О том, почему существующих законов недостаточно для борьбы с насилием в семье, мы поговорили с замдиректора центра «Насилию.нет»* Дианой Барсегян.
– Сторонники принятия закона о домашнем насилии болезненно отреагировали на комментарий пресс-секретаря президента о том, что для борьбы с такого рода преступлениями российское законодательство уже сейчас предоставляет весь необходимый инструментарий. С этим отчасти можно согласиться: есть много хороших законов, которые у нас просто не исполняются. Не кажется ли вам, что в России больше проблем именно с правоприменением?
– И да, и нет. Конечно, проблемы с правоприменением есть, какие-то законы не работают. Также мы знаем случаи, когда человек, пострадавший от насилия, обращается в полицию и получает отказ: полицейские могут не приехать, дело не заводится. Таких историй, к сожалению, достаточно. Это не значит, что закон не нужен. Из-за того, что в законодательном языке нет словосочетания «домашнее насилие», бывает сложно объяснить и полицейским, и врачам, которые работают с пострадавшими в больницах, что случилось. Домашнее насилие у нас, в принципе, не выделено в отдельную проблему. Сейчас насилие в семье квалифицируется по тем же нормам, что и агрессия со стороны незнакомого человека на улице. Между тем все эксперты, работающие с этой проблемой, говорят, что это совершенно особый феномен.
Замдиректора центра «Насилию.нет» Диана Барсегян. Фото: nasiliu.net– Почему особый?
– Потому что насилие в семье гораздо опаснее. Это систематическое подавление одного человека другим: унижение, избиение. Порядка 10 % убитых женщин в России были убиты руками своих партнёров. Когда человек живёт в ситуации физического и психологического насилия – это действительно опасно для жизни. Поэтому некорректно сравнивать это с инцидентом, который произошёл на улице с незнакомцем. В последнем случае вы можете прийти домой, где вы будете в безопасности. Женщина, которая живёт с агрессором, не находится в безопасности никогда. Даже съехав от него, она подвергается опасности, когда идёт на работу, потому что он может выслеживать ее, поджидать где-нибудь в темноте. У нас даже нет слов, которые всё это описывали бы, – сталкинг, харассмент и др. Мы одна из двух (если не единственная уже) стран в Совете Европы, где нет закона о домашнем насилии. Этот закон есть не только в Европе, но и в самых неочевидных, казалось бы, странах: в Туркмении, Узбекистане.
– Чем на практике поможет выделение этой проблемы в отдельную статью?
– Оговорюсь, что сотрудники центра «Насилию.нет» не занимались написанием этого законопроекта и не продвигают его. Мы адресно помогаем пострадавшим и поэтому много знаем об этой инициативе. Те, кто разрабатывает закон о профилактике домашнего насилия, делают акцент не на том, чтобы кого-то наказать, а на том, чтобы предотвратить насилие в будущем. Закон включает множество профилактических мер, которые могли бы быть внедрены в нашу жизнь. Например, обучение сотрудников полиции и врачей – объяснение им, что такое домашнее насилие, как нельзя себя вести с пострадавшим, как помочь и не навредить человеку. Что касается агрессора, то необязательно сразу сажать его в тюрьму, но нужно, чтобы был охранный ордер (такая практика существует во многих странах): человек не может приближаться к пострадавшему ближе, чем на какое-то расстояние. Уже после этого мы можем говорить об обучении, просветительской деятельности, профилактике и реабилитации после насилия. Это неправильно, когда мужчина, ударивший жену, отделывается штрафом до 5 тысяч рублей, который зачастую берётся из совместного бюджета, так что женщина, пострадавшая от насилия, фактически платит этот штраф из своего кармана.
– ЕСПЧ недавно обязал Россию выплатить различные суммы жертвам домашнего насилия. Насколько адекватна в подобных случаях компенсация морального и физического вреда за счёт бюджета? Разве государство виновато в том, что женщина вышла замуж за неуравновешенного мужчину?
– Государство не виновато в том, что женщина вышла замуж, оно виновато в том, что не смогло предложить никаких механизмов, которые могли бы женщину от этого насилия защитить. Когда дело доходит до ЕСПЧ? Когда при разбирательстве внутри страны ни в одной из судебных инстанций не удалось защитить человека. Россия входит в Совет Европы, а значит, должна соблюдать предписания Европейского суда. Если государство не может защитить пострадавших от насилия – нет необходимых законов, нет профилактики, – то оно виновато в том, что женщина оказалась в этом положении. Поэтому ЕСПЧ выносит такое решение.
– Профилактика возможна только силами государства? Что делать, если государство не работает как следует? Можно ли обойтись без него?
– Многие вещи, которые делает центр «Насилию.нет», – это как раз замещение плохо работающего государства. В нормальном случае всё это должно делать оно. Если говорить о работе с пострадавшими, то у нас с августа действует программа соцразмещения: за счёт денег наших доноров мы размещаем в московских хостелах женщин, которым некуда идти. В Москве есть только один государственный кризисный центр (в любом большом европейском городе их десятки!). Так что «закрывать дыры» приходится некоммерческим организациям. Работают они, конечно, недостаточно эффективно – не так, как могло бы государство, которое распоряжается деньгами налогоплательщиков. Кроме того, статус иностранного агента сильно ограничивает наши возможности.
– Что конкретно вы делаете для профилактики домашнего насилия?
– Например, у нас есть психолог, который работает с акторами насилия – мужчинами или женщинами, которые поняли, что у них есть проблемы с контролированием агрессии, и хотят их решить. Они приходят к нам, получают бесплатную консультацию и работают над тем, чтобы подавлять свой гнев и не использовать насилие в отношениях. В среднем в месяц к нам с такими запросами приходит от 5 до 10 человек. Понятно, их не десятки и не сотни, потому что не каждый человек готов признать в себе подобную проблему. В некоторых странах это нужно делать в обязательном порядке: если вы совершили нечто, что квалифицируется как домашнее насилие, вас могут обязать по решению суда посещать эти курсы. Мне кажется, что это замечательный инструмент для профилактики: работа с психологом может решить многие проблемы. У нас есть группа для родственников пожилых людей, которые испытывают стресс во время ухода за ними. Насилие в отношении пожилых людей чаще всего применяют как раз опекуны, родственники, которые проводят с ними много времени. В этой группе они могут выговориться, рассказать о наболевшем и, вернувшись домой, быть более мягкими, понимающими, отслеживать своё состояние и не применять физическое и психологическое насилие.
– Откуда берется агрессия у агрессоров?
– Здесь целый комплекс причин. Многие в детстве видели, как папа бил маму, и привыкли к этому как к норме. Это может быть и просто патриархальное мышление: убеждение, что мужчина главнее, что он может наказать за какой-то проступок. Это убеждение активно эксплуатируется в массовой культуре, на телевидении. И большое число семей действительно так и живёт. Насилие может исходить и от женщин, но чаще всего оно является ответом на насилие в отношении неё: она может сама подвергаться насилию и применять насилие в отношении своего ребёнка. В ситуациях ухода за пожилыми людьми насилие может быть результатом стресса: люди выгорают и уже не могут справиться со своими эмоциями.
– Вы подробно описали, как работаете с агрессорами, которые понимают, что у них проблемы. Но вы же сами сказали, что это меньшая часть от реального числа агрессоров. Возможно, есть какие-то советы жертвам, актуальным или потенциальным? Как жить с агрессором, до каких пор терпеть? Может, лучше сразу уходить?
– Лучше всего ничего не советовать и вообще понимать, что человек не всегда может находиться в ситуации выбора. Пострадавшему человеку нужно постараться оказать поддержку, показать, что вы на его стороне, но не пытаться делать за него выбор. Уйти бывает непросто. Мы знаем, что большое число самых страшных убийств происходит именно в тот момент, когда женщина уходит. В ситуации насилия может оказаться любой человек (мы не используем слова «жертва», которое стигматизирует этих людей: мы говорим о «человеке, пострадавшем от насилия»). У этих людей нет никакого особого настроя, который делает из них жертву. Эта модель отношений складывается незаметно: на первом свидании никто бить в лицо не будет, отношения развиваются годами, человек может быть эмоционально привязан к агрессору, и физически сложно бывает уйти из дома, когда у вас общая жилая площадь, есть дети. Поэтому никто извне не может сказать о том, что «надо уходить» или «надо помириться». Человека в такой ситуации надо поддерживать, но не склонять и не заставлять делать что бы то ни было.
– За что, как вы понимаете, вас признали иностранными агентами?
– Непонятно, за что. Мы с этим решением не согласны и много раз уже обжаловали его в суде, но это пока ничего не дало. У нас есть заключение из Минюста: там ошибочно решили, что Анна Ривина была автором законопроекта о домашнем насилии. Это не соответствует действительности. На основании этих ложных выводов было решено, что мы участвуем в политической деятельности. Что касается иностранного финансирования, то у нас было несколько очень небольших грантов, которые мы получили из-за рубежа, – например от международной организации «ООН-женщины». Сумма этого финансирования ничтожна по сравнению с той финансовой поддержкой, которую мы получаем в России. На этот грант мы сняли ролик о гендерном равенстве «Девочки, такие девочки». Так вот за этот грант и потому, что мы якобы занимаемся политической деятельностью (а этим сейчас можно назвать всё что угодно), мы и получили этот статус. Скоро будем «праздновать» грустную годовщину – мы его получили 29 декабря.
*Организация признана Минюстом РФ иностранным агентом.
