«Нулевая волна»
Парадоксально, но первая массовая волна эмиграции началась тогда, когда Российская империя только начинала бредить революцией.
Сигналом для миграции стал мощный финансово-экономический кризис, поразивший в 1881 году всю российскую экономику. Газета «Новости» писала: «Неурожаи минувших лет и постепенное обеднение крестьянского населения, как известно, произвели крайний застой в промышленности. Многие фабрики ввиду уменьшения спроса на их произведения должны были значительно сократить своё производство, а следовательно, и число рабочих. Те заведения, которые работали без перерыва, уничтожали ночные смены, другие же просто уволили часть рабочих».
Лишившиеся работы крестьяне, чернорабочие и ремесленники стали искать лучшей доли за границей. Они направлялись в Канаду, США и другие страны Нового Света – например, в Аргентину.
Свою лепту в миграционный поток внесли и еврейские погромы, прокатившиеся по южным губерниям в 1881 году – как месть за убийство народовольцами государя императора Александра II. Вскоре пределы Российской империи покинули более 2 миллионов евреев: по сути, евреи составляли половину из всех уезжающих подданных империи. В их числе был и Меер Блинкин, дедушка нынешнего Госсекретаря США Тони Блинкина. Возможно, именно этими обстоятельствами и объясняется ненависть его правнука к России. Можно вспомнить и знаменитую американскую писательницу Айн Рэнд. которая родилась под именем Алиса Розенбаум в Санкт-Петербурге в 1905 году.
Эмиграция из дореволюционной России была нелегальной: закон не допускал того, чтобы русские подданные получали иностранное гражданство. При этом те граждане Российской империи, которые уезжали за границу, могли оставаться там не более 5 лет. После этого они должны были ходатайствовать о продлении срока пребывания за рубежом. В 1892 году произошли некоторые изменения – и эмиграция стала легальной для евреев. Однако в случае отъезда обратной дороги уже не было: эмигрировавшие евреи признавались «покинувшими навсегда пределы России».
Всего же в период с конца 1880-х годов по 1915-й Россию покинули примерно 4,5 миллиона человек, что превышает количество людей, которые уехали из страны после Гражданской войны.
«В долгое изгнание»
Затем наступил 1917 год, когда, по разным оценкам, Россию покинули от 1 до 3 миллионов человек. При этом многие эксперты считают, что 3 миллиона – слишком большая цифра, и утверждают, что в действительности после большевистского переворота и последовавших за этим событий из страны уехали приблизительно 1–1,2 миллиона человек.
«Все мы ехали в долгое изгнание…» – писал князь Владимир Оболенский, который активно выступал против большевиков и покинул Российскую империю в ходе самой масштабной – Крымской – эвакуации. На Родину Оболенский так и не вернулся: все последующие годы он прожил во Франции, где занимался журналистикой и писал мемуары.
«Первая волна» была сложным периодом, и многие люди, которые оказались в эмиграции, думали, что через несколько лет смогут вернуться домой. Тоска по родине ярко проявлялась в творчестве покинувших Россию поэтов и писателей.
«Что же спасает нас от страшности этого существования? Нас спасает – как это ни банально звучит – только духовная связь с Россией. С какой Россией? С советской? С Советским Союзом? С другой, той вечной Россией, которой мы – сами того не осознавая – ежедневно живём, которая непрестанно живёт в нас и с нами – в нашей крови, в нашей психике, в нашем душевном складе, в нашем взгляде на мир», – писал редактор и публицист Роман Гуль в «Апологии эмиграции».
Вернуться в уже советскую Россию было непросто: многие из тех, кто уехал в период с 1917-го по 1922 годы, писали прошения и надеялись получить разрешение на возвращение, но им отказывали. Получила распространение практика лишения гражданства «неблагонадежных» людей. Основанием стал Декрет ВЦИКа «О лишении прав гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей» от 15 декабря 1921 года. Среди них – люди, которые уехали из России после 7 ноября 1917 года без разрешения советских властей, а также белогвардейцы и контрреволюционеры. Гражданства, согласно Декрету, лишались и те лица, которые не получили советский паспорт до июня 1922 года и находились за границей более 5 лет непрерывно.
Так, «временное изгнание» переставало быть временным. И если в начале «первой волны» эмигранты верили в то, что вскоре вернутся домой, то к началу двадцатых годов пришло понимание: большинству не суждено вновь оказаться на Родине.
«Спрашивается, почему эти интернационалисты, всякий международный сброд живут в России, а ты, русский, должен заканчивать свои дни в каком-то чужом Китае; жить среди народа, с которым за тринадцать лет жизни здесь не имеешь, не можешь найти ничего общего. Что за нелепица?» – писал в своём дневнике русский учёный и общественный деятель Иван Серебренников. В 1920 году он эмигрировал в Китай, где вынужденно прожил большую часть своей жизни.
«Чтобы доказали искренность раскаяния»
Однако постепенно риторика большевистского руководства начала меняться – и шанс вернуться в уже советскую Россию у некоторых эмигрантов появился. Желая убедить мир в гуманности Советского Союза, СССР начал объявлять амнистию белогвардейцам. Бывших эмигрантов, которые вернулись на родину, можно было использовать в пропагандистских целях. Советские власти начали привлекать и технических специалистов. Таких было много среди тех, кто покинул страну.
«Думаю, что из эмигрантов могли бы получить немало спецов инициативных. Только для этого не надо давать общей амнистии, а нужным нам спецам давать индивидуальные прощения и приём в русское гражданство с тем, чтобы они обязались определённое время (1–2 года) работать там, где мы укажем, чтобы доказали свою искренность раскаяния», – писал в 1923 году Дзержинский.
Благодаря амнистии белогвардейцам в СССР смог вернуться генерал Яков Слащёв. Он был активным деятелем Белого движения, прошёл всю Гражданскую войну, после чего эмигрировал в Константинополь, где жил в нищете. В ноябре 1921 году Слащёва амнистировали. Он вернулся в Советскую Россию и стал преподавать тактику в школе комсостава «Выстрел». Генерал Слащёв призывал других «белых» солдат и офицеров вернуться в СССР, называя советскую власть «единственной властью, представляющей Россию и её народ».
И его примеру начали следовать. Об этом писал руководитель польской разведки Игнаций Матушевский: «В последние месяцы в лагерях для интернированных заметно сильное влияние т. н. “слащевизны”, то есть повторения пути ген. армии Врангеля Слащёва, который выехал из Константинополя в Советскую Россию и служит в Красной Армии. Под воздействием большевистской пропаганды многие интернированные, особенно из молодых “белых” офицеров и солдат, выезжают в Россию».
Некоторые из тех эмигрантов «первой волны», которые решили вернуться в СССР (благодаря амнистии и дальнейшему сотрудничеству с советскими властями), принадлежали к такому движению, как «сменовеховство». Оно происходит от названия сборника статей «Смена вех». Члены этого движения выступали за примирение с большевизмом. Однако сотрудничество с советским руководством и возвращение на Родину не означали, что «сменовеховцев» ждала счастливая жизнь в Советской России.
Николай Устрялов, первый идеолог движения, вернулся в СССР, работал профессором, но в 1937 был обвинен в «шпионаже, контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации» и расстрелян. Другие активные участники «сменовеховства», Сергей Лукьянов и Юрий Ключников, были расстреляны в 1938 году за «контрреволюционную деятельность».
«Перемещённые лица» и белоэмигранты
«Вторая волна» русской эмиграции началась после Второй мировой войны. Считается, что в этот период до 5 миллионов советских граждан оказались на территории Европы.
Послевоенных эмигрантов можно разделить на 3 условные категории: бывшие военнопленные и остарбайтеры, коллаборационисты, белоэмигранты и их потомки.
Первую категорию эмигрантов, то есть людей, которые оказались в плену или были вывезены на принудительные работы в Германию и другие страны, называли «перемещёнными лицами». Для них в 1945 году началась обязательная репатриация. Об этом Сталин, Рузвельт и Черчилль договорились на Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Также советское руководство договорилось о выдаче репатриантов с Францией.
Вопросом возвращения «перемещенных лиц» занималось Управление уполномоченного СНК по делам репатриации, которое было создано в 1944 году. Его возглавил советский военачальник Филипп Голиков. В интервью ТАСС Голиков заявил: «Советская страна помнит и заботится о своих гражданах, попавших в немецкое рабство. Они будут приняты дома, как сыны Родины».
Но реальность оказывалась сложнее.
«В г. Ростове-на-Дону из 111 семей, прибывших в 1955–1956 годах, только 9 получили ведомственную площадь или площадь в домах местных Советов. Все остальные живут у родственников и на частных квартирах, а 6 семей – в гостинице. Гражданин Уваров, прибывший в СССР в 1955 году из Болгарии с семьей в 5 человек, живет в сарае (бывшем свинарнике) без отопления с земляным полом, уплачивая за проживание в нем хозяину по 150 рублей в месяц», – докладывали руководству ЦК КПСС в октябре 1956 года.
Отдельной категорией людей, которые возвращались в СССР после Второй мировой войны, были белоэмигранты «первой волны» и их потомки. Они идентифицировали себя как русские и хотели вернуться домой. Для того, чтобы получить возможность въехать в Советский Союз, белоэмигранты подавали прошение о возвращении, и это был достаточно сложный процесс: сначала прошение подавалась в посольство, затем – в МИД и другие инстанции. Каждый, кому оно передавалось, писал заключение о том, можно конкретному человеку вернуться в СССР или нет. Те люди, которые думали о возвращении, могли подать заявление на получение советского паспорта, что стало возможным после Второй мировой войны. Но одновременно существовала инструкция, в которой было написано, что наличие советского паспорта не означало возможность физического возвращения в страну.
Судьба тех, кто вернулся, складывалась по-разному. Потомок белоэмигрантов Илья Николаевич Голенищев-Кутузов смог вернуться, получить советское гражданство и позднее стать научным сотрудником при Академии Наук СССР.
Игорь Кривошеин, вместе с отцом эмигрировавший во Францию в октябре 1920 года, в годы Второй мировой войны стал активным участником движения Сопротивления и организатором Комитета помощи русским заключенным лагеря Компьень. В 1944 году оказался в германском плену, а в мае 1945 вернулся во Францию. После окончания войны Игорь Кривошеин принял советское гражданство и был сторонником возвращения эмигрантов в СССР. В ходе репатриации оказался в Ульяновске, где работал инженером. Спокойная жизнь белоэмигранта и репатрианта Кривошеина длилась недолго: его обвинили в «сотрудничестве с мировой буржуазией» и арестовали, жену уволили из пединститута. После отбывания наказания Кривошеин некоторое время работал переводчиком, но в 1974 году вместе с женой вернулся во Францию, где прожил все дальнейшие годы жизни.
Георгий Зотов, французский рабочий русского происхождения и потомок белоэмигрантов, тоже смог вернутся, получив разрешение (въездную визу) в советском консульстве.
«Вот она, наконец, настоящая Россия. Неизвестная и в то же время родная. Как же она бедна и убога! Но все равно, у меня была глубокая внутренняя радость…Трудно передать это чувство словами», – вспоминал он.
Однако радость от приезда в Советскую Россию вскоре сменилась разочарованием: «Когда я читаю газету «За возвращение на Родину», то на меня веет тем самым нестерпимым духом, который я ощущал во время своего пребывания в советской обстановке. Это дух несвободы, дух неволи. Там живут сотни миллионов человек – таких же, как и мы с вами. Значит, жить там можно, а некоторым даже и хорошо. Но, во-первых, кто подышал воздухом свободы, тому затхлая несвобода стократ тяжелей, а во-вторых, как ни хочется к родным людям и родной природе, но в сердце звучит наказ родины: оставаться на чужбине ради приближения свободы родного края».
Георгий Зотов приехал в Россию в 1945 году, не смог устроить свою жизнь при коммунистическом правительстве и решил вернуться во Францию.
«Русский человек очень сильный»
Эмиграцию «третьей волны» можно назвать еврейской, потому что до 1980-ых годов евреи составляли большинство среди тех, кто покидал Советский Союз. За этот период, по оценкам экспертов, Советский союз покинули приблизительно полмиллиона человек.
Кроме евреев, костяк эмигрантов составляли армяне и поволжские немцы. Последние, как правило, эмигрировали неофициально. Например, уезжали в гости к родственникам и не возвращались. Были и другие эмигранты: перебежчики и те, кого принудительно высылали из страны. Их было около 470 человек, поэтому основной состав эмигрантов включали те люди, которые уезжали по еврейской, армянской и немецкой линиям.
Так в эмиграции оказался известный писатель и режиссер Эфраим Севела. В феврале 1971 года он вместе с группой еврейских активистов участвовал в захвате приемной Президиума Верховного Совета СССР. Целью захвата стало требование разрешить евреям свободно эмигрировать в Израиль. В результате участники акции, в их числе и Эфраим Севела, были высланы из СССР.
Писатель и режиссер долгие годы пробыл в эмиграции, жил в Израиле, США, работал в Лондоне, Берлине и Париже. В 1990 году Севела все же вернулся в еще существовавший Советский Союз. В одноме интервью он признавался: «Я приехал в Израиль, чтобы жить в своем государстве, а уехал отсюда, потому, что устал жить в чужом».
Среди тех, кто уехал в ходе «третьей волны», был и Сергей Довлатов. Перед ним, по словам писателя, «возникла необходимость выбора между Нью-Йорком и тюрьмой»: произведения Довлатова появлялись в зарубежных изданиях, что стало поводом для возможных репрессий.
Тех деятелей культуры, которые уезжали в эмиграцию, могли лишить советского гражданства. Так произошло с театральным режиссером Юрием Любимовым, который в 1983 году уехал в Лондон ставить спектакль и не вернулся. Режиссер жаловался на советскую цензуру, которая мешала его творчеству. Весной 1984 года Любимова уволили с должности худрука Театра на Таганке из-за «отсутствия на работе без уважительной причины». В июле того же года его лишили гражданства СССР. В эмиграции – по своему характеру добровольной – Юрий Любимов прожил 7 лет, где, по его словам, сделал за эти годы больше, чем на Родине за 20.
После падения железного занавеса, когда отъезд из России стал возможным, началась «четвертая волна». Причины у каждого, кто покинул Россию, были свои, но важное значение имели политический и социально-экономический факторы. Люди уезжали в поисках лучшей жизни и, найдя ее, оставались за рубежом. Эмиграционная волна 90-ых годов была добровольной и легальной, поэтому уезжали те, кто имел такую возможность (прежде всего финансовую) и желание жить вне Российского государства.
«Философский» самолет
После того, как российские власти начали спецоперацию в Украине в феврале 2022 года, люди начали массово уезжать из России. Это явление некоторые эксперты уже назвали «пятой волной» русской эмиграции. Ее активно сравнивают с предыдущими: вспоминают «философский пароход» или социально-политический кризис 1990-х.
Такие сравнения не отменяют того факта, что каждый новый поток эмигрантов имеет свои особенности. По мнению кандидата исторических наук Марины Сорокиной, «исторические прецеденты сейчас не работают или почти не работают». В действительности, так называемая «пятая волна» отличается от тех, которые были раньше. Современные эмигранты уезжают добровольно и физически могут вернуться. Они имеют возможность работать за рубежом, не имея паспорта той страны, в которой находятся. Российского гражданства нынешние эмигранты тоже не лишаются - по крайней мере, пока.
