30 мая по старому стилю (9 июня по новому) исполняется 350 лет со дня рождения Петра Великого. В тот же день, но одиннадцатью годами раньше, родился его старший единокровный брат – царь (с 1676 г.) Фёдор Алексеевич. О Петре рассуждать не будем, читатель может обратиться к статье одного из лучших русских филологов; Фёдор был болезнен, царствовал недолго, и трудно найти что-нибудь столь же однообразное и скучное, как страницы Полного собрания законов Российской империи, относящиеся к его эпохе; но он оставил по себе хорошую память. Воспитанник Симеона Полоцкого, он, как представляется, был единственным из русских царей, знавшим древние языки. Задержимся на миг на этом пункте.
Образовательное дело делается медленно. Мне не раз приходилось это подчёркивать. И если не получается торопиться сейчас, то насколько меньше была такая возможность в XVII веке! Цена каждого шага – царствование. Сам отец, Алексей Михайлович, регулярного образования в европейском духе не получает; но он чувствует его необходимость для правителя и потому назначает наставником сыну-наследнику одного из просвещённейших людей, какого только можно найти в Москве; сам получивший правильное образование, Фёдор Алексеевич чувствует, что нужно просвещать и страну. Его деятельность, его воля – у истоков Типографского училища и Славяно-греко-латинской академии.
Возможно, об этом стоило бы рассказать; но отложим историческую проблематику до другого раза. Парадоксальным образом мы оказываемся в ситуации, сходной с той, с которой столкнулись оба царствовавших сына царя Алексея: нам вскоре предстоит выстраивать русское образование с нуля. Более того, наша ситуация будет ещё хуже. Как пишет тот же Я.К. Грот, любимой поговоркой Петра была следующая: «Легче всякое новое дело с Богом начать и окончить, нежели старое, испорченное дело починивать». Нам предстоит именно второе: новая школа, если она будет строиться, строиться будет не с чистого листа, а на развалинах прежней, с которыми что-то придётся делать. Это строительство возможно будет только тогда, когда общество и власти осознают, что прежняя школа мертва (в чём у меня нет ни малейших сомнений); но мне уже приходилось писать, что гибель школы не так зрелищна, как гибель линейного крейсера в Ютландском сражении, и потому её слишком легко не заметить; тем более что, если верить её собственным отчётам, она не только жива, но и процветает. Да, конечно… Неспособность выпустить в достаточном числе людей, способных поддерживать хотя бы и нашу архаическую инфраструктуру, будет чувствительна и постепенно всё чаще будет давать и вполне видные, эффектные, я сказал бы, результаты; но разница между школьными реформами и их эффектами составляет около одного поколения – лет двадцать пять, ещё около десятка занимает сама реформа, и потому, если дело дойдёт до такого, мы можем просто не успеть. Надо сказать, что шансов разделить судьбу крейсера «Куин Мэри» у нас гораздо больше, чем благополучно выпутаться из этой ситуации: наш народ, прошедший в XX и XXI столетии отрицательный отбор, вряд ли обладает достаточным интеллектуальным потенциалом, чтобы в массе – в критической массе – осознать остроту и неотложность проблемы; может быть, свежие события в бассейне Северского Донца настроят его на более трезвый лад… Как бы то ни было, единственная возможность внести вклад в решение этой проблемы, которая есть у автора этих строк, – описать своё видение ситуации. Что и будет сделано ниже.
Современная школа РФ неуправляема. Не в том смысле, что нельзя провести какую-то меру: если школьная администрация решит упразднить биологию и ввести родиноведение, эти решения будут выполнены, – а в том, что нельзя добиться желательного эффекта, инструменты не будут соответствовать поставленным задачам. Любое решение оборачивается каскадом частных бизнесов и лавиной отчётности. Переломить ситуацию никакие решения не могут. Кроме того, отсутствует решающий элемент, который необходим для этой самой управляемости, – достоверная информация о состоянии школы. Ключевой фактор – деятельность репетиторов. Многие (в том числе и московские власти) хотели бы считать, что хорошие результаты ЕГЭ в столице – результат хорошей работы московских школ. Я так не думаю.
Что я сделал бы, если бы стал министром просвещения
Сначала дам серьёзный ответ. Повесился бы. Но можно дать и шутливый, изложить некоторый план действий.
Сначала надо будет оглядеться. Перед нами будет, несмотря на «единство», пейзаж с руинами – достаточно пёстрый. Он будет представлять собою душераздирающее зрелище. Но нужно не просто взглянуть, а взглянуть со знанием дела. Нашим девизом должно стать:
Men, no measures. Люди, а не мероприятия
А. Георгиевский сообщает, что таково было правило моего любимого министра народного просвещения гр. Д.А. Толстого. Можно сколько угодно спорить о том, что важнее – люди или учреждения; но здесь у нас выход только один: чтобы понять происходящее в школе, нужно идти на уроки и смотреть их. Это тонкий процесс понимания, его вряд ли можно технологизировать. Здесь нужны квалифицированные исполнители.
Таким образом, мы от первоочередной задачи создания работоспособной школьной инспекции переходим к более общей проблеме управления школой. Здесь, наверное, нельзя предложить ничего лучше, чем старая русская система: учебные округа во главе с университетами. Для этого необходимо единство образовательного ведомства, и ключевое значение приобретает фигура попечителя учебного округа. Впрочем, об этой фигуре – отдельный разговор. Я думаю, что университеты – наиболее компетентные игроки, которые могут контролировать среднее образование.
Имеет смысл держать в голове: среднего образования в РФ нет, то, что есть, – это высшее начальное, деградировавшее до простого начального. Среднее образование ещё предстоит создать.
Затем у нас начинается сложное двустороннее движение. С одной стороны, мы знаем, что должно представлять собой образование, к которому мы стремимся. С другой, наша ревизия должна показать, где у нас образовательная ткань окончательно отмерла, а где мы имеем дела с более жизнеспособными типами более высокого уровня.
В общем и целом нам нужно будет воспроизвести схему, которая существовала в Российской империи. Причём не в том состоянии, в каком её застала революция; нам нужно будет прочертить траекторию развития, которое имело бы место без катастрофы. При этом некоторые тенденции мы захотели бы и развернуть назад. Одна черта старого образования сейчас неосуществима – отдельное существование мужского и женского образования. По уму, учиться нужно отдельно ради полноценного образования (это заслуживает отдельного рассмотрения), а жить вместе (ради полноценной социализации); но создание отдельных образовательных систем для девочек и для мальчиков уж точно не будет приоритетом образовательной политики.
Как же должна выглядеть образовательная система в результате этого встречного движения? С одной стороны, нельзя забывать о типах школ, которые обязательно должны присутствовать, и прежде всего классические гимназии. С другой, о жизнеспособных типах мы до соответствующей ревизии можем только строить предположения. Возможно, мы захотим несколько подкорректировать эти типы – например, усилить математическую школу в гуманитарном отношении (для этого её нужно пропорционально ослабить в математическом), но предметный разговор об этом возможен только тогда, когда мы будем располагать достоверной картиной происходящего.
Среднее образование могут получить не больше 40 % молодёжи. Существующая школа в массе должна стать высшим начальным училищем. Именно высшим, а не просто начальным училищем, как теперь. Её программы нужно подвергнуть ревизии – и сократить по меньшей мере вдвое, чтобы расчистить площадку для повторения и оставить в памяти хоть что-то.
Отдельно – кадровые проблемы. Мы немногого сможем добиться, если педагогический корпус останется на прежнем уровне. Но это сложнейшие социальные технологии, которые далеко не сводятся к повышению зарплаты…
Отметим один распространённый, но ложный ход мысли. «Взять лучшие черты» от той или иной системы. Его очень точно описал Гоголь в «Женитьбе»: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась». Школа – инструментальный ансамбль, и её отдельные инструменты работают в рамках общего состава; они не подлежат простой замене другими, которые хороши на своём месте, а на другом будут вносить хаос. Трудно представить себе военную технику, совмещающую лучшие свойства истребителя, подводной лодки и танка; примерно то же самое должно произойти и со школой, которая будет комбинировать все достоинства разных типов и эпох.
…Если бы мы всё это проделали, два царя взглянули бы на нас с небес с одобрением.
Мне хотелось закончить этими словами. Но русская грамматика, в отличие от, скажем, латинской, не позволяет развести возможное действие и невозможное (о котором тут только и может идти речь). Потому напоминаю: всё, что было выше сказано о рецептах реформирования школы, – не более чем шутка. А если серьёзно, то, повторю, потенциальному реформатору лучше сразу повеситься.
P. S. В РФ решили восстановить пионерскую организацию, о чём «Стол» уже опубликовал прекрасный материал. Это не конвульсивное соображение; оно, говорят, планировалось давно (полагаю, ещё до эпохи конвульсий), но только в юбилейную дату было официально озвучено. И можно только удивляться, что с решением так долго тянули; оно напрашивалось откровенно. Я хотел бы прибавить одно воспоминание и одно соображение.
Воспоминание заключается в следующем. Некоторое время тому назад (не помню точно, когда, эта ситуация длилась долго) было модно жаловаться, что раньше в школах было воспитание, а теперь – образовательные услуги. Я долго недоумевал: а в чём, собственно, разница? Учителя те же (или по крайней мере их набирают из тех же кругов и на тех же основаниях), программы те же… Потом понял: у нас же теперь пионерской организации нет!
О чём же народ тосковал с такими слезами? В чём, собственно, заключается raison d’être пионерской организации? А вот в чём. Бюрократическая вертикаль должна была давить горизонтальные социальные связи и препятствовать формированию социальных навыков у подростков. И это вполне удавалось: если в школьном возрасте сталкиваешься с тем, что разговор об общественном благе может быть только свидетельством карьеризма, то общественное благо и не обсуждается. Так что лучше держаться от этих экспериментов подальше. Будучи токсичной в интеллектуальном отношении, современная школа РФ стремится в рамках своих возможностей изгадить и социальную сферу.