День четвертый
В нашем отделении лежат и мужчины, и женщины. В основном это усталые, раздраженные, некрасивые люди. У некоторых апатия. Плачут тут в любой момент, и никто ни к кому не пристает на тему «чего ты такой грустный».
Девочка Даша, которой двадцать пять лет, имеет расстройство аутического спектра и ведёт себя совсем как ребёнок. Мы следим, чтобы она ела: она отказывается от пищи в столовой, а потом ходит голодная и просит еду. Даша всё ждёт ясных и чётких ответов на вопросы, почему её обижали в школе, почему у неё болит живот и будет ли у неё всё хорошо.
Иллюстрация: Алена ТерешкоЯ взяла с собой в отделение деревянную собачку-лошарика-невестького: нажимаешь внизу – и он смешно крутит головой. Говорю Даше: «Смотри!» Она баском захохотала неожиданно. «Ой, кто это?» «Собачка на счастье, – отвечаю, – бери». Она прыгает тихонечко и говорит: «Теперь всё будет хорошо, теперь живот совсем пройдет, да, Наташа?». «Да», – отвечаю я и ухожу в парк.
Я попробую узнать, можно ли её как-нибудь вывести погулять: она бесконечно ходит туда-сюда по больничному коридору. А он не такой уж большой.
День пятый
– Наташ, что такое пиковит?
Хохочет.
– Какие тебе лошади нравятся? Тоже белые?
Хохочет.
Она редко смеется, чаще волнуется и просит у всех прощения за то, что плохо себя ведёт. Говорит, это ведьма её заставляет.
Мы лучше посмеёмся, пожалуй. Посмотрим в интернете фотографии лошадей и узнаем, бывает ли аллергия на морских свинок. Особенно Дашу интересуют лысые свинки скинни. На них она может смотреть бесконечно. Я даю ей свой телефон, на экране которого толстая морская свинка скинни, похожая на крошечного бегемота. Даша несёт телефон торжественно, как флаг, а я держу её под руку, потому что мы гуляем. И не по больничному коридору.
Иллюстрация: Алена ТерешкоЕё маленькая нога – в калошке, а моя, побольше, – в кроссовке.
Сегодня днём отправляюсь до понедельника домой.
Когда выходишь из больничного покоя в мир, он оглушает. Где моя «белая палата, крашеная дверь, Валя-Валентина, что с тобой теперь?» Где капельница, готовый горячий завтрак, тумбочка с конфетами? Хороших мне выходных.
День шестой
За время моего отсутствия в больничном покое у меня пропала чайная ложка. Здесь ложки почему-то дефицит – у каждого своя, а вилки вообще нельзя, я уже рассказывала. Но у меня, разумеется, есть вилка. Контрабандная. Рыбу ложкой едят только сумасшедшие, я так считаю.
Иллюстрация: Алена ТерешкоНа обед было картофельное пюре, кусок селёдки, морковка тёртая и отварная курица. Я иногда так больничную еду люблю, стыдно признаться. Не изысканно это как-то, чёрная кость, приземлённо и дурной тон. Но картошечка-пюре сегодня – как в детском садике, где она была самая вкусная на свете, а селёдку всегда можно было спрятать под салфетку. Сегодня я и селёдку съела своей контрабандной вилкой.
Компотные ягоды-изюмины, правда, пришлось вытряхивать из кружки прямо в рот, потому что чайную ложечку у меня свистнули.
День седьмой
Ненавидеть я не умею: слишком сильное, энергозатратное и неблагодарное это занятие. Злиться могу, не любить, раздражаться. В особых случаях перестаю видеть человека, прохожу сквозь него и рядом не встану, но это бывает крайне редко, в основном я доброжелательна.
Наталия Дмитриевна из соседней палаты вызывает у меня чувство, похожее на ненависть. Пожилая благообразная женщина с заострённым кончиком носа, тонкими губами в струну, седыми волосами каре. Лежит в палате с Дашей, которая очень условно себя обслуживает.
Иллюстрация: Алена ТерешкоКогда я вернулась после выходных, меня встретила Даша: «Наташа, давай смотреть в интернете лысых свинок скинни!». Дала ей телефон с запросом о свинках, поменяла ей постельное белье, сложила грязные вещи в пакет, проветрила палату, которая плохо пахла, выбросила испорченные продукты, налила чаю, дала булку с вишнями. Дашка жуёт и говорит с набитым ртом: «Это уже вторая булка, Наташ. Я так толстой стану. Как свинка скинни». Нам смешно. Мимо проходит Наталья Дмитриевна; уголки её рта брезгливо сползают вниз, она цедит: «Дашина подружка пришла». Я немного удивляюсь, ухожу к себе в палату.
В столовой Даша всегда проходит без очереди, здороваясь с теми, кого знает. Подходит к Наталье Дмитриевне: «Привет, Наташ, как себя чувствуешь?». Та встает в позу и делает лицо учительницы – из тех, что умеют профессионально калечить детей.
– Какая я тебе Наташа! Я тебе Наталия Дмитриевна. Подружку себе нашла, не соображает ничего!
Потом садится за стол к пожилому мужчине и, мгновенно сменив строгий тон на воркование, завтракает. После подходит к нашему столику и начинает шутить что-то про «наш дурдомик». Не видя поддержки и одобрения, поясняет: «Шучу-шучу, конечно». Я смотрю на неё и говорю медленно, как Каа: «Какие странные у вас шутки. Наталия. Дмитриевна».
Иллюстрация: Алена ТерешкоДаша заболела, температура, насморк, болит горло. Я пою её чаем с лимоном, пытаюсь уложить в постель, она нервничает, хочет домой. Женщины в её палате заняты своими делами и своими заболеваниями. Я застирываю Дашину обляпанную кофточку, нюхаю бутылку с морсом на столе. Спрашиваю, убирали в холодильнике или нет. Наталья Дмитриевна молвит: «Если он забродил, то ей еще лучше». Я выбрасываю прокисший компот.
Сегодня в три часа в первом корпусе служба, женщины собираются на неё. И Наталья Дмитриевна пойдёт – жаловаться и делать заказы.
