Особенность этого нового года в том, что каждый, встречая его, спокоен: не надеется, что будет лучше. Двадцатый год был внезапно сложным, двадцать второй – трагичным, а двадцать третий обещает быть кровавей и сложнее. В это время христианину особенно важно понимать «большой план реальности»: как устроен мир, кто он и член какой общности он в этом мире, как ему жить в этом мире и какие поступки совершать, а какие не совершать, чтобы его общность прошла сложный период достойно.
Поэтому мы расскажем о предновогоднем докладе патриарха Кирилла в Московской епархии, попытаемся разобраться в контексте сказанного и основных смыслах и посылах нашего архипастыря.
Патриарх начинает речь с некоторой ретроспективы предыдущих трёх лет. Он рассказывает о ковиде, о том, как болезнь ударила по Церкви воинствующей и по обществу в целом. Он отмечает, что храмы потеряли много людей за время пандемии, и эти потери ещё не восстановились.
Сравнивая слова патриарха с нашей реальностью, мы можем отметить, что он едва ли лукавит. По Церкви ковид прошёл в целом равно, забрав многих достойных людей и проредив приходы. Стоит отметить, что уход людей из храма тут был просто усилен ковидом, а сам этот процесс начался давно – ещё с 2012 года: клирики из разных регионов и епархий называют именно этот год точкой начала кризиса. Возможно, такое единодушие информантов подсказывает, что было бы полезно вспомнить речи патриарха того периода, но пока остановимся на текущем послании.
Предыстория с пандемией
В период ковида специфическая квазифеодальная структура Церкви оказалась своего рода спасением ввиду тяжёлых внешних ограничений. По факту, каждой епархии было предложено реагировать на пандемию и ограничения по-своему, и это снизило число конфликтов.
Регионы в стране очень разные, и отношения с руководством регионов у Церкви тоже разные. Приведём в пример практически соседние епархии. В одной из них архиерей хорошо ладит с властью, администрация и подконтрольные региональной элите компании активно спонсируют епархию: например, оплачивают отопление и в целом расходы крупного епархиального управления, состоящего из комплекса зданий, в том числе епархиального склада, воскресной школы, кафедрального собора и гостиницы для паломников. Это большая помощь. И когда пришло время ограничений, владыка издал свои довольно жёсткие указания о соблюдении режима карантина в Пасху 2020 года. Это, в свою очередь, сильно ударило по приходам.
В другом регионе наоборот: руководство предельно атеистичное, в городе за всё постсоветское время не было построено ни одного нового храма, только восстанавливались старые, благо что сам город довольно старый и пережил советское время относительно целым.
Епархия обходится без государственной и властной поддержки, живёт достаточно скромно. Но когда начались ограничения, владыка смог передать приходам негласный сигнал: мол, служите, как считаете нужным. В итоге ограничения соблюдали только те храмы, где настоятели самостоятельно решили их соблюсти. Нетрудно догадаться, что таких храмов было немного.
Ковид показал также устойчивость конкретной церковной общины. В одних храмах выпавшие из церковной жизни люди быстро вернулись, в других доковидная численность прихожан не восстановилась до сих пор.
Так или иначе Церковь прошла этот период с потерями, но достойно – чтобы подойти к более тяжёлому вызову: СВО.
История с СВО
Архипастырь предлагает довольно спорный идейный подход к объяснению всего происходящего – тот самый: про борьбу против гей-парадов. Как соотносятся реальные нравы российского общества с сотнями тысяч абортов и его верхов с практически открытым гомосексуализмом с представлением о России как этакой консервативной христианской цитадели – неясно.
С другой стороны, свобода патриарха в публичных высказываниях очевидно ограничена как минимум господствующим идеологическим нарративом, который сам не страдает ни связностью, ни адекватностью, ни реалистичностью. В общем-то, это и не нарратив как что-то связанное, а совокупность дискурсивных конструкций, задающих тем не менее относительно узкое поле для лавирования. Патриарх старается дать и своим подчинённым больше возможностей для манёвра, а самое главное – установку на терпимость к прихожанам любых взглядов:
«Размышляя о глубинных причинах и далеко простирающихся последствиях нынешнего вооружённого противостояния, мы должны принимать во внимание, что не все наши соотечественники едины в их понимании, по крайней мере сейчас. Это частично касается и прихожан наших храмов, поскольку наши приходы отражают почти всё многообразие нашего общества. Да, многие прихожане активно участвуют в поддержке воинов, но есть среди них и те, кто дистанцируется от решений государства или даже покидает Родину. Все православные люди, какого бы мнения они ни придерживались по политическим вопросам, даже тогда, когда мы с ними по этим вопросам не согласны, остаются нашей паствой. И потому главной задачей пастыря на приходе является, как это было испокон веков, служение Божественной литургии, совершение других таинств и служб, проповедь слова Божия».
Архипастырь много говорит о помощи воюющей армии, прежде всего духовной и гуманитарной. Он формулирует войну как нечто общенациональное, требующее всеобщей мобилизации – и констатирует, что с этой мобилизацией у Церкви всё получается. Однако фокусировка на социальных и гуманитарных вопросах как бы отстраивает позицию Церкви как стоящей по возможности над схваткой: по мере сил уменьшающей последствия умножения зла как в виде изломанных судеб беженцев, так и в виде необеспеченных и необученных солдат, которым лишняя влажная салфетка либо подбадривающе слово могут спасти жизнь и внутренний человеческий облик.
«В развитие этого начинания в конце марта в Москве открыт единый церковный центр по сбору гуманитарной помощи. Сюда поступает гуманитарная помощь из храмов и монастырей Москвы и Московской области. По подсчётам на начало декабря, из московского церковного центра приема помощи передали свыше 920 тонн гуманитарной помощи беженцам. Из них более 500 тонн собрали храмы Москвы и Московской области. Часть московских приходов самостоятельно отправляют помощь беженцам в регионы России и пострадавшим мирным жителям в зону конфликта.
Объем финансовой помощи, собранной в епархиях на территории России, составляет на 15 декабря свыше 463 миллионов рублей».
Далее архипастырь говорит о судьбах капелланов – о том, как они поддерживают солдат и как гибнут. Он отмечает, что социальная поддержка капелланов оказывается в большом масштабе, но в целом ею должны заниматься и органы власти, прежде всего Министерство обороны
Тут нельзя не отметить, что институт капелланов – хороший пример специфики государственной оборонной политики. Несмотря на то что речи о его необходимости заводились аж с 90-х, фактически в войсках до начала войны были единицы военных священников. Как правило, священники налаживали взаимодействие с воинскими частями по своей инициативе. Во время войны оказалось, что работой, которой следует заниматься, надо заниматься.
И ещё оказалось, что не каждый капеллан видит несовместимость своей должности с должностью и обязательствами политрука. Как можно судить, львиная доля священников, участвующих в СВО, насквозь идеологизированы и поддерживают всю политику Кремля в отношении Украины начиная с февраля 2014 года. В целом удивляет, пусть и не сильно, лёгкое включение православного квазиконсервативного дискурса в милитаристско-реваншистскую конструкцию, которая сегодня господствует в провластных медиа.
Заход «справа»
В рамке консервативного дискурса патриарх проговорил то, что у молодых правых нынче зовётся «базой»:
«Да, возможно, потребности экономики в рабочей силе могут отчасти объяснить привлечение иностранных граждан. Однако, во-первых, сегодня всё больше коренных жителей нашей страны не могут найти работу, а во-вторых, всё чаще отмечается, что избыток неквалифицированных мигрантов несёт с собой рост преступности и конфликтов не только на бытовой, но и на национальной и религиозной почве, создание замкнутых анклавов с теневой экономикой и даже автономным социальным режимом, населённых людьми, живущими обособленно и нередко враждебно относящимися к коренному населению. Надо прямо сказать: в условиях, когда наша страна подвергается непрекращающемуся давлению извне, перечисленное является существенной угрозой….
…Да, главное и незаменимое предназначение приходской общины – быть местом общей молитвы, но она может и должна стать и местом встречи, знакомства людей друг с другом, местом взаимопомощи и дружеского общения. Призываю отцов настоятелей и их соработников – приходских клириков и приходской актив – подумать на эту тему. Нужно, чтобы приход имел своё попечение о людях не только во время богослужения. Это означает – и я многократно об этом говорил, – что приход должен обязательно иметь социальное измерение, чтобы он объединял людей, в том числе тех, кто не посещает храм регулярно».
Этот элемент ультраправой риторики нулевых парадоксально, казалось бы, подводит к мысли об укреплении приходского организма. Парадоксальность с первого взгляда снимается только одним: сплочение прихода стоит понимать в этом контексте не как способ интеграции мигрантов, а как метод сохранения идентичности и культурной самозащиты «коренного» населения.
Правую линию развивает и антиабортная риторика:
«Мы уже 7 лет – увы, пока безуспешно – говорим о том, что аборты должны быть хотя бы выведены из системы обязательного медицинского страхования, по той простой причине, что аборт – это вовсе не лечебная процедура. Ведь ношение матерью ребёнка в утробе – это не болезнь, требующая излечения! Поэтому продолжаем настаивать на необходимости выведения абортов из ОМС. Нам говорят: “Если государство не будет оплачивать аборты, люди будут делать аборты нелегально”. А я спрашиваю людей, которые на такую аргументацию опираются: “А что, нелегальные аборты делают бесплатно?” Иногда ещё и гораздо больше денег берут за нелегальный аборт. Так что это лукавый аргумент, и его нужно сразу отвергать. Бесплатных нелегальных абортов не бывает. Поэтому, когда мы говорим о необходимости вывести прерывание беременности из системы ОМС, мы настаиваем на том, чтобы через эту систему государство не поддерживало совершение абортов».
Тонкий момент
Последняя крупная и важная тема в речи патриарха, может быть, самая важная, – это отношение Церкви к украинским собратьям. Патриарх говорит о серьёзном давлении, которое испытывают украинские православные в условиях войны, и вспоминает решение Собора УПЦ убрать из названия и документов упоминания связи с МП – так что единственным связующим звеном остаётся старая грамота патриарха Алексия об автономии УПЦ. Архипастырь также вспоминает и прошедший в Москве архиерейский собор, и его решения, направленные на сохранение единства Церкви.
Тут можно отметить, что патриарх довольно тонко подошёл к проблеме украинского православия: он призывает не осуждать собратьев, отмечая, что основные вопросы размежевания можно будет решить уже после завершения конфликта.
Разговор о помощи собратьям упирается в решение вопросов непосредственного церковного управления:
«Отдельным предметом обсуждения стали решения Собора Украинской Православной Церкви в Киеве 27 мая сего года, о принятых Священным Синодом постановлениях по этому поводу я уже говорил ранее. Кроме того, отвечая на обращения архиереев Симферопольской, Феодосийской и Джанкойской епархий Республики Крым, а также, позднее, архиерея Ровеньковской епархии Луганской Народной Республики, учитывая практическую невозможность регулярного сообщения этих епархий с Киевской митрополией, Священный Синод определил принять упомянутые епархии в непосредственное каноническое и административное подчинение Патриарху Московскому и всея Руси и Священному Синоду Русской Православной Церкви».
Не обходит вниманием предстоятель и программу строительства храмов в Москве. По речи видно, что патриарх имеет в виду долгое целеполагание и понимает это:
«По программе строительства новых храмов, за 12 лет возведены и уже действуют 88 храмов. В 4 храмах завершены строительно-монтажные работы. Строятся 42 храма. Таким образом, уже построены или находятся на разных этапах строительства 134 из 200 запланированных храмов [2]. Это ответ всем тем, кто с большим пессимизмом встретил тогда мой призыв о необходимости построить 200 храмов в городе Москве. …я с благодарностью хотел бы отметить всех тех – и священнослужителей, и мирян, жертвователей, благотворителей, – кто активно участвует в возведении новых храмов в городе Москве. Начиная с 2018 года Московская Патриархия стала активно помогать приходам возводимых храмов, субсидируя строительство. Всего за пять лет Московской Патриархией на строительство храмов из собственного бюджета было выделено 4 168 545 881 рубль. Из этой суммы только за 2022 год было выделено 2 233 831 446 рублей».
Выводы можно было бы сделать следующие.
Патриарх стремится сохранить включённость Церкви воинствующей в консервативную идеологическую риторику. Консерватизм – не онтологическое свойство Церкви: христианские заповеди вне времени, и они могут звучать в одну эпоху как нечто консервативное, а в другую – как нечто слишком новое для умов людей. Например, вслед за «несть ни эллина ни иудея» следует «ни мужского, ни женского»: и тут попытка расшифровать текст в угоду веку сегодняшнему, без Христа, может подарить очень странные выводы. «Любите врагов ваших» – звучит слишком ново для страны, которая не так давно начала долгий и тяжёлый вооруженный конфликт, опираясь, кстати, на тот самый консервативный дискурс, который транслирует сегодня Церковь.
Неоднозначное идеологическое основание подпирает очень тонкие практики: в случае с СВО упор делается на гуманитарную помощь и духовную поддержку солдат, как бы выводя Церковь из-под ударов критика, желающей записать её в одну из сил-интересантов войны.
Высота понимания сложности ситуации, в которой оказались украинские православные, даёт возможность лавировать при самых тяжёлых обусловленностях: оставляя пространство для возобновления диалога между нами и ними. Здесь максимально ясно видно, что позиция патриарха – стремление поставить Церковь вне схватки. И это стремление вполне сочетается с ситуативной поддержкой «своих»: хороший христианин лоялен своему государству, особенно когда оно защищается, – как Украина.
Позиция патриарха в отношении абортов – единственный случай, может быть, нетонкого следования выбранной идеологической конструкции. Она имеет максимально ясное и конкретное, подкрепленное разумными доводами предложение, которое спокойно, годами проводится в жизнь – как и программа строительства храмов в Москве.
Наконец, ковид как первое испытание из тех, что начинают проходить в дверь, дал Церкви хороший экзамен на крепость. Этот экзамен коснулся, как можно видеть, двух элементов церковной жизни: независимости в отношениях с мирскими властями и сплочённости конкретной общины. Возможно, это главные элементы, которыми нам придётся заниматься в ближайшие годы.