День шестнадцатый
В эти дни в отделение поступают новые партии старушек. И не старушек. Сюда закладывают, в принципе, всех и партиями, но я хочу рассказать о пожилых людях.
Далеко не все из них вызывают умиление или сочувствие. Вот, например, пожилой мужчина постоянно скрежетал вставной челюстью во время занятий на развитие логического мышления. Даже не скрежетал, а щёлкал, цокал, хрустел и постукивал зубами, словно кастаньетами. Это очень мешало сосредоточиться, потому что мне надо было зашифровать с помощью циферблата фразу «граф махнул рукой, сел в карету, которая быстро понеслась, остановившись у дома банкира». Её я вытянула, как экзаменационный билет, из рук психолога, и эта фраза объясняет всё. Всё.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоА на расшифровку мне досталось совсем уж непотребное: «Наш завтрак будет филантропическим: за столом мы, надеюсь, увидим двух благодетелей человечества». Женщина, которая зашифровывала его, сказала: «Простите, я не виновата, я таких и слов-то не знаю».
Я зато знаю. Потому что филантроп – это я. А филантропический завтрак – это я ем кашу с маслом. Ну а пара-другая благодетелей человечества всегда найдётся. Особенно если ты забыл взять в столовку соль, или сахар, или чайный пакетик.
А тут это клацанье челюстью. Оп! И ты мизантроп.
Или пожилая женщина-беглянка, из-за которой отделение стали закрывать. Вроде бы доброжелательная, но скандальная. Включает в холле телевизор на всю громкость, а если её попросить потише сделать – гневается. «Вот, – говорит, – нигде такого нет, чтобы отбой в десять часов. Везде в одиннадцать, что за беспредел, я буду жаловаться в ООН».
Иду как-то вечером из душевой, а она одна в холле на диване из кожзаменителя лежит: ладошки сложенные под щеку подложила – и спит. Телевизор надрывается. А она блаженно улыбается. Дитя какое-то несуразное.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоЕщё была бабушка Кролик. Смеяться нехорошо и грех, но я не могу удержаться, мизантроп потому что. У неё очень большие очки в роговой оправе и очень косые глаза. Как это толерантно назвать – не знаю. Сильное косоглазие. Тщедушная, с беленькими плоскими волосиками, в широких шлепанцах, из которых торчат пальцы, касаясь пола. Бабушка Кролик начала писаться. Если толерантно – энурез с ней сделался. Она мокрое бельё снимала и складывала потихонечку в тумбочку. Через относительно непродолжительный промежуток времени у женщин из её палаты стало резать глаза. Медсёстрам сказали – те постельное бельё постирали и сменили, бабушку помыли и уложили. Она опять. Ей принесли памперсы, а они не по размеру. Кролик опять уплыл. А смена медсестёр другая, это важно. Эти сёстры дали бабушке её мокрые вещи – спортивные брюки, фиолетовую футболку, нижнее бельё – и отвели в санитарную, где есть пластиковый таз цвета крем-брюле.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоЯ только вернулась с побывки из дома, захожу в санитарную и вижу Кролика с тазом и куском туалетного мыла, на которое она смотрит в полной растерянности. А в тазу, в порошке и пене, вещи. Порошок ей дали женщины из палаты, она насыпала половину пачки и немного воды холодной. Кашку заварила.
И всё время, пока я стирала и выполаскивала её бельё, она придирчиво выпытывала у меня, не перекрасятся ли её труселя в фиолетовый цвет, и говорила, что нужно бы ещё раз сменить воду. Потом тщательно разглядывала бельё на предмет оставшегося порошка.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоОп! И ты мизантроп. «Идите, – говорю, – Марья Степановна, телевизор посмотрите, там программа «Пусть говорят» начинается». И знаю, коварная, что там сидит любительница свободы и никому пульт в руки не даёт, но очень уж Кролик мне мешала. Под ногами так и крутится, так и крутится. Зла не хватает.
