– Понятное дело, что так даже не в большинстве случаев происходит, а в 99% – знакомство семинариста со своей избранницей… Я сейчас преподаю на последнем курсе у студентов семинарии и вижу, что нет такого, чтобы свобода в отношениях со Христом стояла у них на первом месте или хотя бы чтобы они стремились устроить свою жизнь в такой свободе. Многое, конечно, зависит от того, что они слышат в семинарии. Это существенно определяет стратегию их дальнейшей жизни. Прости, Господи, но десять лет назад нам вообще так говорили: «Извини, на тебя церковь пять лет потратила, ты покушал, имел крышу над головой, тебе давали образование – теперь определяйся, рыба ты или мясо: или женись, или постригайся в монахи». Перед рукоположением нужно определить свой семейный статус, потому что если ты не женился, а уже стал дьяконом или священником, то, по канонам, создавать семью уже нельзя.
Понятное дело, что я такую грубость не принимал близко к сердцу, но тем не менее всё время помнил, что нужно найти жену. Потому что если ты не ощущаешь себя скроенным на монашеский лад – как тебе ещё полноценно Богу служить? Ведь нету всерьёз приходского участия мирянина в богослужении: один часы прочитает, другой Апостол прочитает – конечно, всё это не то, что я искал… Пока учился в семинарии, хотелось просто открывать, и открывать, и открывать Бога. Может, это плохо так говорить, но самым прямым способом служения виделось, конечно, священство. Хотелось даже не столько каких-то целей достигнуть, а вот просто – служить.
После хиротонии. Фото: Saint-Petersburg Theological Academy / FlickrНекоторые студенты говорят мне: «Я хочу просто служить литургию». Я понимаю, что дело не в том, будет он чашу своими руками брать или дары принимать, – человеку хочется большего вовлечения в одно пространство с Богом. Какой он видит выбор? Либо становишься священником – тогда женись или в монахи, либо мальчиком на побегушках, который окончил семинарию и не нужен никому. Он не понимает ещё, что даже в случае рукоположения он этого вовлечения в богослужение может не найти. Этому, прямо скажем, не учат семинарии, потому что церкви, как показывает суровая действительность, нужен требоисполнитель – тот, кто будет (простите за выражение) зарабатывать деньги для церкви.
Я вспоминаю свой курс. Нас окончило девять человек, но в первый год только двое из нас стали священниками, ещё двое позднее. Остальные пять – кто-то потерялся (положим, работает на заводе), кто-то совсем от церкви отошёл, в его делах не то что нет религиозного содержания, скорее есть антирелигиозное. У меня было два мотива: хочу служить людям и хочу служить литургию. И, понятное дело, они всегда были связаны. Поэтому надо было скорее совершать выбор: монахом ты становишься или женатым – всё.
– Но вы-то влюбились, перед тем как жениться?
– Поисков было много у всех нас, но я даже не знаю «влюбляшек». Было, конечно, погуляешь, поузнаёшь: подходит тебе она или не подходит. А потом произошло так, что нашёлся человек подходящий. Грубо это звучит? Да, наверное, «подходящий» – грубо звучит. Но начинаешь со временем понимать, что готов на какие-то жертвы ради этого человека, но надо же и свой план исполнить, чтобы иметь возможность служить Богу.
– Выполнить условия рукоположения?
– Конечно, с человеком, с которым ты ложе делишь, не будешь в начале отношений всё это откровенно говорить. А потом начинаешь любить человека, потому что она рядом, потому что она тоже терпит твои – иногда очень большие – недостатки.
Не хочется врать, что влюбился. Теперь уж тем более после всего, что произошло в личной жизни. Понятно, что будущая супруга чувствует это. До брака мы были знакомы восемь месяцев – и всё.
– Не так и мало.
– Не мало, но нужно учитывать, что за эти месяцы встречались мы, может, пять раз, а может, семь. Я вам рассказываю и вспоминаю, что в момент, когда делал предложение, не было такого «да, согласна», или «не согласна», или «подумаю», или ещё что-то. Потом как-то разговаривали, я ей напомнил:
– Может, так у нас всё расклеилось, потому что ты «да» не сказала?
– Но я же и «нет» не сказала…
– А у вашей невесты была любовь к вам, как она решилась выйти замуж?
– Мы об этом разговаривали уже в процессе начавшегося семейного конфликта. Она правда влюбилась. Ожидала, что я тот посланный Богом мальчик. Всё же при церкви происходило.
– Сколько продлился ваш брак и как скоро начался кризис?
– Шесть с половиной лет продлился. Кризис начался примерно через четыре или четыре с половиной года. Последние два года то шли, то как-будто не шли. Мы и к семейному психологу ходили советовались, рассказывали, что происходит…
Фото: Saint-Petersburg Theological Academy / Flickr– Что послужило причиной вашего развода? Кто был инициатором?
– Причин было много. Как потом выяснилось, они копились из-за того, что мы не сумели откровенно разговаривать друг с другом. Как-то нужно было себя к этому приучить, но была боязнь, вдруг что-то не так поймёт. И всё это копилось, копилось, копилось.
Трудно выстраивать приоритеты – чему прямо сейчас важнее посвятить время. Потом, конечно, это высказывалось, что ребёнок родился, а ты вместо того, чтобы побыть с женой и с ним, бежал исполнять волю настоятеля, который сказал: «Надо». Ни про какие отпуска, чтобы помогать жене с ребёнком, даже и речи не шло. Конечно, ругались. Да и матерились… В какой-то момент начался полный «разрыв шаблонов».
– У вас была общая духовная жизнь, совместная молитва, чтение Писания? Ну и – самое главное – какое-то общее понимание пути, общее исповедание Христа? Всё-таки для вас как для христианина, которого я не один год знаю, это важно?
– Думаю, не было. То есть мне как священнику, конечно, хотелось большего. Чтобы это не просто был какой-то православный семейный быт, чтобы это была совместная молитва – и домашняя, и храмовая. Но не получалось. То, что муж ещё и священник, не очень принималось. Вплоть до того, что я служил на одном приходе, а жена ходила молиться в другой, потому что попросили там попеть – у неё светское музыкальное образование.
Были попытки говорить с ней о вере, что она о том или другом думает. Но всем не только домашним, но и церковным бытом Христос отодвигался, отодвигался и был не на втором, третьем, четвёртом плане, а где-то ещё дальше.
– Но чтобы говорить о какой-то глубине жизни, можно брать примеры из литературы, живописи, просто из рассуждений о происходящем. Были такие разговоры «о главном», где вы бы поняли, что доброе и злое, красивое и безобразное, правду и ложь вы чувствуете близко, одинаково, дополняете друг друга?
– В том-то и дело, что это начало происходить уже после брака: давай про музыку поговорим, про эту песню, про книгу. Мне не нравится, а ей нравится, допустим. Казалось бы, мелочь: ну не нравится тебе этот персонаж. А потом, когда у психолога это выяснялось, он нам говорил: вы вообще разные, что вам ловить вместе, расходитесь – да и всё.
– Это была рекомендация психолога?
– Да.
– Люби после этого психологов. А кто был инициатором развода?
– Сначала был какой-то личностный кризис, в том числе у супруги, который, к сожалению, подогревался её родителями. И супружеская близость прекратилась. Можно сказать, конечно, по болезни, но это была не женская телесная болезнь, а какой-то психологический барьер: «не могу», «не хочу» и так далее. Ты вроде как в браке, молодой мужчина, какие-то потребности плоти, сами понимаете, есть, а всё в непонятном состоянии. «Мы муж и жена?» – спрашивал я, не понимая, в чём причина отказов. Это и привело в конце концов к нашему решению разводиться.
