Почему в СССР печатали Аверинцева

Потом была статья «Православие». Главный редактор всегда смотрел на последнюю подпись в статье. Если подписал человек надёжный, он не читал. Поэтому, чтобы как-то замаскировать Аверинцева, последний раздел, «Православие в СССР», мы заказали Курочкину – специалисту из Института научного атеизма, который занимался православием. Последние 20 или 30 строк были написаны им. Когда мы посылали статью главному редактору, Аверинцева вычеркнули, а когда отправляли в типографию, подпись восстановили. 

У нас была хорошая философская редакция. Половина людей ходили в церковь, у нас фигурировала религиозная литература, все читали Бердяева и других русских философов, и в пятом томе появилось очень много статей о них. Ну и, конечно, нам помогало то, что это всё прикрывал наш заведующий Александр Георгиевич Спиркин, без которого ничего бы не получилось (Александр Спиркин (1918–2004) – ученик Алексея Лосева, заместитель главного редактора «Философской энциклопедии», доктор философских наук, член-корреспондент АН СССР. – «Стол»). Он должен был как-то хитрить, обманывать главного редактора и, в общем, делать вид. Главный редактор наверху был академик, главный философ в Советском Союзе, он возглавлял отделение философии в Академии наук, был директором Института философии, и вообще у него было много разных дел, «Энциклопедия» для него была десятым делом – и слава Богу, он этим занимался, только когда надо было подписать в печать очередной том. И благодаря этому многое удалось. Так что надо было сначала как-то обойти институт Институт научного атеизма с помощью разных манипуляций и затем обойти Константинова – в этом уже большая роль принадлежала Спиркину. 

При подготовке словаря «Христианство» был предпринят такой же манёвр, как со статьей «Православие». Последний раздел был заказан Юрию Александровичу Леваде, известному социологу, который написал раздел вполне спокойный в духе социологии религии, в духе Макса Вебера. Опять-таки, Левада – не Аверинцев, это имя прошло. 

Ну а когда вышел пятый том, уже был большой скандал. Но всё обошлось, так как не хотели выносить этот сор из избы, потому что мы – точнее, главный редактор Константинов – хотели получить и получили Ленинскую премию за пять томов. Он в «Правде» написал: «Завершён большой труд», – и это закрыло возможности публично критиковать проект в печати, что, конечно, очень хотели сделать те же сотрудники Института научного атеизма, которые проглядели всё это совершавшееся безобразие. Так что критика шла только на закрытых обсуждениях, где предлагали даже считать этот том как бы не бывшим и издать другой том без статей Аверинцева, которые были названы ложкой дёгтя в бочке мёда. Вот такие курьёзы эпохи. 

Каким он был братчиком

Священник Георний Кочетков: Юрий Николаевич, а сейчас, видите, получилось наоборот: если сейчас берут эти старые издания «Философской энциклопедии», то читают только Аверинцева.

Сергей Аверинцев. Фото: архив Преображенского братства

Юрий Попов: Да, всё остальное уже не читают. Пятый том уже был нарасхват, за него предлагали в обмен драгоценные билеты в какие-то неописуемые театры. В общем, что-то такое. Пятый том было достать невозможно, потому что там было несколько десятков статей Аверинцева. Ленинградский литературовед Наум Яковлевич Берковский рассказал, что друг написал ему письмо со словами: в идеологической жизни страны произошёл поворот – вышел пятый том «Философской энциклопедии». Так воспринимали его выход как знак: если в официальном издании появилось такое – значит, это уже идёт сверху… 

– Разве что с самого верху.

Юрий Попов: Это, конечно, чудо. Такого не ожидали. Сам Аверинцев не ожидал. Вначале у нас всех вообще было впечатление, что будет просто академическая жизнь, ничего такого особенного уже не произойдёт, так и будем что-то писать. И это всё постепенно происходило, и Аверинцев писал всё более свободно… Он мне как-то сказал, когда я что-то ему предлагал сокращать – опять же к вопросу о проповеди: «Понимаешь, когда я пишу, я всё-таки думаю, кто-нибудь прочтёт это и, может быть, обратится».

– Отец Георгий, кроме этого, Аверинцев оказался ещё и членом православного братства. Как это было возможно и каким он был братчиком? 

Священник Георгий Кочетков: Каким он был братчиком – я отвечу одним словом: он был верным братчиком, человеком, на которого можно было целиком положиться в самых трудных духовных и церковных вопросах. Я уж не говорю о том, что он прямо помогал нашему Преображенскому братству во времена гонений 1993–1994 годов, а потом 1997–1998-го.

– В смысле – заступался публично?

Священник Георгий Кочетков: Заступался. Я помню передачу с ним на радио «Эхо Москвы» (тогда это не были иностранные агенты, тогда это было просто радио). Вот он братчиком был настоящим. Жалко, что он не успел войти в общину, у нас обычно члены братства входят в какие-то общины.

– Более тесные отношения?

Священник Георгий Кочетков: Да, более узкие круги, такие духовные семьи. Я хотел ему это предложить, и уже была община, которая хотела его принять, и мы ждали его приезда, но это как раз оказалась та самая весна, когда с ним случился удар, и это стало уже невозможно. Но это почти ничего не меняет, потому что личные отношения он умел строить. Плюс он очень помогал в работе Свято-Филаретовского института и в издании журнала «Православная община». Я был тогда главным редактором, а он входил в редколлегию и был самым неформальным её членом – самый известный и самый занятой человек, и не самый здоровый по внешним критериям, он прочитывал журнал, давал свои замечания, и я ему очень благодарен. Это тоже братская жизнь.

– И как же он в ней оказался?

Священник Георгий Кочетков: Это я и сам не знаю. Думаю, что это примерно так же, как он стал христианином, – это само пришло. Мне это очень близко, потому что я тоже так пришёл к Богу и в Церковь, таким же образом. Я не знаю ни дня, ни месяца, когда я стал христианином. Просто стал и стал. Я думаю, что у Аверинцева было точно так же.

Юрий Попов: Да-да.

Его не хватает всем нам

Священник Георгий Кочетков: И, видимо, для него это было важно, он почему-то очень ценил эти вещи. Он в начале 90-х годов стал не просто ходить к нам в храм – а он много где бывал, я его встречал в разных храмах Москвы. Но он стал ходить к нам и очень быстро перенёс акцент с обычного приходского порядка, где нужно поисповедоваться, причаститься и, в общем, всё, – он сразу вошёл в эти личные отношения. У нас с ним к тому времени они уже сложились, но у него был ещё большой круг людей, с кем у него были личные отношения. Его очень хотели к себе привлечь и последователи отца Александра Меня, но он от этого несколько отталкивался, это отдельный вопрос. И вот в начале 90-х годов он стал говорить сам: «мы», «братство – это мы». Видимо, он об этом думал, это соответствовало какому-то желанию его души, его сердца и его опыту. Он всё-таки очень глубоко знал и понимал христианство, понимал, что не только личностные качества важны в церкви – а они безусловно важны, это главное, – но нужны ещё и соборные качества, а община и братство и есть лучшее воплощение соборности на сегодняшний день в церкви. Других форм, можно сказать, просто нет – есть более отдалённые, но напрямую их назвать соборными нельзя. 

И он просто оказался с нами, пришёл и был принят – радушно, открыто, честно, как брат в братстве. Все понимали, кто он: фамильярности никакой не было. В братстве вообще не может и не должно быть фамильярности. Но он стал настоящим братом, к нему любой мог подойти, и он действительно разделял жизнь.

Сергей Аверинцев (третий слева). Фото: архив Преображенского братства

Мне вспоминается момент, когда мы освящали помещения нашего института на Покровке на Татьянин день в 1996 году. Что при этом делает Сергей Сергеевич? Гладит котёнка! Опять же, без ложной сентиментальности, без всякой искусственности, и не какой-то там особый котёнок: кто был у Сергея Сергеевича – те знают, что такое котята и кошечки у них дома, это другой вопрос. Но в этом не было искусственности, вот что важно. Это была просто часть жизни, естественная, которая соединяет жизнь божественную, жизнь человеческую и просто жизнь животного мира и вообще всего остального мира. Это такой вселенский охват. Он всё это вмещал. Поэтому он стал самым что ни на есть верным и настоящим членом братства, с него можно портрет братчика писать, хотя он совершенно неповторимый, уникальный человек, таких больше нет и не будет. А тем не менее он для меня один из тех, кто олицетворяет братство. 

О чём это говорит… Что не только познание и не только личностные качества, не только служение, не только дело, но и такие самые неформальные вещи, как общение, для него были на первом месте. Помните его проповедь на эту тему в Неделю о страшном суде: «Ад – это другие». Там он как раз выступает с противоположных позиций и показывает, почему эта фраза родилась в XX веке в западной культуре, в западной жизни – не в коммунистической, не в советской. Если сейчас начать разбирать это всё, то мы очень далеко уйдём, в самые духовные глубины. Аверинцев этому способствует, он к этому нас приглашает. 

Мы часто вспоминаем Сергея Сергеевича, и его очень не хватает сейчас всем нам. Это не просто ностальгия, это что-то очень личностное. Как бывает, когда уходит из земной жизни твой самый ближайший, любимый человек. Но мы радуемся тому, что можем прикоснуться к его личности и передавать это прикосновение другим в нашей церкви, в нашем братстве. Поэтому мы стараемся инициировать конференции в память Аверинцева и участвовать в них. И я очень рад, что в этом году в интернете много сообщений посвящено Аверинцеву. Думаю: слава Богу, ну наконец-то. В прошлые годы так не было. То есть снова народ хочет вспомнить и, значит, чему-то научиться.

Чем рисковали друзья Аверинцева

– Когда вся эта потрясающая история с «Философской энциклопедией» происходила, понимали ли вы, чем вы рискуете? И сейчас, может быть, вы уже понимаете, чем вы действительно рисковали, что могло бы случиться, если бы это чудесным образом не произошло так, как это произошло?

Юрий Попов: Ну как вам сказать. Понимаете, самый главный риск был в том, что статьи Сергея Сергеевича вообще не будут напечатаны. С самого начала всё стояло под вопросом: удастся это напечатать или нет. Опасности такого скандала, чтобы, скажем, потерять работу, не было. Да, в общем, если что – можно было найти и другую работу. Я говорил, что в «Энциклопедию» меня брали как эстетика, эстетиста, то есть к истории религии у меня такое было отношение, что вообще это какой-то балласт. А когда появился Аверинцев, то единственный был риск – что это не получится напечатать. Могло быть не напечатано, если бы был другой заведующий или какой-то другой фактор отсутствовал бы, если бы вся эта конкретная сложившаяся ситуация была иной. Так что когда мы получили такого автора и такие статьи, тут всё остальное уже было не важно, надо было постараться сделать всё, и это, видите, как-то получилось.

Всё-таки мы жили, как тогда говорили, в вегетарианское время. Это был сначала брежневский застойный период, потом наступила переходная эпоха, вся эта андроповская профилактика, но к тому времени всё уже было напечатано. Аверинцев шёл под маской такого академического деятеля, это было вне каких-то идеологических баталий. Тогда сражались с ревизионистами, которые ревизовали марксизм. Аверинцев, конечно, был враг для атеистов, он отбирал у них хлеб – просто как конкурент, который тут появился, и поэтому здесь были напряжённые отношения. 

Кроме того, у нас в издательстве существовала научно-контрольная редакция, которая очень много крови попортила редакции литературы, с редакцией истории было меньше проблем, а с литературой много. У нас в редакции философии была уникальная ситуация: главный философ – академик Константинов – возглавлял Институт философии, и это освобождало нас от более мелких контролёров. Считалось, что раз он там есть, то уже контролировать больше ничего не надо. Между ним и нами был Спиркин, который нас прикрывал. Он всё-таки ценил Аверинцева, хотя, может быть, не всё понимал, но чувствовал, что это очень значительно. И надо было как-то совместно обманывать Константинова и как-то хитрить с Институтом атеизма. Например, мы старались выбирать рецензентов из молодых ребят, которые просто делали карьеру и не лезли в скандалы – они писали формальные замечания по статьям Аверинцева, и надо было следить, чтобы ничего не попадало к кадрам старого закала ещё эпохи воинствующих безбожников, которые могли написать сокрушительные отзывы. Так что был уже целый ряд отработанных приёмов, а страх только один – что это может быть не напечатано.

Начало здесь

Вторая часть здесь

Третья часть здесь

Интервью записано в рамках проекта Свято-Филаретовского института «Науки о человеке». Смотреть весь разговор на видео.