Текст и фото: Алина Иноземцева
Стулья в комнате стоят по кругу. Внутри этого круга – ещё один, тоже из стульев. Девушки и парни, мужчины и женщины сидят на этих стульях и двигаются по кругу так, чтобы каждый побеседовал с каждым. Это очень похоже на быстрые свидания, но только в этот раз выбирают себе не пару: так воспитанники из детского дома ищут друзей.
Впрочем, роль наставника – не совсем роль друга, пусть и старшего. Да, наставник встречается со своим подопечным: ходит с ним в кафе и на прогулки, обсуждает разные темы, созванивается, приглашает к себе в гости. Но также даёт советы, вводит во взрослую жизнь и знакомит с ней.
Подросток, выходя из детского дома, чувствует себя лодкой, отпущенной в плавание в открытое море. Только часто у этой лодки не оказывается ни паруса, ни руля – ничего, что помогло бы понять, куда идти дальше и что делать.
Социальный проект «Наставник» действует в Тюмени с 2014 года, помогая ребятам из детского дома «Борки» обрести значимых взрослых и своё место в мире, а наставникам – реализовать потребность проявлять заботу и любовь. Сейчас проект направлен в основном на пост-интернат – подростков, что выпустились из детского дома и учатся в колледже.
Ольга и Кирилл: «Попали в самое пекло»
Ольга
Идея взять ребёнка из детдома зародилась у меня лет с 16–17. Казалось бы, о чём думаю? Молодая ещё, семьи нет… Но эта мысль периодически появлялась у меня в голове. К такому решению часто приходят вследствие каких-то обстоятельств: стресс, депрессия, отсутствие своих детей, развод с мужем... Всякие проблемы бывают. У меня же это вышло просто само собой. Решила, что мне это надо.
Я прошла школу замещающих родителей, которая нужна перед принятием решения взять ребёнка из детского дома, – и мне предложили поучаствовать в проекте «Наставник». На тот момент я ещё не понимала, что это такое. Для меня это был какой-то очередной проект, у которого есть начало, основной ход и завершение.
По факту это стало частью моей жизни. Как можно общаться с ребёнком и понимать, что это общение когда-то закончится? Мы, начиная дружбу с человеком, не предполагаем конца. Несмотря на то что у проекта есть рамки и границы.
Идя на проект, целей об опекунстве не ставила. У меня уже есть сын, первоклассник. Если есть кровный ребёнок, ребёнок из детского дома должен быть младше и желательно другого пола, чтобы не было конкурирования. Психологи рекомендуют мне девочку младше на 2–4 года.
Я по-другому представляла детский дом. Ведь как рисуют? Страшное, чуждое нам. А на самом деле такие же дети. У многих есть родители, родственники. Дети хорошо одеты – не всегда опрятно, но в том числе и об этом как раз заботятся наставники.
Когда поняла, в чём суть проекта, испытала стресс. Одно дело – маленький ребёнок, когда у него за плечами никакого опыта нет. А тут взрослый человек. На школе приёмных родителей было всего одно занятие на тему того, как устроен подросток и что с ним делать. Да и вообще – новый человек в жизни, притирка в любых отношениях бывает. Изначально было очень сложно. Благодаря проекту теперь достаточно близко понимаю все эти проблемы и знаю, как их решать.
С Кириллом я уже больше года. На момент знакомства ему было 14 лет, сейчас уже 15. Был милый спокойный приветливый ребёнок: со всеми общается и дружит, все его хвалят. За короткое время этот маленький мальчик превратился в юношу. Два разных ребёнка: тот, что был в январе 2019 года, и тот, что сейчас.
Попали мы в самое пекло: такой возраст. Сложный подростковый период, проблемы соответствующие. Школа не особо нужна. Ни со мной, ни с воспитателями уже такого контакта нет. Тёрки в общении. Пик пришёлся на сентябрь-ноябрь. Перестал посещать школу. С просьбой о помощи мне даже звонил директор детского дома. А как я могу помочь, будучи на расстоянии? Мы общаемся раз в неделю-две, а тут нужен постоянный контроль.
Сейчас наше общение с Кириллом ограничено: пока не начнёт посещать школу в нормальном объеме 80–90 %, я в город его не вожу. Езжу, навещаю, разговариваю, но в город не везу. Пока это действует.
Самое страшное, что вне школы все дороги открыты. Обманывать стал, путается уже, где реальность, а где обман. Это же всё видно, врёт ребёнок или правду говорит. Очень обижался, когда я ему не верила. Психовал, что разоблачила. Сейчас вроде всё налаживается.
Практикуем выезды на выходные: раз в две недели-месяц. Кирилл влился в наш семейный дружный коллектив, почувствовал себя членом семьи. Но границ не переходили. Стараюсь показывать ему, что такое семья, как налажен режим дня, что мы делаем. Включаю в нашу работу, чтобы он был не наблюдателем или гостем. Летом привлекали его к общественному труду: сажали картошку, а потом её же копали.
Общение Кирилла с моим сыном идёт уже год, и я вижу перемены в кровном ребёнке. Начинается конфликт, ревность. Был он центром семьи, и тут появляется Кирилл, который больше, старше. Это сильно повлияло на сына.
Большей частью я именно наставник. В какой-то степени друг, советчик. Но советы даю, только когда Кирилл спрашивает. За исключением школы. Тут у нас ультимативно, по-другому никак.
Суть наставничества в том, что мы не опекуны, а именно наставники. Но дети из системы всё равно на подсознании в каждом взрослом человеке видят своего родителя. Присутствовал момент, когда начались манипуляции. Один раз приехала, а Кирилл говорит: «Поеду на выходные в приёмную семью». Смотрит на реакцию: мол, успевай. Сейчас всё это улеглось, успокоилось.
В детском доме Кирилл пробудет ещё полтора года. Потом переедет в Тюмень. Ему я сказала, что общаться будем всегда. Я для него была, есть и буду. Как и вся моя семья.
Сейчас пошёл уже второй круг наставников, и я вижу тот же запал, что был у первых. В итоге до выпускного из первого потока дошли не все. Сдуваются. Для кого-то это игра, для кого-то – повод познать что-то новое. Но о том, что это игра с детьми, не все задумываются. Пришли дети на выпускной проекта, а у них нет наставников. Зачем это нужно?
С первого посещения я знала, что буду идти до конца. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Было сложно, да. А куда деваться, если ты уже здесь?
Кирилл, 15 лет
В детдоме я был два раза: первый раз – год с лишним. Затем мама меня забрала. Сначала не пила, а потом стала пить. И я пьяный однажды в школу пришёл. Мне было 14. Вернулся домой, мама спит. Мусора приехали – их вызвал директор. Мама пьяная, ничего не понимает, говорит: «Забирайте его». Сейчас на глазах нет пьющего человека – так зачем мне пить? Нет никакой причины.
У меня есть сёстры, брат, дядя, тётя. Младшая сестра живёт у бабушки. Я туда не пойду. Бабушка меня злит, бесит взглядом своим.
Мне предложили: будешь участвовать в проекте «Наставничество»? Я говорю: давайте рискнём. Попробуем. Выбрал Ольгу – доброй души человек. Не жалею, что выбрал её.
Больше всего Ольга повлияла на меня насчёт школы: не учился, не учился, а потом пришлось. Сказали: не будешь учиться – не будут тебя отпускать. Пришлось учиться. Ненавижу школу.
С Ольгой мы видимся каждую неделю. У Ольги хорошие мама с отцом, сын. И собака прикольная. Хотел бы стать кинологом. Надеюсь, смогу поступить.
У меня есть татуировка – Sad boy. Она про меня. Я плохой. Люблю косячить. Сделать такую татуировку мне предложила подруга, я даже не знал перевода. Она говорит, что это значит «плохой мальчик» (Кирилл ошибочно полагает, что его татуировка переводится как «плохой мальчик, в то время как реальный перевод с английского – «грустный мальчик»: Sad – грустный, Bad – плохой – прим. автора).
Мечта – слетать в космос. А ещё хочу купить спортивную машину. Буду копить.
Не люблю гулять компанией – лучше один: музыку включу и пойду по своей тропе куда глаза глядят.
Наталья и Лиза: «Приняли как дочь»
Наталья
У нас с Лизой совпало: мы выбрали друг друга. Лиза была на 8-м месяце беременности. Первый вопрос, который она задала: «Вас не смущает то, что я беременна?». Я спросила: «Почему меня должно это смущать?».
Лиза мне очень понравилась: как человек, как девочка, как личность. Я рассказала мужу, что есть такая ситуация: если Лиза родит, то в силу того, что она несовершеннолетняя, у неё заберут ребёнка в Дом малютки. Неизвестно, как дальше сложится жизнь. Так у нас появилось решение, что мы её забираем.
Всё произошло как-то очень стремительно: 15 декабря мы познакомились, 25 декабря оформили опеку, а 28 декабря забрали её из общежития. Мы не сомневались точно. А для неё это был шанс спасти ребёнка. 7 февраля у нас родилась Алиска.
Это лучший вариант развития событий. У нас появились взрослая дочка и маленькая внучка: двое детей сразу.
Мы с Андреем 11 лет в браке, своих детей у нас нет. До этого были мысли, что будем брать ребёнка, грудничка. Прошли школу родительства. Но не было безумного желания бежать и искать ребёнка. Всё своим чередом шло. И произошло само собой.
С прицелом и расчётом идти на проект и выбирать себе взрослого состоявшегося человека, личность с историей – нет, таких планов не было. Как правило, такие детки очень рвутся на свободу: кому-то что-то доказать, уйти от ограничений. Детский дом – сплошные жёсткие правила, которым ты должен соответствовать. А у каждого своя история, свой микромир, в котором они варятся. Они стремятся вырваться. С одной стороны, хотят освободиться, а с другой – очень боятся этого.
Когда девочка в 17 лет рожает – это катастрофа, даже если происходит в семье. А ведь там есть кто-то, кто будет тылом. А тут ты один, ты сам ребёнок, и у тебя внутри ребёнок. Ни тыла, ни опоры – ничего. Сначала у Лизы была паника: она не понимала, что делать. Какое-то время Алиску дочкой не называла. У неё не было самоидентификации того, что она – мама, что у неё есть ребёнок. Мы долго разговаривали, я своим примером показывала, как нужно относиться к ребёнку, что такое быть мамой. И в ней начало раскрываться материнство.
Отец Алисы, Валера, тоже ещё ребёнок. Он сейчас также в проекте, меняет свою жизнь, но пока ищет себя и свою социальную реализацию. Мы никогда не препятствовали их встречам: они мать и отец ребёнка. У них были серьёзные планы пожениться и создать свою семью. Но потом всё сошло на нет. Это пока. Кто его знает, что будет дальше.
Я иногда бываю сурова. Но без этого за год мы бы никуда не уехали. Что мне нравится, Лиза – девочка, которая готова думать. Я вижу в ней потенциал, и если ей это не показать, не встряхнуть эту привычную жертвенную массу, смысл что-то начинать? Часто взываю к осознанности, разуму. Через это настраивается контакт.
Меня раздражало поначалу, когда Лиза начинала говорить, что все вокруг виноваты. Позиция жертвы: в детском доме у всех поголовно такая, что всё должны принести на блюдечке с золотой каёмочкой. Лиза этого коснулась немного, не так этим пропиталась. Кто там долго – идёт серьёзная деформация личности: что вы мне привезли, что вы мне подарите?
Иметь наставника – это огромная ответственность и огромные возможности. Мы нянчимся с ними, их приходится будить от вечной спячки. Они доходят до какого-то момента и пугаются.
Наставник должен быть осознанным. Где-то сюсюкаться, где-то погладить, а где-то потрясти, как грушу, чтобы осознанность появилась в глазах.
Наставник должен быть экологичным. Чтобы ребёнок, оставшись один, смог как минимум быть самостоятельной цельной личностью. Ещё лучше – сам станет наставником. Это уже высшая цель, когда ребёнок хочет сам быть примером.
Ты берёшь личность, душу, взращиваешь её – не в собственных целях, не для реализации собственных амбиций. Это жизнь Лизы, и она вправе выбирать, как её проживёт. Важно, чтобы она сама себя услышала. Могла защищать свои личные границы, интересы и то, во что верит. Наставнику нужно смотреть внимательно: от чего горят глаза – туда и направлять энергию и время, а там уже будет видно.
Для Лизы я друг и наставник. Насчёт мамы не знаю. Но мы с Андреем приняли её именно как дочь.
Лиза, 18 лет
В детский дом я попала в декабре 2017 года – мне было около 16. Всё началось с того, что мы с мамой перестали разговаривать, каждая жила своей жизнью: она – своей, я – своей. Мама уехала, и я не знала, куда, связи с ней у меня не было.
Когда мама отсутствовала уже дня три, приехали из ПНД. Я вышла из подъезда, мне говорят: стоять. Открыла им квартиру. Спрашивают, где мама. Я не знала.
Мне сказали, что больше я в эту квартиру не вернусь. Я была в шоке. Не понимала, что происходит. Без вещей и документов меня отвезли в участок, я там просидела до вечера. Всё, что у меня с собой было, – это телефон и зарядка. Ключи от квартиры у меня забрали.
Маму я увидела, уже когда переехала в Тюмень. Приехала к подруге, и что-то меня понесло в эту квартиру. Там мы пересеклись. Пообщались минут 20. Она знала, что я в детдоме, но особого желания общаться у неё не было. А у меня была обида сильная. Этим летом мама умерла. Её нашли достаточно поздно, дня через четыре. Экспертиза так и не показала, почему.
У меня есть бабушка. Мы не очень с ней общаемся: она всегда боялась, что я стану как мама – например, оставлю ребёнка и уйду, когда захочется.
Когда я пришла писать заявление для участия в проекте, то сомневалась, что меня кто-то возьмёт: я была на 6–7 месяце. Думала, людям хочется не такого, как я, ребёнка. Сильно боялась, спрашивала, есть ли смысл вообще писать заявление. Казалось, наставники подумают, что я обуза. Теперь понимаю, что это было очень глупо.
Когда мы начали знакомиться с будущими наставниками, большинство выбирали более молодых. А я не думала: сразу выбрала Наталью. Меня даже выделили, что я ни разу не подумала, выбрала и не меняла своё мнение. Как-то внутри почувствовала, что именно этот наставник мне нужен. Не могу объяснить до конца. Не зря же это выбор сердца.
Познакомилась с Натальей, а чуть позже опека мне сказала, что есть семья, которая хочет меня забрать. Я была очень рада – и за ребёнка, и за себя. В тот день я немного опоздала на встречу с Натальей: прихожу радостная, свечусь. Говорю про приёмную семью. Наталья смотрит на своего мужа и говорит: «Как-то они очень быстро это сделали». Потом Наталья и Андрей рассказали, что хотят взять меня под опеку – и не для того, чтобы ребёнка не забрали, а чтобы правда стать семьёй. И я согласилась.
28 декабря я переехала – и мы начали 2019 год как семья. Алиска родилась. Были недопонимания, притирки, но всё легко прошло. Алиса им как внучка, я как дочка, они стали для меня как родители. Пока называю их Наталья и Андрей, но думаю, что это вопрос времени. Достаточно взрослый возраст, и тяжело перестроиться – ведь ещё недавно у меня была мама.
О моей беременности детский дом не знал до 13 недели. Мыслей о том, чтобы сделать аборт, у меня не было: это ребёнок, он тоже хочет жить. На 3-м месяце администрация спросила у меня, не беременна ли я. Я сказала «нет», но всё было заметно: мне было плохо, не могла есть, пить, переносить запахи. Сделали тест, повели на УЗИ. Сказали: будем делать аборт. Для них я сказала: «Да, конечно». Но на самом деле знала, какой у меня срок. Если бы Наталья с Андреем не взяли меня в семью, ребёнка бы забрали 100 %.
Отец ребёнка отреагировал на новость нормально, но серьёзнее от этого не стал. Виделся с дочкой раз 5 от силы: на выписке, когда Алисе было около недели, и ещё пару раз.
Наталья достаточно строгая, но справедливая. Мне кажется это правильным, особенно в контексте наставничества. Хороший наставник должен быть строгим. Без строгости никуда. Иногда нужно жёстко сказать, чтобы тебя услышали.
До проекта и знакомства с Натальей я была скорее пацанкой. Любила спортивные штаны, джинсы, кроссовки. А потом поняла, что женственность – это красиво. И если ты хочешь найти себе серьёзного спутника по жизни, нужно показывать женственность, а не внутреннего пацана. Не зря же мы девочками родились. Но это важно не только в плане спутника. Красота – не в том, что ты оголяешь своё тело. Полное осознание этого пришло только после разговоров с Натальей.
Сейчас обучаюсь менеджменту. Кстати, вы знали, что нищета – от слова «не считать»? Кажется, что мелочь, но жизнь меняет кардинально.
Раньше я была скорее пессимисткой, чем оптимисткой. Во всём винила других. Сейчас поняла, что всё зависит от нас. Все проблемы – последствия твоих действий.
Иногда в разговорах с Натальей я пытаюсь доказать свою точку зрения, которая не особо правильная. Это я потом понимаю уже. Сначала наговорим друг другу, немного подуемся – и сядем поговорить. Надо всё обсуждать, не пускать на самотёк. Бывают ситуации, когда у нас разные взгляды в силу разного возраста. И всё равно в конце всегда приходим к одному мнению.
Наталья меня научила ценить семейные ценности. У нас бывают семейные советы. Стараемся обсуждать и хорошее, и плохое. Нет таких семей, в которых нет разногласий.
Андрей для меня – идеал мужчины: он во всём помогает Наталье, хороший семьянин, всё для дома и для нас. Он до сих пор делает Наталье комплименты. Со стороны мне приятно за этим наблюдать. Делает всё, что в его силах. И то, что не в его силах, тоже.
В детском доме мало учат, как жить, когда ты в большом городе. Особенно тем, кто в детдоме с самого детства. Когда ты не знаешь ничего о том, что за дверьми детского дома, – это очень тяжело. Хорошо, если тебя маленьким забрали. А если не забрали? Ты растёшь, а потом выходишь и не знаешь, что делать. Поэтому проект «Наставничество» – это очень важный проект.
Паша и Саша: «Я хотел, чтобы ты меня выбрала»
Паша
Я работал с детьми и до наставничества: вожатым в лагере, руководителем смен, заместителем директора. Сейчас у меня своя некоммерческая организация, я веду разные социальные проекты.
Наставнику важно иметь опыт: чтобы видеть ситуацию, в которой находится подопечный, и подсказать, предложить ему несколько вариантов, но не выдавать готовые решения. Это делает ребёнка потребителем.
Без запроса не советую: вмешиваться в жизнь или ситуацию – это навязываться. А потом Саша скажет: зачем мне это надо, когда меня заставляют. И будет избегать встречи со мной.
Как правило, встречи с Сашей – кафе или прогулки. Ещё вот на сноуборде катались. В театре или кинотеатре общения меньше, просто сидишь и смотришь. Не мой формат. Предпочитаю поговорить.
Общаюсь с Сашей как с дочерью: у меня есть дочь, она младше Саши на 2 года. Стараюсь быть честным. Важно, чтобы Сашу не обманывали. Я с ней откровенен.
Почему меня выбрала Саша? Не знаю. Может быть, я похож на кого-то из образов, которые она себе представляет: брат, папа. Возможно, близок по темпераменту. При первой встрече я был активный, разговорчивый, с юмором и шутками-прибаутками. Видимо, ей понравилось.
Саша – девчонка очень хорошая, целеустремлённая. Правда, иногда ей не хватает видения ситуации. Но это нормально. Она ещё подросток: не всё видит, не всё чувствует. Но чем больше ошибок, тем для неё лучше будет. У неё есть хорошее качество: она учится на ошибках и повторные допускать уже не будет.
Ожидания от проекта совпали с реальностью. У меня не было каких-то потрясений и неоправданных надежд. Единственное – я не смог уделять проекту столько времени, сколько хотел бы. Психологически продолжать быть наставником я готов, а временно́го ресурса не так много. С Сашей я переоценил свои возможности. Но всегда ей буду помогать, в любых ситуациях. По мере своих сил и ресурсов.
Саша, 17 лет
Родителей нет уже 12 лет. Попали в ДТП: уехали ночью и не приехали. Я спала, мне было 5 лет. Честно, уже не помню их. У меня есть два старших брата и сестра. Сестре было 13, она осталась с братьями. Старший, ему было 19, оформил над ней опекунство. Не общаюсь с братьями: они меня не считают за сестру, мы с ними поссорились. Общаюсь только с сестрой.
Я воспитывалась тётей. Когда мне было 14, мы с ней очень сильно поссорились и отказались друг от друга. Много всего было: и я косячила, и она неправильно поступала. Оказавшись в детдоме, подумала: зачем я это сделала?
Сейчас с тётей только начинаем общаться после перерыва. Но назвать её своим другом я не могу: у нас нет доверия друг к другу.
Когда я вышла из детского дома, было трудно. Никто не зовет тебя покушать, не даст тебе одежду. Ты уже самостоятельный человек, тебе надо самому готовить и всё такое. Я сначала не могла распоряжаться деньгами. В первый месяц потратила их, не подумав. Сейчас стараюсь думать наперёд: потратишь деньги – что дальше, как будешь жить?
Плюс от всего этого тоже есть: я стала самостоятельной. Всё сама-сама-сама. Документы, работа, дела всякие. Иногда самостоятельность надоедает мне. Бывает трудно, хочется обратно в семью.
Не понимаю таких мам, которые отдают в детдом, потому что не могут справиться. А зачем ты тогда забеременела и родила, если не можешь? Нужно морально и материально полностью быть готовой. Наобум это не делается. Это продолжение твоего рода, зачем отдавать его куда-либо? А через 20 лет: здравствуйте, я ваша мама? У ребёнка должны быть мама и отец – это безусловно.
Учусь на повара-кондитера, но мне это не особо нравится. В следующем году хочу поступить на экономический. Подрабатываю официантом на мероприятиях и корпоративах. Некоторые люди, бывает, напьются. Если пристают – надо постоять за себя. Вообще в жизни были ситуации, когда приходилось постоять за себя, но не хочется об этом вспоминать. Всё равно это подработка, работать в этой сфере не хочу официально. Хочу быть бухгалтером: работать со счётом, математикой, документами, компьютером.
Деньги никогда не приходят сами по себе. Но если бы так было, я, честно, не знаю, чем бы занималась. Я привыкла работать. Как это – не работать? Это моё любимое занятие. Было время, я работала девять смен без выходных, по 13–14 часов. Приходила домой, ложилась спать, просыпалась – и обратно на работу. Было тяжеловато.
С Павлом, моим наставником, быстро наладился контакт. Никогда не было желания поменять на другого. Мой наставник – и всё. Павел много работает с детьми, а я их очень сильно люблю, меня это зацепило. Потом Паша сказал: «Ты мне тоже понравилась. Я хотел, чтобы ты меня выбрала».
Когда ты хорошо знаешь человека, то раскрываешься по-другому. В обществе ты будто в пиджаке, под ним у тебя майка. Её человек обычно не видит. А когда ты с ним начинаешь общаться и уже узнаёшь его, то можешь показать эту майку. Которая реально классная и идёт тебе, но ты не мог её показать, потому что боялся.
Но всё-таки с Павлом я не в майке: самым сокровенным не могу поделиться. Он мужчина, а я девочка. С подругами могу больше обсудить, чем с ним.
Я очень боюсь доверять. Были ситуации, когда я доверяла человеку, а он собирал информацию для своих целей. В любой ситуации нужно быть начеку.
Были такие отношения, когда я тянула всё на себе. Познакомилась в детском доме, дождалась из армии… А он начал пить, не работал. Приходила с работы – там друзья, бутылки, алкаши. Запрещал участвовать в проекте, видеться с Павлом – потому что он мужчина. Убирала, готовила, стирала. Чувствовала себя мужиком. Очень трудно это было. Павел дает советы со стороны мужчины. Он сказал, что тот парень не подходит мне.
Благодаря Павлу я поняла, что надо быть девушкой в отношениях. Стала присматриваться к своему стилю. Появились светлые тона, юбки, платья. Бывает, надеваю каблуки.
После проекта смотрю на людей немного под другим углом. Раньше была вспыльчивая. Сейчас стараюсь разговаривать на плавных тонах. Чувствую, что повышаю голос, – успокаиваюсь и в нормальном тоне продолжаю разговаривать. Бывает, что кричу, но очень редко.
Мне приятно, когда я делаю что-то доброе и вижу позитивные эмоции человека. Когда есть хотя бы внутренняя, но отдача. Та же улыбка даёт мне счастье.
Юля и мальчики: «Могу на них рассчитывать»
Юля, создательница проекта «Наставник»
Я получила хорошее юридическое образование, работала в суде, в коллегии адвокатов. У меня никогда не было проблем с деньгами, я объехала полмира. Но все это не давало мне внутреннего удовлетворения.
Однажды я проезжала мимо детского дома, остановилась и зашла внутрь. И предложила индивидуальное общение с детьми-сиротами. Тогда, шесть лет назад, это было неосознанное движение, которое я не предала в себе. Мне хватило смелости остановиться и идти за своим. Сбросить с себя всю ненужную шелуху. И я себе за это благодарна.
С моими ребятами мы познакомились, когда ещё не было структурированного наставничества – только порыв души. Антон, Дима, Вася: сейчас у нас те отношения, в которых я могу на них рассчитывать.
Антон – светлый, добрый, искренний, целеустремлённый, надёжный парень. Умеет держать слово. Верю, что может стать успешным управленцем, ведущим людей за собой. Дима – добрый, очень любит радовать. Является авторитетом для младших ребят, многие хотят быть похожими на него. Вася – добрый и скромный. Человек очень тонкого душевного устройства. Его надо читать по полутонам. Только проверенные временем отношения могут перерасти в дружбу. Сказанная Васей благодарность стоит многого. И я принимаю его таким.
Тогда я была одна на большое количество детей. Но сложно качественно общаться хотя бы с десятью. Так я начала задумываться, что надо искать людей, готовых быть наставниками, и обучать их сотрудничеству, общению или дружбе с детьми.
Сейчас я освободилась от всего, продала свой бизнес и занимаюсь только проектом. Из меня фонтаном хлещет энергия. Был период, когда не могла спать: меня поглощал драйв. Да, мне в принципе дана энергичность. Но я человек смысла. Если нет смысла – мне не нравится. Я не буду делать что-то только ради денег.
Я за создание пространства, в котором каждый может раскрываться: и наставник, и ребёнок. Хороший наставник – это внутренняя мудрость и осознанность. Эмпатия, чуткость, доверие к себе: не каждый справляется. Мы отобрали 45 наставников, отучили 15. По пути потерялось 30 человек. Наставникам это тяжело: осознавать мотивы, детские раны, нерешённые задачи… И не винить всех вокруг, а идти в свою рефлексию.
Пусть наставников будет меньше, но это будут осознанные, включённые, бережные к отношениям люди.
Хочу, чтобы у нас ушло социальное сиротство. Основная проблема – повторение жизни своих родителей: были в детдоме, нарожали, сдали – и так по кругу. За счёт наставничества и перевода детей на качественно совершенно другой уровень жизни мы этот круг обрываем.
Для тех, кто пробыл в детском доме долго, такие качества, как узкое мышление, неуверенность в себе, обесценивание, становятся закостенелыми. Потом очень много надо усилий, чтобы их в себе раскачать. Мы помогаем разрушать эти границы.
Я стараюсь брать детей, которые горят. Которые пришли ко мне на собеседование сами. Тех, кто хочет изменений.
Хочется, чтобы дети вышли в жизнь состоявшимися, осознанными. Показывали пример, что сиротство – не показатель безуспешности человека в жизни. Даже имея такое прошлое, при поддержке наставников человек может стать счастливым и успешным в своей реализации.
Прожить жизнь надо так, чтобы показать: несмотря на то что я из сиротской среды, мне удалось отпустить эти обиды, трансформировать их и пойти по своему жизненному пути.
Вася, 19 лет
Я отучился на мастера строительных работ, поработал на практике, мне не особо понравилось. А то, что мне нравится, я пока ещё не нашёл. Потерялся я как-то после выпуска из детского дома. Думал, в армию заберут осенью, а меня не забрали. Буду потихоньку искать своё.
Сейчас я живу один. В детском доме было много народу, общение – каждый день. Но и когда я один, меня тоже устраивает. В детдоме не приходилось искать деньги на еду, зарабатывать. В остальном мало что изменилось.
Меня привлекают путешествия. Хотел бы побывать где-нибудь за границей – мне без разницы, где. А вообще меня привлекает природа.
Ребёнок, находящийся в проекте, имеет возможность найти друга в лице взрослого человека, который будет на протяжении всего общения делиться опытом и накопленными им знаниями, помогать в принятии каких-либо решений. Возможно, у кого-то из детей наставник будет единственным другом.
У меня лично в наставнике нет особой нужды: если что, мне могут подсказать старшая сестра или тётя. У нас близкие отношения. Сестру я могу назвать своим другом. Она выросла в детдоме, как и я.
Юля – тоже мой друг. Всегда поможет, добрая. Я прислушиваюсь к её советам. Может, со стороны это и не видно. И самое ценное – что Юля продолжает давать мне свои советы, несмотря ни на что: например, на то, что в некоторых моментах я не даю обратной связи.
Дима, 19 лет
Когда мне было 6–7 лет, я оказался в детском доме – из-за неблагоприятных жилищных условий. Ну и отец был неприятным человеком.
Опека очень сильно старалась оставить нас в детском доме, и у неё это получилось. Когда мама приходила, ей кричали, что она наркоманка и алкоголичка, хотя она не пьёт. Даже не курит. А вот отец всегда пил.
У меня есть две младшие сестры и два младших брата. Все в приёмных семьях. Младшую сестру забрали, когда ей было 2 месяца. Я не знаю, где она. А другая добрая женщина взяла двух братьев и сестру. Скучаю по братьям. Часто об этом думаю.
Пока я был в детдоме, мама поддерживала со мной общение. Сейчас я живу с ней. Мне выделили квартиру, но она пустая. Денег у меня на то, чтобы её обставить, нет. Как будут – я, наверное, съеду.
С Юлей мы познакомились в 2014 году. Она входит в тройку моих лучших друзей, а ещё Юля для меня как старшая сестра.
Юля не читает нотации, она дает советы – куда и как. Видит, как книгу, человека. Читает её, вникает в проблемы. Я не сразу это заметил – насчёт книги. Когда заметил, стало неуютно. А потом – что уж.
Юля сильно разозлилась на меня только один раз: когда я опоздал на поступление в университет. Крайне поздно задумался об этом. И в итоге не поступил, это моя вина. В мозгах ветер был. Сейчас понимаю: без профессии тебя не возьмут никуда.
Кстати, именно Юля помогла мне найти профессию. Не ту, куда возьмут, а куда я хотел. Я хотел что-то делать своими руками. Чтобы люди видели мою работу. Получилось так, что мне эта профессия подходит, нравится с электрикой возиться.
В детском доме читают много моралей. А какой толк с этого? «Вам нужна профессия для того-то и того-то… Какие профессии бывают, сколько зарабатывают». Это не мотивирует. Сказали, какая может быть зарплата, – о, это интересно, надо туда. А на следующий день забыл.
Юля же подталкивает на всё по-другому: делай, иначе будет плохо. Объясняет всё коротко и чётко по факту: не поступишь – будешь бомжевать. Себя не сможешь прокормить – в скором времени на своей квартире умрёшь. Тебе надо телефон – иди и заработай.
Друг проверяется годами. Должен всегда прийти на помощь. Если меня попросят – я всегда приду. Юля попросит – приду. Вот это для меня дружба. Друг – это помощь, друг – это опора.
Из-за девушки я с другом точно драться не буду. Девушки – приходящее и уходящее. Ну или украл у меня друг 5 000 – возьми, мне не жалко. Можем спокойно поговорить, решить этот вопрос, чтобы такого больше не повторялось. Но если ты со мной порвал отношения и не общаешься год, два, три – можешь забыть про меня. Мой бывший друг общался со мной, а потом перестал. Ну и ладно, я никого не заставляю.
А в любовь я не верю. Думаю, что это просто привязанность людей друг к другу. Не считая любви матери к своему ребенку. Отца – нет. Да, я бы любил своего ребёнка, если бы он вдруг появился, – у меня бы не было выбора. Но у меня такое детство, что я не верю в это.
Ближайшие годы семью не планирую. Я не семейный человек. Считаю, что слишком велика ответственность за жену, детей. Их, как-никак, нужно обеспечивать – найти работу для начала.
Не считая Юли и пары людей, я редко с кем-то контактирую. Мне комфортно в своей среде. В детдоме жили по 3–4 человека в комнате – приходилось привыкать.
Хочу побывать в Японии: технологии, люди, поезда. Хорошо там, только очень много людей. Но куда ни плюнь – везде люди, не считая твоей хижины. Куда бы ни полетел, везде будут люди, нигде от них не скроешься.
Этот проект помогает осознавать, что есть добрые люди. Обычно их нужно поискать, а Юля собирает их вокруг себя.
Антон, 22 года
Мой папа – вьетнамец. Во Вьетнаме у него была семья. Потом он сюда приехал, познакомился с моей мамой. И появился я. Я никогда не спрашивал, как познакомились, как я появился, где жили, как выживали... В 6 лет не до этого было.
В те годы была развита палаточная торговля – всё хорошо у нас было. А потом раз – и не стало ничего. Папа периодически уезжал к своей первой семье во Вьетнам, и мама от этого стала жёстко выпивать. Бывало, что до реанимации. Потом мы узнали, что у неё роман с каким-то азербайджанцем, они поссорились – и папа уехал во Вьетнам навсегда.
Когда мне было лет 6, мама поставила меня перед дверью дома подруги, позвонила в дверь, сказала: «Через два дня приеду». Это последнее, что я от неё слышал. Она ушла, и больше я её не видел.
У подруги матери я прожил всё лето. У них большая дружная богатая – не деньгами – семья. Никогда такого не было, чтобы кого-то бросили. Хотя жили копейка в копейку. А потом мне нужно было учиться – они же мне не родные. И всё, меня в приют забрали. Я поддерживаю с ними контакт.
Сейчас родители живы, но их лишили прав. С мамой не общаюсь. Знаю, что у неё новая семья, трое детей. А с отцом поддерживаю связь. Он даже финансово меня поддерживает иногда. На 1-м курсе выслал мне денег, чтобы я впервые приехал к нему во Вьетнам: он живет в Ханое. Увидел его первую жену, своих сестру и брата. Поначалу его первая жена не хотела меня видеть, говорила: пусть не едет сюда. А когда я уезжал, сестра и жена плакали, что я уезжаю. Говорили: приезжай ещё. Поняли, что я родной.
Юля пришла в детский дом, чтобы дарить подарки, – так и познакомились. Она мне сразу понравилась. Юля – необычный человек: настойчивый, требовательный. Всё прямо говорит в глаза, что ей не нравится или нравится во мне. Я просто это принимаю.
Юля – мой близкий друг. Можно даже сказать, родственник. И мама, и все подряд. Мне легко с ней. Она стелет мне дорожку: иди. Сам перепрыгивай через все препятствия, которые тебе будут встречаться, а я тебе показала, в какую сторону идти. Она ничего за меня не делает, но направляет: хочешь – идёшь, не хочешь – не будет «уси-пуси». Один раз сказала, второй раз говорить не будет.
Юля – сильный человек, у неё стержень, она жёсткая. Когда она выбирает людей в качестве наставников, сразу видит слабинку – тех, кто может сдаться. Дети из детского дома сложные. Они не знают, как себя нужно вести. Что хорошо, что плохо. Наставничество нужно, чтобы цель у них была в жизни. Тяжело сделать из них людей.
В детском доме не говорили, что будет после. Я даже растерялся. Мне дали общагу, я сел – и так тяжело стало, внутри пусто. Не знал, что делать. Мне дали 500 рублей – всё, иди. На эти 500 рублей я взял пиццу в пиццерии, съел, у меня ещё и живот заболел.
Слышал, что жизнь от 20 до 30 – игра, в которую ты играешь, не пройдя обучение. Не знаешь, что делать. Сейчас мне 21, и я не знаю. Не скажу, что получаю удовольствие от учёбы или работы.
Думаешь: сейчас универ закончишь, будет что-то хорошее. А всё сложнее и сложнее… В последнее время не я управляю жизнью, а она мной. Вот я работаю. Зачем? Не понимаю даже. Чтобы машину себе купить – да, допустим. Не знаю, нравится мне моя работа или нет. Не знаю, кем бы хотел работать, чтобы прям пёрло. Но раз закончил университет – нужно поработать в этой сфере.
Сначала я жил в общаге, потом получил квартиру. Моему поколению выпускников выдали квартиры в Антипино. В первый год это было очень страшно. Нас не научили содержать своё собственное жильё. Не научили жить в обществе. Когда я туда заселился, в доме начали бегать по лестницам, ночью орать, бухать с утра до вечера. Включать пожарную сигнализацию. Втайне сдавали квартиру: втроём жили в одной, а две сдавали. Драки были. Сейчас всех шумных оттуда увезли.
Все дети из детских домов – необычные. Они могут всё, что захотят. Не знаю, хорошо это или плохо. Но про себя считаю, что я обычный. Некоторых детдомовцев я обхожу стороной.
Вообще одному жить скучно. Нужна семья. Была у меня девушка. Думал, до конца с ней, а в итоге нет. Тогда я сломался, закрылся. Это была её инициатива расстаться. Считаю: если что-то не нравится – скажи. А у неё накопилось, мы не обговаривали, я не знал. И я понял, что не бывает так: встретил первый раз – и до конца с ней. Такого уже не будет.
Конечно, я верю в любовь. Это то, ради чего стоит жить. Всё упирается в семью: надо, чтобы тебя кто-то ждал дома. Приезжаю с вахты – никто не ждёт. Когда живёшь для кого-то, восполняешься сам. У меня так.
