один из нарративов-антагонистов (а именно русский национализм) сам имел внутри себя кучу идейных течений. Всё это противостояло цельному украинскому нарративу: руководитель «Патриота Украины» харьковчанин Билецкий вполне лояльно принимал традиционный украинский национальный миф, и околофутбольщики-ультраправые, не воспринимая этот нарратив сердцем, принимали его как вполне органично ложащийся на рассказы про белую расу и всадника с ледяным копьём.
Если смотреть с позиции «канонов нациестроительства», ДНР была издёвкой над ними и, однако, оказалась очень жизнеспособным начинанием. Там сложилось дееспособное руководство, боеспособное ополчение. Туда ехали добровольцы со всей России – и не только. Пережив массовый отток населения, Донецк остался живым городом с барами, красивыми улицами, ночной жизнью и смог выставить большое количество резервистов перед началом СВО.
Улица Артёма в Донецку, 2016 год. Фото: Vadim Tolbatov / WikipediaОстров закэнселенных русских
Жизнеспособность ДНР подкрепляло что-то весомое. Весомое настолько, что РФ не могла избежать его поддержки. И если август 2014 года ознаменован попыткой поддерживать республику в формате Приднестровья, то месяц назад концентрация исторической энергии в ДНР стала такой, что России пришлось во имя этой поддержки сметать миропорядок.
Ответ на вопрос об источнике этой энергии прост. Это энергия закэнселенных в начале ХХ века русских. Не имея возможности даже говорить легально о своих интересах (нигде, даже в России), русские приучились изъясняться иносказаниями. В частности, прямым насилием. Разнородность питающих ДНР исторических нарративов – следствие того, что кэнселлинг продолжается, хотя ему и приходит конец.
Возвращаясь к проблеме масштаба, возникшей перед украинским национальным строительством: украинский героический миф продуцировал вполне естественный унитаристский, «интегральный» подход к строительству государства. Но Украина хотя бы ввиду своего размера требовала сложного диалектического государственного ума, федерализации и продуманной экономической политики. Последнее особенно справедливо, поскольку прекрасная тяжёлая индустрия востока страны была заточена под общесоюзный госзаказ и отпускные цены на энергоносители из РСФСР. Как только эти цены стали рыночными, Украина стала лидером пост-СССР по инфляции.
Неумение увидеть масштаб и сложность страны само по себе было бы критичным – с учётом вышеизложенных факторов. А с учётом проблемы «русского молчания» такое неумение стало фатальным: и теперь ДНР, превратившись в точку кипения, пересобирает украинское (а возможно, и русское?) пространство под себя.
Люди идут по улице в Мариуполе. Фото: Илья Питалев / РИА НовостиЗдесь можно привести аналогию с югославскими войнами, но не девяностых, а сороковых. Тогда на территории бывшего Королевства сербов, хорватов и словенцев развернулись вооружённые конфликты нескольких форматов: гражданско-классовые, этнические, освободительные. Похожее «наложение конфликтов» мы видим на примере ДНР: война «реставратора СССР» Путина с Западом на территории Украины пересекается с войной между украинским национальным делом и русским восстановительным движением, до сих пор не получившим верного голоса. Ко всему этому добавляется логика существования России как империи, «рейха», требующая присутствия в постсоветском пространстве, но не в том целеполагании и не теми методами, которыми движим сегодняшний Кремль. И судьба жителей республики в этой совокупности войн зависит от способности русских выработать свой национальный голос – разумный, весомый и властный.
