Мы везли с собой 12 кинескопов – по четыре штуки на человека, 2 утюга, 3 приёмника «Альпинист», 7 блоков болгарских сигарет, 10 банок икры красной, 5 бутылок водки на продажу и две – для себя, на всякий случай, хотя мы и сговорились соблюдать «сухой закон» в дороге.
– Три человека – это самая оптимальная команда, – объяснил мне мой однокурсник Володя Кулаков, организатор и главный бухгалтер нашего коммерческого турне. – Во-первых, удобно носить: один стережет товар в пункте А, другой – в пункте Б, а третий – носит.
Третьим в нашей компании был ещё один наш однокурсник Гена Зенькович – мечтательный юноша, решивший накопить на настоящую гитару Stratocaster.
– А во-вторых?
– Ну и для безопасности, конечно.
И главный аргумент: в обычное купе не влезало больше 12 коробок с кинескопами – если, конечно, ехать в купе втроём.
Кулакову в этих вопросах можно было доверять: он уже не первый раз возил кинескопы в литовский город Шяуляй, где из них местные умельцы собирали «японские» телевизоры.
У меня тоже был кое-какой опыт по части челночного бизнеса: в 1990 году я пару раз ездил в пограничный Ужгород, что в Закарпатье, где совершенно открыто действовал общий рынок – сюда братья по соцлагерю привозили разные товары из Европы и скупали наши электроприборы – чайники, электросамовары, радиоприёмники; Почему-то особенно ценились советские паяльники – с узким жалом и блестящей эбонитовой ручкой. Назад я вез джинсы «пирамида» с фирменным «лейбачком» египетской пирамиды на ширинке – самый писк моды начала 90-х. Ещё невероятным спросом пользовались турецкие свитера с ковровыми узорами и вышитой надписью «Boys» на животе. Такие на воронежском вещевом рынке, открытом прямо на поле заброшенного стадиона «Труд», уходили за любые деньги.
Зенькович специализировался на поставках сигарет: у него тётя работала на Моршанской табачной фабрике, и из дома Гена привозил полные сумки неразрезанных сигарет – длинных, как итальянские спагетти.
Но навар от сигарет и джинсов не шёл ни в какое сравнение с теми сверхдоходами, которые нам сулила операция по поставке кинескопов.
Откуда у Кулакова взялись эти самые кинескопы – я не знал. И старался не задавать лишних вопросов. Но судя по тому, что на них не было никаких документов, их просто вынесли с завода: в то время каждый тащил с работы всё, что мог. Однако педантичным угрюмым литовцам требовались документы с печатью ОТК – отдела технического контроля.
Я и взялся помочь в этом сложном деле, тем более что Кулаков пообещал взять в бизнес. Дело в том, что у меня были знакомые на заводе, которые через знакомых знакомых свели нас с сотрудницей этого отдела – женщиной одинокой и выдающейся во всех отношениях. Кулаков бросился на неё, как на амбразуру дота, и в порыве нежной страсти девушка назвала свою цену за документы: ящик шампанского и уик-энд на турбазе.
И вот когда все формальности были улажены, а наш комбинатор пришёл в себя после безумного двухдневного марафона страсти, мы и отправились в Шяуляй – город велосипедов, холодных женщин и горячих ночных клубов, где – подумать только! – впервые в СССР разрешили показывать настоящий стриптиз.
В Шяуляе мы ввязались в ещё одну аферу. На все вырученные деньги Кулаков купил какие-то электронные платы и кучу непонятных коробочек с длинными проводами.
– Что это?
– Компьютер! – гордо объявил он.
– По-моему, старик, компьютер как-то иначе выглядит: там экран такой большой, клавиатура...
– Темнота! Это же компьютер, но только в разобранном виде – без корпуса. Его в Воронеже с руками оторвут!
И Кулаков рассказал нам план своей новой коммерческой операции. У него был приятель Серёга Бармин, который работал в секретном оборонном НИИ, где собирали блоки наведения для ракет. Параллельно Серёга с товарищами собирал и компьютеры – на продажу.
– А зачем кому-то нужен компьютер? – глупо спросили мы. Впрочем, для мира, в котором интернета ещё не придумали, это был вполне логичный вопрос.
– Как зачем?! Там же игры есть разные! Бухгалтерию легче делать.
Словом, и мы решили вложиться в компьютерную индустрию, накупив себе целую сумку электронных плат и коробочек с проводами.
Но наша операция закончилась полным крахом. Пока мы ехали из Литвы, Серёгу Бармина сократили, как и всю советскую «оборонку», и он с горя ушёл на дно и пропал со всех радаров. Мешки с электроникой остались невостребованными, а все попытки продать микросхемы на вещевом рынке не имели никакого успеха.
Фото: Роман Мухаметжанов/Коммерсантъ– Мужики, вы что – с дуба рухнули?! – говорили нам покупатели. – Да я вам таких с работы штук сто пригоню – даром никому не нужно!
– Таких у вас нет, это компьютерная техника.
– Ага, рассказывай сказки...
Словом, наш бизнес прогорел. И пакеты с платами более года пылились у меня под кроватью, а мы с Кулаковым переквалифицировались из челноков в репортёры городской газеты «Воронежский курьер».
А потом Кулаков пригласил меня в гости. И торжественно завёл в свою комнату, которую он отчего-то пышно именовал кабинетом.
– Вот, смотри! – сказал он и простёр руки к письменному столу, на котором мигал небольшой монитор (а большими они тогда и не были). Под столом ворчал системный блок. Конечно, нынешнему поколению трудно представить, как выглядели первые персональные компьютеры, а выглядели они, как динозавры: чёрно-белый экран, система MS-DOC, работающая с дискетами, никакого намёка на интернет.
– Всего сто баксов, – объявил он. – Пятьдесят долларов за монитор и пятьдесят – за корпус системника и сборку блока их тех плат, что мы с тобой тогда привезли.
Сто долларов в начале 90-х – это были деньги. Тем более в Воронеже. Но для готового компьютера мне было ничего не жалко.
– Но для тебя я договорился о бесплатной сборке! – Кулаков весь сиял от радости. – Если ты отдашь в качестве оплаты оставшиеся платы. Хм, хороший афоризм для заголовка получился...
Поскольку лучшего предложения у меня не было, я согласился.
Через неделю я нашёл деньги, а ещё через неделю какой-то начальник отдела разработок военного НИИ показывал мне, как работает мой – мой собственный! – компьютер и как записывать файлы на дискету, чтобы я мог отдавать написанные заметки прямо в реакцию, минуя унылую очередь в машбюро, где машинистки набирали на компьютере наши репортёрские тексты, написанные от руки.
Как показала практика, это была надёжнейшая машина, выдерживающая и падение с любой высоты, и любые удары, и опрокинутые чашки с чаем. У этого компьютера был только один недостаток: время от времени нужно было менять батарейку – огромную советскую квадратную батарейку, которая питала память этого кнопочного раритета. Зазевался с батарейкой – и память самоуничтожалась. Так что сохранение памяти требовало самодисциплины.
С этим чудо-устройством я и начал освоение компьютерной техники. Путь оказался тернистым, но увлекательным. Заработав себе денег на выборах, я купил себе уже новый компьютер – с огромным цветным экраном и телефонным модемом для выхода в Интернет. А старый компьютер у меня через год купил приятель, который на нём набрал одним пальцем свой университетский диплом.
Затем компьютер забрала его жена Маруся, решившая порвать с семейной жизнью и взявшая компьютер в качестве отступного. Со временем Маруся поменяла маленький четырнадцатидюймовый экран на шестнадцатидюймовый. И весь Марусин курс набирал на этом агрегате рефераты и курсовые.
После защиты диплома компьютер был подарен научному руководителю проекта. Дальнейшие следы уникальной воронежской разработки военных связистов теряются в плотных слоях новейшего времени.
Но на память от моего компьютерного друга у меня остались две вещи.
Во-первых, страсть к игре «Кинга». Это была единственная игра, установленная на этом первом компьютере, в которую я играл дни и ночи напролёт.
Во-вторых, старые квадратные батарейки, спрятанные дома в ящиках стола и на полочках книжного шкафа. Почему я их никак не выброшу? Не знаю. Возможно, они мне дают ощущение того, что всё в этом мире поправимо – если, конечно, вовремя менять батарейки.
