Всю эту логику автор обозначает не вполне изящным термином «родительских инвестиций»: «И хотя в редких случаях возникали обстоятельства, при которых множественные краткосрочные отношения могут быть выгодными для женщин – например, в условиях опасности и дефицита, когда секс может быть обменян на материальные ресурсы и защиту, – в целом естественный отбор отдавал предпочтение женщинам, которые разборчивы в своих партнёрах».
Однако здесь либеральные феминистки достают свой коронный софистический аргумент – «секс-негативная культура». Моногамия, приверженность одному партнёру считается естественной для женщин только потому, что само понятие естественности – плод социального конструктивизма, оно варьируется в зависимости контекста. Например, в западных обществах «женщины несут большие репутационные издержки, если их считают слишком неразборчивыми в половых связях».
Фото: Dainis Graveris/UnsplashДаже если убрать в сторону аргументы от репродукции (в отличие от мужчин, беспорядочные половые связи угрожают женщинам незапланированной беременностью, ведь средства контрацепции, вопреки распространенному мнению, не обладают 100% гарантией эффективности, – и это ещё не упоминая того колоссального вреда, который наносит женскому организму практика абортов) – останутся ещё и аргументы этические. И здесь мы могли бы вновь уйти в софистику социального конструктивизма, но не позволим водить себя за нос: даже самые упорные релятивисты от философии признают существование некоторого набора моральных интуиций, работа которых независима от той социальной среды, в которой существует индивид.
В вопросах половых отношений эти интуиции проявляются в своеобразном чувстве, которое испытывают женщины при попытках настойчивого флирта. «Эта эмоция представляет собой сочетание сексуального отвращения и страха... Когда вас начинают “лапать” в толпе людей или косятся на вас, когда вы путешествуете в одиночестве, или слишком навязчиво пытаются угостить в баре – все эти ситуации могут спровоцировать эту невыносимую эмоцию». Осмелюсь предположить, что подобная эмоция очень плохо знакома мужчинам, если знакома вовсе.
Но с чем здесь спорит Перри? Разве крайняя нетерпимость к харассменту – не общее место современного феминизма? Здесь автор ссылается на одно фундаментальное противоречие либерального феминистского дискурса. Если харассмент как таковой абсолютно неприемлем, тогда феминисткам следует отказаться и от идеологии свободной половой любви, согласно которой между мужской и женской сексуальностью, мужским и женским желанием нет абсолютно никакой разницы, а саму половую связь можно уподобить тому самому злополучному «стакану воды», т.е. свободно обращаемому товару, чья цена, как и цена всякого товара, зависит исключительно от расклада рыночной ситуации.
«Женщин кинули»
«Женщин кинули» – такое резюме идеям современного феминизма даёт бабушка Луиза Перри. Действительно, идеи сексуального освобождения, критика традиционного брака и института материнства были вроде как направлены на рост благополучия женщин. Но, как говорит один из героев фильма «Барби», «патриархат никуда не делся, мы просто научились лучше скрываться». В действительности идея эротической свободы удовлетворяет прежде всего интересы самих мужчин, причём самой неприятной их части – мужчин с высокой социосексуальностью. Перри называет таких мужчин «подлецами», противопоставляя «отцам» – мужчинам, которые не идут на поводу у своих эволюционных инстинктов, ограничивая их действие соображениями более высокого порядка: нравственными нормами традиционного брака.
Если мы обратимся к философским корням либерального феминизма, то обнаружим его предпосылки в антропологии Локка. Человек описывается Локком как «чистая доска», содержание которой, т.е. ценности, интересы, мораль и всё то, что мы привыкли относить к достоинству души, впитывается индивидом в ходе своего взросления под влиянием общества: институтов семьи, образования, культуры.
Попробуем на время принять эту гипотезу. Если Локк прав, то, следовательно, мы не можем утверждать, что мужчинам или женщинам свойственны некие естественные состояния, в т.ч. естественные сексуальные предпочтения. Ведь любое качество, которое мы считаем присущим нашей личности, есть плод общественных отношений, той среды, в которой мы росли. И если эта среда патриархальна, то вполне очевидно, что она будет принуждать женщин подавлять свои естественные склонности...
Стоп. Как мы можем говорить о естественных склонностях – например, одинаковой интенсивности сексуального желания у мужчин и у женщин – если само понятие «естественность» является сконструированным?
Фото: We-Vibe Toys/UnsplashНо пойдём ещё дальше. Очевидно, что Локк жил во времена абсолютного патриархального всевластия. Так можем ли мы утверждать, что его антропология «чистой доски» не имеет никаких влияний со стороны патриархального мышления и в равной степени работает как для мужчин, так и для женщин? Действительно ли женщина так же сильно подвержена общественным влияниям, как и мужчина? И неужели восприятие ею своего тела так же условно, как восприятие мужчиной – своего?
Соглашаться с этим – значит идти против здравого смысла. Очевидно, что мужчине много легче «переизобрести», «перепридумать» себя, поскольку он куда в меньшей степени зависит от кого-либо, кроме как от самого себя. У женщины же, как бы не стремились замолчать этот факт феминистки, всегда присутствует кто-то ещё: её ребенок, настоящий или будущий. Факт его существования – или хотя бы даже возможность, выраженная в инстинктивных позывах женского тела, – делает женщину намного более толерантной к социальным пертурбациям, нежели мужчину. Да, мужчина может быть сколь угодно «чистым листом» (хотя я отнюдь не уверен, что это говорит в его пользу), ведь природу куда в большей степени интересует женщина. Как доказывает Перри, спорить с этим обстоятельством – значит спорить не только с биологией, но и с нравственностью.
Меж тем идеология свободных отношений, не скрепленных ни браком, ни родительством, исходит именно из этого абсурдного утверждения. Либеральный индивидуалистический феминизм не уравнивает мужчин с женщинами, но, отрицая наличие половой природы, на деле побуждает женщину отказываться от своей природы в пользу природы мужской. «******** (занимайся вульгарным сексом), как мужчина», – призывает героиня «Секса в большом городе» Керри Бредшоу, считая, что главное в половой любви – это получение удовольствия. «******** – это и есть свобода», – заявляет классик либерального феминизма Андреа Дворкин.
Этими тезисами с радостью пользуются те самые «подлецы» (кстати говоря, обоих полов), о которых шла речь выше. Эксплуатируя тезис о равенстве между мужским и женским половым влечением, при этом полагая, что норма мужского полового влечения предполагает именно свободные половые связи, они стремятся нормализовать половую распущенность, подавая это под флагами эмансипации.
Так, проституцию и съёмки в порно называют секс-работой, актуализируя дискурс о «стакане воды». Предполагается при этом, что секс-работа соответствует вовсе не мужским, но именно женским интересам, поскольку она предоставляет им инструменты освобождения из-под гнёта традиционного брака с его требованиями моногамии и материнства.
Кроме того, под прицел этой логики ставится и понятие любви: дескать, любовь привязывает женщину к мужчине стальными оковами розового цвета и, следовательно, мешает проявлению её исконной свободы. Современные глянцевые журналы – «Elle», «Vice», «Women’s health» – наперебой дают советы о том, как женщине избавиться от этого странного ретроградного чувства. Например, заняться биохакингом своего мозга: принимать наркотики перед сексом, чтобы избежать чрезмерной дозы дофамина, которая отвечает за проявление романтических чувств. В общем, делать всё, лишь бы заглушить голос подлинной женской природы и взамен этого удовлетворить самые низменные потребности природы мужской.
Материнство как спасение
Фото: Pelayo Arbués/UnsplashРецепт противоядия, который предлагает Перри, очевиден – традиционный брак. При этом брак важен не столько сам по себе, сколько как способ достижения одного из самых фундаментальных смыслов именно человеческой – не женской и не мужской, но человеческой – жизни: рождения детей. Либеральные феминистки, размышляя о том, как возможно удовлетворение материнского инстинкта без заключения женщины в патриархальные узы традиционного брака, выдвигают утопии, близкие платоновской: «саморегулирующиеся органические семьи», представляющие из себя женские коммуны, где всё имущество – в том числе и дети – общее. Другая альтернатива – перепоручение функций кормильца и воспитателя государству, что, по мысли либеральных феминисток, должно освободить женщин как от уз супружества, так и от неприятных аспектов материнства, позволив им реализовать свой подлинный внутренний потенциал.
Однако это вновь спорить с биологией: «Люди – это такие животные, чьи предки сумели успешно вырастить своих детей и позволить им выжить, и поэтому естественный отбор поощрял заботливых матерей... С самого момента зачатия между детьми и матерями устанавливаются настолько близкие отношения, что передача ребёнка в чужие руки станет огромным стрессом как для матери, так и для ребёнка. Если мы хотим сохранить эту важную связь, то единственным решением будет другой человек, который в это сложное время прокормит нас и поддержит домашний очаг. Можно, например, назвать такого человека “супругом”. А саму эту юридическую и эмоциональную связь назвать “брак”».
И хотя аргументация Перри вполне прагматична, сильна с точки зрения здравого смысла, основывается на фактах, добытых социологическими и естественно-научными исследованиями, ей всё равно будто бы не хватает одного очень важного компонента. Перри то и дело ссылается на рыцарские нравы былых времён, классических феминисток XIX века, коими двигали не только моральные, но и религиозные идеалы, однажды даже цитирует фрагмент брачной службы англиканской церкви... И всякий раз стремительно открещивается от «религиозных предрассудков», считая их делом прошлого. Печально, что Перри не решается взять себе в союзники институцию, самый дух который вторит всем её тезисам, – Церковь, с её проповедью о фундаментальном, сущностном единстве мужчины и женщины, составляющих одну плоть.
Как резко, но вполне ёмко выразился писатель и публицист Владимир Масленников в своем телеграм-канале, «по-настоящему любят и ценят женщину только христиане и консерваторы (с ближайшими вариациями). А все остальные только и хотят юзнуть и выбросить».
Обложка книги. Фото: Издательство «Лёд»
