Преподаватель Шанинки Тимур Атнашев. Фото: msses.ru«Я был согласен на любую схему, с которой можно было бы сопоставить данные, – пояснял Тимур на семинаре Фонда “Либеральная миссия”. – Стал задавать вопросы коллегам – сначала неформально, в личной переписке, потом на семинарах. И выяснил: такой схемы нет. Более того, я почувствовал серьёзное интеллектуальное давление среды, то есть противостояние самому моему запросу. Создалась удивительная ситуация, когда нет ни объекта (никакого представления о российском обществе как таковом), ни ситуации, в которой я могу про него спрашивать (вопрос кажется коллегам почти неприличным)».
Коллега Тимура, глава Центра полевых исследований РАНХиГС Дмитрий Рогозин, аккуратно предположил, что «общественная реальность, быть может, не возникает в недискурсивных сообществах», то есть среди тех «скоплений населения», где разговор и диалог, включая рефлексию о самих себе, либо невозможен, либо не приветствуется. Конечно, сами скопления при этом остаются (как билогический объект – в пандемию, электоральный – в выборы или экономический – в кризис), но как реальность, способная иметь суждение о себе и своём будущем, – отсутствуют. «Мы при этом даже не говорим о необходимости консенсуса в обществе, но попросту об информированном диссенсусе – то есть элементарном знании, в окружении кого, с какими взглядами и позициями, ты живёшь. Однако и такого диссенсуса, по-видимому, сегодня нет», – заключил Тимур Атнашев.
Глава Центра полевых исследований РАНХиГС Дмитрий Рогозин. Фото: ranepa.ruПросветители-ретрограды
На риторический вопрос Атнашева: не пора ли в слове «социология» специально для России вычеркнуть начальное «социо-» (за пропажей объекта), последовали разнообразные ответы.
Социолог и журналист Константин Гаазе нашёл вопрос Атнашева, да и весь разговор вокруг него, не научным, а политическим, заметив заодно, что «языки описания, в которых допустим объект “российское общество”, не современные и не очень помогают в проведении определённого класса исследований». Так, не вдаваясь в решение проблемы, эксперт подал весьма определённый сигнал: говорить об обществе – чуть ли не расписаться в своём ретроградстве; уж лучше без этого. Ну а если очень хочется, говорить можно как угодно. «Когда я был главредом “Большого города”, один провинциал опубликовал у нас текст, в котором заметил, что стратификация Москвы имеет в своей опорной структуре станции метро: кто где живёт, тот то из себя и представляет, – пояснил Гаазе. – Коллеги и читатели были, конечно, возмущены, но мы вполне можем произвести такую гипотезу. Другое дело, что и заказчик будет ею не слишком доволен».
Социолог и журналист Константин Гаазе. Фото: ranepa.ruДругую линию дискредитации вопроса Атнашева выбрал профессор факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, исследователь «полицейского государства» Александр Филиппов (его интервью «Столу»). Он увидел в этом вопросе попытку поставить социологов как сообщество в позицию «привилегированного наблюдателя», которому известно больше, чем остальным. «Мы тоскуем по некоторой инстанции авторитетного просветителя, предполагаем, что есть точка зрения, обретя которую, можно увидеть вещи, каковы они на самом деле, – рассуждал эксперт. – Но, на мой взгляд, такой позиции нет и социологи не должны её добиваться». При этом Александр Фридрихович откровенно признал, что «раздражённо реагирует на постановку вопроса: какое наше общество?», потому что язык, на котором возможен ответ, «навязан начальством, а скорее историей». «Часто подразумевается, что общество совпадает в своих границах с границами государственными, будто границы – это такой огромный контейнер, куда запихано огромное количество людей, распределив которых по купе, мы вдруг узнаем социальную структуру, – заметил социолог. – Но это скандал и кошмар, это не работает ни с какой стороны!». Так, попытки разговора об обществе оказались связаны с чем-то сомнительным – либо желанием менторствовать надо всеми, либо служить государственным интересам; уж лучше без этого.
Профессор факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ Александр Филиппов. Фото: facebook.com/alexander.filippov.7Всё уже украдено до вас
Симон Кордонский, профессор факультета социальных наук НИУ ВШЭ, и сам большой мастер провоцировать свой цех: он давно и откровенно говорит, что социологи в массе своей бездумно копируют западные образцы, в то время как российское общество по-прежнему не описано. Однако задор Атнашева он не поддержал по особой причине: «Я практически не читаю социологов, а говорить с ними, спрашивать их имело бы смысл только в том случае, если бы кто-то был включён в эмпирическую реальность», – коротко заметил эксперт. Так что факт, вызывающий ещё тревогу (или желание защититься) у Атнашева и коллег: как же так, если из «социологии» пропадёт «социо-», – Кордонскому видится уже случившимся и не стоящим интереса. Да, общество больше не изучают: ну и что – общество-то живёт дальше, а язык его описания всякий раз приходится изобретать с нуля. «Модель сословного общества, о которой я когда-то писал и которая отчасти объясняла происходившее в России, – уже дела давно минувших дней, потому что ситуация кардинально изменилась, – пояснил Кордонский. – Скажем, организацию нашего пространства я называл “поместной федерацией”. Но что происходит сейчас? Кто-нибудь из вас слышал про социальное казначейство? С этой осени все перечисления, которые раньше шли через регионы, будут концентрироваться в нём, то есть регион окончательно перестаёт распоряжаться ресурсами. Или вот ещё: кто слышал про нововведение – ЦУРы? Это “Центры управления регионами”, которые будут заняты концентрацией информации о происходящем на местах. Итого: вице-премьеры у нас курируют округа, бюджетами распоряжается социальное казначейство, силовая власть – у полпреда, контролируют всё ЦУРы – регион превращается в эфемерную структуру. Из федеративного мы становимся унитарным государством, но эта реальность уплывает из поля зрения социологов». Ответ Кордонского на вызов уже известен: собирать желающих заниматься «эмпирикой» в отдельное сообщество, не претендуя на понимание остальных (или даже дискуссию с ними).
Профессор факультета социальных наук НИУ ВШЭ Симон Кордонский. Фото: facebook.com/gaidar.fundКак и следовало ожидать, чуть большую симпатию к тревоге Атнашева проявили не-социологи, то есть все те, кто ещё надеется получить от цеха заклятый ответ: что всё-таки представляет собой российское общество? В частности, политолог Глеб Павловский признал, что «наблюдает некоторые из описанных Тимуром вещей». «Как мне кажется, я помню год и месяц, когда все вокруг перестали обсуждать, что реально с нами происходит, кому и что нужно, какие интересы есть у разных групп, а начали дискутировать, насколько прекрасен или не прекрасен наш вождь, – отметил политолог. – Это произошло летом 1991 года. С тех пор существует загадочная невозможность консенсуса, который бы позволил нам обсуждать банальные вещи, например, такие – как устроено наше общество. Ведь для разговора об обществе необязательно даже верить в его существование, можно думать, что есть некие группы, непонятно как устроенные, которые что-то друг с другом делают… Просто жить неуютно, когда ты не можешь такие вещи ни с кем обсудить, а социологи от имени высокой науки тебе ещё и запрещают”.
Политолог Глеб Павловский. Фото: Germanlepehin / WikimediaПо итогам дискуссии вряд ли кто-то поменял своё мнение, однако «информированный диссенсус», которого чаял Рогозин, стал как-то проявляться. Тимур Атнашев подтвердил свои интуиции: у большинства социологов отсутствует задача увидеть общество как целостную структуру. Его оппоненты смогли внятно сформулировать, почему считают такое видение невозможным или несовременным. Ну а сторонники – почему им такого видения не хватает. «Коллеги пытаются меня убедить, что если некий объект не имеет чёткого контура (он градиентен), не сводится к простым метафорам, движется и изменяется – то и изучать его бесполезно, – заключил Тимур Атнашев. – Но мы же можем набросать его общие контуры? Почему нет? И можем делать это вместе, а не только узкой группой единомышленников?» Эта заключительная речь претендовала на статус мотивационной, но, учитывая контекст и остроту разговора, – опять-таки стала риторической. Можем или не можем, есть общество или нет, стоит о нём говорить или не стоит – каждый выбирает по себе, и часто непублично.
