День тринадцатый
Дашу отправляют домой. После выписки из нашего отделения она несколько дней проведёт с семьёй, а потом её положат ниже этажом – туда, где другие пациенты и другой режим. За Дашей приехал папа, он благодарит всех, прощается с персоналом. Даша ни с кем не прощается и, кажется, никого не узнает – она рада и прыгает вокруг отца, бежит к лифту, жмёт кнопку вызова, нетерпеливо притоптывает ногой, улыбается. В руке у неё зажата собачка-лошарик. Я машу ей из-за стеклянной двери, но она уже в лифте.
Я тоже уезжаю на выходные, а Зоя со Светой собираются на выписку.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоПрощаемся. Плачут. «Мама, – говорят, – наша пиратская мама». А сами на десять-пятнадцать лет старше меня. Обнимают, носы в шею: «Мы встретимся, мы обязательно встретимся». «Ты приедешь к нам в Сергиев Посад, мы поведём тебя в Лавру и в скит. Там озеро и утки». «Хорошо», – говорю. «Конечно», – говорю.
На Преображенке резко звенят трамваи и мерно шуршит дождь. Я иду, пинаю ногами листья. Грустно прощаться с людьми. Каждый поплывёт дальше, звонки и приглашения всегда будут некстати: я перезвоню, перезвони мне ты. Уродливая мигающая открытка в WhatsApp. Останутся случайные воспоминания. Как мы вчера после отбоя ржали, например, в подушки, потому что Светка рассказывала, как в молодости была приглашена в ресторан, а на вопрос ухажера, что она любит больше всего из еды, ответила: «Свиные сардельки и мандариновые корки».
И это хорошо. Это правильно. Похрустеть иногда вяжущей рот засохшей мандариновой корочкой.
День четырнадцатый
Возвращаясь субботним вечером в отделение, я шла по территории старейшей московской психиатрической клиники и вдруг почувствовала, как необычно мягок октябрьский вечер. Как тихо и пусто вокруг, как разливается молочный свет фонарей, подсвечивая ещё зелёную недвижимую листву. Как светятся жёлтыми прямоугольниками окна корпусов.
Пузырёк воздуха в строительной линейке, определяющей «уровень», чуть дрогнул и встал ровно посередине между небом и землёй.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоЯ почувствовала, что по какой-то причине моё внутреннее состояние полностью синхронизировалось с внешними факторами. Наверное, ради этого стоило попасть в больницу. В других местах я просто захлебывалась – даже в самых распрекрасных. А тут почувствовала равновесие. Равноденствие. Гармония, не имеющая ничего общего с надрывным любованием собой и окружающим миром. Не природа. Не стихия. Не весомость. Безоценочное наблюдение чуть со стороны. Даже яблоки на корявом дереве пахли просто яблоками на дереве, а не сидром или вареньем.
Я пришла в пустую палату, зажгла маленький белый металлический светильник на бежевой стене и просто пишу на своей странице. Буквами.
День пятнадцатый
Живу одна в трёхместной палате. Соседняя двухместная тоже пустая. Можно прыгать по кроватям, а можно просто лежать на своей и слушать, как шумит ветер за окном.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоВчера вечером женщина из Сергиева Посада воздействовала на меня дистанционно. «Пусть я и выписалась, но дело моё должно жить», – прошелестела она кленовыми листьями. «Вставай и иди!», – отстучала она дождевыми каплями по стеклу.
Я встала и пошла. Открыла холодильник и достала банку белорусского вишнёвого компота и сметанный пирог, купленный в «Седьмом континенте» за 99 рублей. Пирог был как небольшая пицца – на тонком тесте холодная сладкая сметанно-творожная заливка. Компот был лучшим, что я пила в своей жизни, а я разбираюсь в вишнёвых компотах, поверьте. Густой, терпкий, с плотной ягодой, которая не превратилась в безвкусную массу с косточкой, а сохранила кислинку и смоляной привкус. Я съела банку компота.
Иллюстрация: Алёна ТерешкоНа этом можно поставить точку, но, увы, и это лишь запятая, потому что я съела банку компота, пирог и несколько шоколадных конфет в форме зверей. Я съела филина с шоколадной начинкой, льва с карамелью, бегемота с ореховым кремом и двух медведей, начиненных белой субстанцией, вкуса которой я уже не почувствовала.
