В прошедшее воскресенье я была на встрече с участниками культурных проектов номинантами премии «Жить вместе». Не думала, что после трёхчасового разговора о культуре и роли локальных культурных проектов я уйду с мыслями о помойке.
Но давайте по порядку. Я писала как-то о своём увлечении старыми стульями и даже вдохновила друзей посвятить мне и моим стульям «оду»:
Один стул с помойки,
второй от друзей,
третий купила
за двести рублей…
И действительно, большая часть моих стульев – это те, что оказались не нужны прежним хозяевам или – что чаще – их наследникам.
«Музей, архив, кладбище и помойка»
Лет десять назад мой приятель-историк заявил, что для того, чтобы что-то в этой жизни понимать, надо обязательно ходить по музеям, архивам, кладбищам и помойками. Тогда я это восприняла больше как шутку. Одно дело – помойка тысячелетней давности, найти которую мечтает каждый археолог, другое – те, от которых мы воротим нос в спальных районах сегодня. Может ли быть там что-то полезное? Оказалось, что да. Качество помоек говорит в том числе и о таком понятии, как достоинство человека: наш мусор явно показывает, как мы смотрим на себя и на других.
И тут мой опыт наблюдения за помойками говорит о некоторых проблемах: отношение к миру, отношение к себе и отношение к другим – живым и умершим.
На отношении к миру и себе останавливаться не буду – это всё-таки немного другая тема. А вот отношение человека к человеку на помойке явно видно. Вспомню две истории.
История первая. Бук vs сосна
Большая часть мебели, что я несу с помоек, сделана из бука. И это понятно: бук красив, легко обрабатывается, относительно недорог. В общем, практически идеальная древесина для стульев и кресел. Немецкие, польские, румынские, чехословацкие и даже финские предметы мебели объединяет бук. Ножки, подлокотники, спинки, царги и каркасы – всё из бука, всё идеально вышкурено. Советские кресла и стулья очень походили на своих западных собратьев, за исключением одного момента: те элементы конструкции, которые было не видно, делали из сосны – древесины не такой прочной, не такой красивой, но более дешёвой. Но основная проблема даже не в самой сосне, а в том, какая она: часто плохо обработанная, колючая, с полостями от сучьев и трещинами. Зачем тратить силы и время на то, что скрыто от глаз покупателя? Лет двадцать такое кресло простоит? Скорее всего, простоит. Может даже, и больше. А что потом? Реставрировать или выкидывать будут уже не те, кто покупал, а их дети. Ну поставят себе пару заноз, ну отругают советскую мебельную промышленность, но скорее всего просто отнесут на помойку, и вся эта кривая сосна, занозы и ворчание о том, как можно так делать мебель и так относиться к людям, выпадет на долю меня и таких как я.
Это история печальная, но не безысходная. В конце концов, даже в советское время мебель «оттуда» ценилась выше, чем советская, пусть и приходилось не один год отстоять за ней в очереди, чтобы потом приглашать гостей посидеть в румынском или польском кресле.
Вторая история куда трагичнее.
История вторая. Посмертная уборка
В Швеции (а может быть, где-то ещё) есть традиция предсмертной уборки. Суть её не в том, чтобы убраться дома и умереть, а в том, чтобы прибрать свой беспорядок до того, как это придётся сделать за нас другим. И наши – могу сказать про тверские – помойки просто кричат о том, как это необходимо. Если у нас самих часто не находится ни сил, ни времени, чтобы освободить свой дом и себя от лишнего, то вряд ли оно найдётся у других.
Но если пока тренд предсмертной уборки до нашей страны не дошёл, то посмертная уборка – вещь привычная. И хорошо, когда это действительно уборка такая, какой она должна быть: наведение порядка. Что-то нужно выкинуть, а что-то можно продать, раздать или оставить себе на память об ушедшем человеке.
Однако часто происходит так, что на помойку, не разбирая и не разбираясь, выносят всё – от старого холодильника до фотографий.
Помню, как года полтора назад я гуляла по району в поисках новых старых стульев, и на одной из помоек я его нашла. Добротный румынский стул. Одна ножка всё время норовила вывалиться, но в остальном стул был почти идеален – без утрат, красивый оттенок дерева… Я взяла стул и хотела уже уходить, но не смогла. Вначале увидела фотоальбом, потом ещё один, письма, старый пропуск на работу, русско-испанский словарь, слайды с картинами из Русского музея, несколько коробок с нитками и что-то ещё, о чём сейчас не могу вспомнить.
Фото: Ксения ЦветковаДомой я принесла, помимо стула, письма, пропуск, фотографии, слайды и коробки с нитками. Про нитки ничего не могу сказать, но оставить на помойке бумаги я не смогла. Мне тогда показалось, что это всё равно что оставить там человека. Вначале я думала, что приду домой и просто сожгу документы – всё лучше, чем оставить их гнить на улице. Но потом решила, что часть писем и фотографий можно вшить в стул. Так и сделала, а сам стул назвала «Стулом имени Галины Фёдоровны» (да, я даю имена многим своим стульям).
Судя по той части её наследства, что я видела, Галина Фёдоровна была интересной женщиной. Простой (это видно по фото и по пропуску на работу), но интересующейся миром вокруг (вы же помните про словарь и про картины из Русского музея?). То, что её жизнь после смерти оказалась выкинутой на помойку, – это настоящая трагедия. И может быть, для неё самой в меньшей степени – в конце концов, в мире есть стул, который носит её имя, и он простоит ещё лет пятьдесят. Мне кажется, что большая трагедия в этой истории произошла с теми, кто отказался помнить Галину Фёдоровну, у кого не осталось ни её фотографии, ни писем, ни даже русско-испанского словаря на память.
Post scriptum
Сегодня утром я гуляла с собакой и около одной помойки увидела две небольшие деревянные рамы. Меня они мало интересуют, но мою подругу – очень. Я подошла, чтобы проверить, точно ли они деревянные. Оказалось, что да. Но это были не просто рамы – это два фотопортрета пожилой пары. Их тоже выкинули на помойку. Я их не взяла, поскольку с собакой было бы трудно их донести, но решила, что мне нужно вернуться и забрать и рамки, и портреты. Если я приду, а их там уже не будет, я порадуюсь и за пожилую пару, и за того, кто решил её приютить у себя.
Фото: Ксения ЦветковаPost post scriptum
В начале я написала, что это моё размышление о помойках родилось, когда мы беседовали о культуре. Казалось бы, с чего вдруг? На встрече мы говорили о том, что культура – это про красоту, творчество и общение. А потом прозвучал вопрос: «А про что ещё?». И тут я вспомнила про Галину Фёдоровну и поняла, что культура – это ещё и про уважение и достоинство. Культурный человек не понесёт другого на помойку.
