«Нас было трое в этих наших полутора комнатах: отец, мать и я. Семья, обычная советская семья того времени. Время было послевоенное, и очень немногие могли позволить себе иметь больше чем одного ребёнка. У некоторых не было возможности даже иметь отца – невредимого и присутствующего: большой террор и война поработали повсеместно, в моём городе – особенно. Поэтому следовало полагать, что нам повезло, если учесть к тому же, что мы – евреи», – рассказывает Иосиф Бродский в своем эссе «Полторы комнаты». В нём он вспоминает о маме и папе, о Ленинграде, о юности, проведённой в отгороженном книгами закутке в коммуналке. Так же назван и музей, который открылся в той самой коммунальной квартире, где жила семья будущего Нобелевского лауреата.
В знаменитый дом Мурузи, который смотрит «на три улицы и площадь одновременно», Бродские переехали осенью 1955 года. «Здание представляло собой один из громадных брикетов в так называемом мавританском стиле, характерном для Северной Европы начала века, – вспоминает поэт. – Законченное в 1903 году, в год рождения моего отца, оно стало архитектурной сенсацией Санкт-Петербурга того времени, и Ахматова однажды рассказала мне, как она с родителями ездила в пролётке смотреть на это чудо. В западном его крыле, что обращено к одной из самых славных в российской словесности улиц – Литейному проспекту, некогда снимал квартиру Александр Блок. Что до нашей анфилады, то её занимала чета, чьё главенство было ощутимым как на предреволюционной русской литературной сцене, так и позднее в Париже в интеллектуальном климате русской эмиграции двадцатых и тридцатых годов: Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. И как раз с балкона наших полутора комнат, изогнувшись гусеницей, Зинка выкрикивала оскорбления революционным матросам».
Идея сделать из квартиры музей поэта появилась очень давно – ещё в конце 90-х годов друзья Бродского начали скупать комнаты в коммуналке. Но проект этот затянулся на долгие годы: владелица одной из комнат не хотела менять место жительства ни на каких условия, пока наконец в 2017 году не пришла идея выкупить соседнюю квартиру и соединить её с той частью в квартире под номером 28, где жили Бродские.
О том, как выглядели «Полторы комнаты», прекрасно известно: сразу после эмиграции поэта в 1972 году его друг Михаил Мильчик, один из создателей музея, сфотографировал всё самым тщательным образом. Сам поэт подробнейше описал «полторы комнаты» и своё убежище в десять метров: «...арка, заставленная до мавританской кромки книжными полками – сзади; заполняющие нишу стеллажи и письменный стол с „ундервудомˮ у меня перед носом – таков был мой Lebensraum. Мать убирала его, отец пересекал взад-вперёд по пути в свой закуток; иногда он или она находили убежище в моём потрепанном, но уютном кресле после очередной словесной стычки. В остальном эти десять квадратных метров принадлежали мне, и то были лучшие десять метров, которые я когда-либо знал».
Однако ничего из вещей, принадлежащих Бродским, в музее нет – квартира была капитально отремонтирована, подлинные в ней лишь печи и лепнина на потолках, кирпичи и дранка. В этой наполненной смыслами пустоте стоят книжные полки, в них книги, которые были у Бродского и которые он советовал своим студентам. Можно себе налить кофе и уютно почитать их за столом, сидя в кресле у камина. Единственная материализованная вещь в этой комнате – пишущая машинка, такая, как была у юного поэта.
«Пишущая машинка, – писал он, – тоже составила часть китайского улова отца, хотя он отнюдь не предполагал, что его сын приберёт её к рукам. Я держал её на письменном столе, вдвинутом в нишу, образованную заложенной кирпичами дверью, которая некогда соединяла полторы комнаты с остальной анфиладой. Вот когда лишние полметра пришлись кстати!»
В другой части музея – целый ряд письменных столов расставлен вдоль стены. На них упаковка советского крема, спичечный коробок, карандаш. Все эти вещи нашли при вскрытии полов в полутора комнатах и соседних. Этот, в общем-то, бытовой мусор – подлинный свидетель жизни и поэзии – превращён таким образом в «ахматовский» сор, мир творчества, «апофеоз частиц», как бы сказал Бродский. «Если пространство обладает собственным разумом и ведает своим распределением, то имеется вероятность, что хотя бы один из тех десяти метров тоже может вспоминать обо мне с нежностью. Тем более теперь, под чужими ногами», – размышлял поэт. В Фонтанном доме, где сейчас находится музей Анны Ахматовой, Бродский никогда не был. Но именно там находится «Американский кабинет Бродского» – настоящие его вещи из дома в Саут Хедли. В своём американском доме он собрал мебель, похожую на ту, что была в родительском доме. Именно за этим письменным столом было написано эссе «Полторы комнаты». На нём стоит лампа с абажуром в виде карты мира, портрет поэта Уистена Одена с дарственной надписью – он очень помогал поэту в эмиграции. И, конечно, печатная машинка. На фотографиях – тот самый ленинградский дом Мурузи, его «полторы комнаты», где поэт стал поэтом.
