Но трудно найти сегодня в России свободное СМИ, которое бы не пророчествовало с трепетом и страхом, что «Советский Союз вернется». Что вы, как? Идея, давшая ему жизнь, мертва, но механизм соберется сам собой? Так не бывает, вся политология ХХ века подсказывает: государства не только не меняются, но даже не развиваются без идей. Как отчаянно группа социлогов-философов во главе с Георгием Сатаровым искала «национальную идею» еще для ельцинской администрации. Только с ее помощью, мыслилось тогда, можно спасти страну от разрухи – и это всерьез, честно, в фарватере передовой западной мысли. А сейчас у нас не то что идей, внятных мыслей в головах нет: аномия, потерянность во всех соцопросах. Никаких красивых концептов, кто не заметит, что идеи про Крым и Новороссию – откровенно жалки в сравнении с глобальными проектами ХХ века, а даже тех, как показывает практика, не надолго хватило. И вот на таком-то жидком фундаменте возникнет новый Советский Союз? Идеологов, конечно, тоже нет: один президент, за которого додумывают больше, чем удается услышать.
Но парадокс в том, что механизм-то, действительно, строится. Чудеса самоорганизации: авторитарный строй создается будто в отсутствии центральной идеи, самими шестеренками и винтиками, неумолимой логикой системы. Об этой новой реальности хорошо сказала поэт Ольга Седакова: «Возможен еще один тоталитаризм, помимо нацистского и коммунистического, – совсем другой, без большой идеи. Он еще только угадывается, и одно из ключевых слов этого тоталитаризма – это слово «эффективность»».
Уже не нужно идей, не нужно больших свершений – хочется просто, чтобы все было на своих местах. Чтобы эффективно работало, чтобы мир стал простым, все собралось и подтянулось. Отсюда удивительная, внеидеологическая ностальгия людей по всему советскому. Гендиректор ВЦИОМа Валерий Федоров уверяет, что одобрение ответных продовольственных санкций было предсказуемо еще тогда, когда народ стал с удовольствием скупать продукты с советскими этикетками. «Колбаса по ГОСТу», «мороженое как в детстве», «Торт «Сказка» - классика». Это ведь тоска не только по детству, по эстетике тех времен, но и по однообразно-понятному быту, с указанными сверху знаками качества, в которых незачем сомневаться. Бытовая культура оказалась куда более готовой к переходу на советское, чем думалось многим теоретикам потребительского общества.
С высокой культурой – то же самое. Литературный критик Наталья Иванова констатирует: «Представители современной новосоветской прозы называли себя "новыми реалистами", социалистами, просто левыми — много же левых в Европе. Так на страницы журналов и на телеэкраны попали не только Проханов и Елизаров, но и Шаргунов, и Прилепин. Но постепенно стало ясно, что это не социализм, а СССР. Это не душа нараспашку: "Я за этот народ", а идейная поза, входящая в государственную моду, а если говорить об эстетике — эпигонство соцреализма. Большие толстые "социальные" романы с идеей войны, борьбы за будущее. Читатель поворачивался к советскому вместе с ними». То, что сначала казалось новостью – а давайте модное издательство «Ад Маргинем» напечатает Проханова (заслужившего в 80-е прозвище «соловей Генштаба») – стало, в конечном итоге, погружением в старое болото. В привычную речь, в знакомые штампы. Докатились – из всех современных писателей самые известные сейчас как раз соцреалисты. Стоило ли отменять цензуру.
С помощью клонирования из одной клетки воссоздается весь организм – хотя бы и древнего мамонта. Россия восстанавливает Советский Союз тоже из мельчайших клеток – потребительской культуры, читательских вкусов, привычки к телевизору. Клонированное существо вот-вот проявится: стоит дооформиться, наконец-то, мозгу – глядишь, возникнет и национальная идея, и стратегия развития. Видимо, политтехнология клонирования обещает стать нашим первым интересным экспериментом в XXI веке. Тревожно только, что клоны, даже по последним данным, долго не живут.
