Её настоящее имя – Мария Эва Ибаргурен Дуарте де Перон – незнакомо большинству аргентинцев, не говоря уж об иностранцах. Её все знали как Эвиту: это один из её множества театральных псевдонимов, образованный от соединения имени Эва и испанского словечка evitar, которое можно перевести как «избегнуть судьбы». То есть Эва-беглянка.
Эва родилась 7 мая 1919 года в небольшой деревушке Лос-Тольдос, что в 300 километрах от Буэнос-Айреса. Её отец Хуан Дуарте был зажиточным фермером, а мать Хуанита Ибаргурен – обычной прислугой в доме дона Дуарте и неофициальной женой, которая родила ему пятерых детей.
В 1926 году Хуан Дуарте разбился в автомобильной катастрофе, и вдова покойного, все эти годы вынужденная молча терпеть двойную жизнь супруга, тут же уволила Хуаниту – благо она получила по завещанию немалые деньги. Так семья Ибаргурен оказалась в городке Хунин, где Хуанита открыла пансион для воспитания благородных девиц. И главными украшениями пансиона стали её подрастающие дочери – Бланка, Элиса, Эрминда и Эва, на которых засматривались все местные женихи. Вскоре три девочки удачно вышли замуж, а их брат Хуан Рамон поступил на военную службу.
Лишь одна Эва не желала выходить замуж. Едва окончив начальную школу, она объявила, что хочет уехать в столицу Буэнос-Айрес и стать актрисой. Конечно, опыта у неё было маловато: Эва всего лишь несколько раз выступала на местном радио с чтением стихов, но она была очень уверена в своих силах.
Помог ей с переездом знаменитый в то время аргентинский певец Магальди, которого тогда называли «золотым баритоном». Когда Магальди в 1935 году приехал на гастроли в Хунин, Эва пробралась в гримерку к «звезде» и соблазнила его. На следующий день он взял её с собой в Буэнос-Айрес, пообещав устроить актрисой в труппу театра «Комедия» Эвы Франко.
Дебют Эвиты состоялся 28 марта 1935 года: она играла служанку в спектакле «Хозяйка дома Пересов». Её роль была рассчитана на три минуты. Она появлялась с подносом из полумрака кулис, выходила на середину сцены, а потом уходила. Платили ей за каждый спектакль настоящие гроши, за которые нельзя было купить и чашки кофе.
Тогда Эва Дуарте стала подрабатывать в качестве обычной проститутки и фотомодели для порнографических журналов. Позже, став женой президента страны, она приказала уничтожить все эти журналы с её фотографиями.
Но даже после замужества Эва так и не смогла окончательно избавиться от прозвища «кобыла» (так называют в Аргентине «ночных бабочек»). Рассказывали даже такой анекдот, что однажды Эвита пожаловалась начальнику президентской охраны, отставному флотскому адмиралу, на оскорбительные выкрики в толпе:
– Вы слышите? Как они смеют называть меня шлюхой?!
– Что поделать, мадам, – невозмутимо пожал тот плечами. – Я не был в море уже 15 лет, а меня по-прежнему называют адмиралом.
* * *
От окончательного падения на дно уличной жизни Эвиту спас актёр Кариньо, приятель Магальди.
«Однажды вечером, в середине марта, я встретил её в кафе на углу улицы Сармьенто, – вспоминал он много лет спустя. – Под глазами круги, от всего её тошнило, ноги сплошь расцарапанные, в струпьях и ссадинах. Такая худышка, что смотреть больно. В свои пятнадцать лет она уже изведала самые чёрные стороны жизни. Когда мы прощались, она вдруг расплакалась. Меня тронули слёзы этой упрямой девочки, которая так стойко держалась во всех трудных обстоятельствах. И я повёл её к себе. В тот же вечер я позвонил по телефону Эдмундо Гуибургу, корреспонденту «Критики», которого все мы, актёры, уважали. Я ему описал Эвиту и попросил бога ради найти ей какую-нибудь работу. Я полагал, что он сможет устроить её как помощницу режиссёра, гримершу или помощницу костюмерши».
Так Эвита оказалась в составе труппы театра Рафаэля Фиртузо. Он же подсказал ей, как бедной девушке из провинции можно лучше всего пробить себе дорогу в жизни: нужно заводить богатых любовников, которые и будут брать её на содержание. Но чтобы привлекать внимание богатых мужчин, она должна была стать первоклассной красоткой, с которой не стыдно показаться и в самом высшем обществе.
И Эва стала работать над собой: брала уроки сценического мастерства, репетировала жесты и мимику, училась правильно накладывать макияж.
«Когда я с ней познакомилась, она была брюнеткой, – рассказывала актриса Фернанда Арльт. – Глаза грустные, и смотрела она так, будто прощалась, – не разглядишь, какого они цвета. Нос крупный, толстоватый, и зубы слегка торчащие. Грудь хоть и плоская, но, в общем, фигурка недурная. Она была не из тех женщин, на которых мужчины на улице оглядываются, – симпатична, но не настолько, чтобы кого-то лишить сна. Теперь, когда подумаю о том, как высоко она взлетела, я спрашиваю себя: где научилась так свободно обращаться с властью эта жалкая, хрупкая девочка?»
«До того, сколько ни клали ей на лицо краски, за километр было видно, что она совсем заурядная особа, – рассказывал актёр Роберт Сапаче. – Никак нельзя было научить её изящно садиться, правильно пользоваться столовым прибором, жевать с закрытым ртом. Но когда через год-два я снова её увидел... Что вам сказать? Богиня!»
И Эва пошла наверх семимильными шагами. К осени 1938 года она завела роман с Эмилио Корстуловичем, издателем журнала «Синтония», который стал ей оплачивать квартиру в престижном районе. Уже через год она бросила издателя и ушла к Сантьяго Арриета, владельцу продюсерской фирмы «Хабон радикаль», который протолкнул её на вторые роли в фильме «Бремя отважных».
Именно на съёмках этого фильма она и познакомилась с парикмахером Хулио Алькасаром – её персональным парикмахером и стилистом, который и создал из провинциальной крестьянки «ту самую Эвиту».
«Когда мы познакомились, – писал он в своих мемуарах, – она, болезненно-бледная, вызывала не страсть, а сочувствие. И ещё у неё были ужасные тёмные волосы, которые подчёркивали грубые черты её лица. И я стал постепенно осветлять её волосы. Применял всё более сильную краску. Эвита стала совсем другой. Из жалкой потаскушки я создал богиню. Но тогда она этого даже не понимала.»
Впрочем, на титул «создателя Эвиты» претендовало немало и других мужчин.
Например, полковник Анибал Имберт, глава аргентинского Министерства радио, почты и телеграфа, ставший в 1942 году новым спонсором Эвы. Именно ему Эвита была обязана немыслимой удачей – контрактом на воплощение на радио Бельграно восемнадцати исторических героинь в рамках цикла передач о великих женщинах в истории. Эти постановки, пользовавшиеся в стране немалой популярностью, и сделали голос Эвиты самым узнаваемым в стране.
Ну и, конечно же, «создателем мифа Эвиты» с полным правом считал себя и полковник Хуан Доминго Перон, с которым Эва познакомилась в 1944 году.
* * *
К тому времени 48-летний Перон был уже довольно популярной личностью. Выпускник элитарного военного училища, личный друг Муссолини и Гитлера, убеждённый антикоммунист и националист – он был настоящей душой «полковничьей ложи» Аргентины, как тогда называли офицеров среднего звена, организовавших заговор против военной диктатуры «ложи генералов».
После очередного переворота Перон был назначен вице-президентом нового правительства. Более того, он стал и настоящим лидером миллионов бедняков – полковник безжалостно конфисковал собственность олигархов и обещал установить в стране социальную справедливость.
И, разумеется, Перрон первым из правительства отправился на помощь пострадавшим в городок Сан-Хуан у подножия Анд, который 15 января 1944 года был практически стёрт с лица земли мощным землетрясением. Туда же вскоре прибыла и Эвита: её тогдашний любовник полковник Анибал Имберт был ответственным за организацию кампании по сбору пожертвований для помощи пострадавшим. А ещё через два дня министр Имберт пригласил Перона лично открыть фестиваль в пользу жертв бедствия.
Ровно в десять часов вечера Эвита и полковник Перон встретились в первом ряду ложи бенуара. И тогда она сказала ему давно уже заготовленные и тщательно отрепетированные перед зеркалом слова. Она уже много раз мельком виделась с «народным полковником», сулившим лучшую жизнь униженным и оскорблённым, и давно думала о том, что ему скажет, если судьба сведёт их вместе хотя бы на минуту. Это должна быть фраза короткая, точная, которая угодит в сердцевину его души и взбудоражит его сердце…
– Полковник, – сказала она, дотронувшись до рукава его мундира.
– Чего тебе, девушка? – сказал он, не поворачивая головы.
– Спасибо, что вы существуете.
В архивах Аргентины есть шестнадцать плёнок с записью кинохроники о начале этого фестиваля. И на каждой из них видно, как слова Эвиты достигли своей цели: полковник вздрогнул от неожиданности и минуту не сводил глаз с прелестной незнакомки. Ещё на одной киноплёнке показано окончание благотворительного фестиваля: Эвита берёт под руку полковника Перона, и они вместе уходят из зала.
* * *
Впрочем, поначалу для «народного полковника» его отношения с Эвой Дуарте были не более чем очередной любовной интрижкой. Перон снял ей новую квартиру в самом центре Буэнос-Айреса и устроил ей съёмки в фильме «Цирковая кавалькада» на студии «Пампа филмс».
Когда же закончились съёмки фильма, Эвита встала перед трудным выбором будущего занятия. Полковник настаивал, чтобы она жила как простая содержанка, ей же самой хотелось продолжать карьеру актрисы, ради которой она столько боролась. К тому же она опасалась всерьёз рассчитывать на отношения с Пероном: она понимала, что высокие военные власти рано или поздно потребуют, чтобы полковник от неё избавился, дабы не подвергать опасности запятнать свою репутацию связью с бывшей проституткой.
Впрочем, и сам Перон в то время тоже подумывал избавиться от настырной актрисы. Сохранилась интересная характеристика Эвиты в его личном дневнике: «Прислуга с тщеславием королевы. Агрессивная, нисколько не женственная. Увешанная побрякушками с ног до головы, чтобы вознаградить себя за испытанные унижения. Злопамятная. Бессовестная. Сплошной позор».
Но всё изменилось в 1945 году. После окончания Второй мировой войны и краха Третьего рейха рухнул и режим «фашистских полковников» в Аргентине. Перон был арестован. Полковника отвезли в армейские казармы, где его ждал неминуемый расстрел.
Но его спасла Эвита.
Она выступила по радио, и на улицы Буэнос-Айреса вышла огромная толпа взбешённых аргентинцев, намеренная отстоять своего «народного полковника».
В итоге власти были вынуждены отпустить Перона, а вечером того же дня он появился на балконе президентского дворца – вместе с Эвитой. Это был исторический миг. Полковник театральным жестом скинул пиджак и объявил себя точно таким же простолюдином-«безрубашечником», а вслед за ним к народу обратилась и сама Эвита, рассказавшая о своей любви к этому великому мужчине.
* * *
Конечно, её восторги разделяли далеко не все. На следующий день, когда она ехала в своей машине к президентскому дворцу, её остановила толпа студентов из «Красного фронта». С криками «Убьём эту шлюху!» студенты разбили стёкла в машине, вытащили Эвиту на асфальт и до полусмерти избили дубинками.
Эвиту лишь чудом отбили солдаты, проходившие мимо побоища. Избитую Эвиту с переломанными руками и ногами доставили в больницу, откуда Перон в сопровождении вооружённой гвардии увёз её на виллу своего друга в Сан-Николасе. Там она прожила несколько месяцев, пока не пришла в себя от увечий.
И как только Эвита поправилась, Перон тут же объявил всем аргентинцам о своём браке с женщиной, которой он обязан жизнью. В декабре 1945 года, когда Перон баллотировался на должность президента страны, их союз был освящён в старинной церкви Ла-Платы в присутствии сотен репортёров со всего мира.
«Новая роль немало смущала Эвиту, – писал Хулио Алькасар. – Ещё несколько месяцев назад она была актрисой в радиосериалах, девчонкой, выпрашивавшей у своих любовников деньги. И вдруг она в одночасье превратилась в замужнюю даму, жену самого знаменитого в республике полковника. У любого человека голова пошла бы кругом от такой перемены, тем более в ту эпоху, когда женщина считалась лишь незаметной тенью мужа. Но не у Эвиты. Почувствовав, что она имеет власть над судьбами людей, она обрела величие. Помню, как в день миропомазания президента республики 4 июня 1946 года Эвита при звуках торжественного Те Deum едва не потеряла сознание. Я запомнил эти сжатые от страха губы, её холодный недоверчивый взгляд, которым она с ужасом обводила толпу незнакомых ей лиц. Но всего через месяц она полностью освоилась со своей новой ролью. Теперь уже никто не мог выдержать её взгляда».
* * *
Побои не прошли для Эвиты даром – у неё начались сильные боли в нижней части живота, приступы лихорадки и несвоевременные кровотечения, а также отёки на ногах. В 1947 году врачи поставили ей убийственный диагноз – она полностью утратила способность к деторождению.
И тогда она поставила себе новую цель в жизни – решила превзойти Перона. Не убрать его, но стать самой любимой женщиной в стране, перед которой все мужчины – от Перона до простого скотовода – будут стоять на коленях.
Сам Перон всячески приветствовал решение Эвиты пойти в политику: он понимал, что всякой революции нужен свой символ, своя икона. И этой иконой его суровый военный режим решил сделать лицо Эвиты, использовав традиционную для Южной Америки народную страсть к культу Богоматери. И не беда, что у самой Эвиты не было и не могло быть своих детей – только за три года она стала крёстной матерью 7 800 детей из самых бедных семей страны. Для школьников и студентов она учреждает стипендию своего имени, и её получают каждый год три с половиной тысячи отличников.
* * *
Вскоре в стране стал буквально насаждаться культ Эвиты. В самом начале 1950 года весь Буэнос-Айрес был обклеен плакатами с огромными лозунгами: «Эва Перон – мать отечества!» и «Мадонна бедняков». Тогда же она начала кампанию по борьбе с нищетой, решив бесплатно раздавать квартиры самым нуждающимся, и за три года она раздала 2 500 квартир.
Всей стране стал известен адрес её приёмной в здании Всеобщей конфедерации труда: очередь огибала два квартала, места в ней занимали с семи утра. Почти каждую неделю Эва колесила по стране: раздавала деньги жертвам железнодорожных катастроф, открывала сельские школы, совершала зарубежные визиты. Даже сам Сталин прислал ей в подарок на день рождения роскошную горностаевую пелерину – поистине царский подарок, которого ни до, ни после того не получал ни один из лидеров Аргентины.
При этом Эвита всегда «держала себя очень скромно и не выпячивала себя, подчёркивая, что она работает во имя простого народа, – писал Хулио Алькасар. – Во всех своих выступлениях Эва повторяла: “Я хочу, чтобы меня уполномочили”, словно ей было мало власти. “Я хочу, чтобы меня уполномочили, – упрямо твердила она. – Я нуждаюсь в том, чтобы меня уполномочили, потому что даже врачи вступили в заговор, чтобы удалить меня от вас, дорогие труженики. В заговор вступили олигархи, солдафоны, врачи, антипатриоты, ничтожества”».
* * *
Растущая популярность Эвиты, разумеется, порадовала далеко не всех. Оппозиционеры в подпольных газетах открыто называли её «гиеной» – это был намёк на то, что Эва раздавала беднякам квартиры расстрелянных по её приказу бизнесменов. Газеты соседнего Уругвая злорадно советовали Перону примерить женское платье, а саму Эвиту обвиняли в патологическом пристрастии к богатству и роскоши. Даже высокопоставленные аргентинские чиновники шёпотом рассказывали, что в рабочем кабинете Эвиты в президентском дворце стоял специальный шкаф, заполненный стеклянными сосудами с плавающими в формалине половыми органами расстрелянных по её приказу политических противников.
«Что ж, некоторые из этих обвинений имели реальные основания, – много лет спустя дипломатично заметил Хулио Алькасар. – Стеклянок с отрезанными гениталиями я не видел, но вот её меха действительно не помещались в гардеробах. Но хочу заметить, что реальность этих обвинений ни в малейшей мере не умаляла ту слепую любовь, которую к ней питал народ».
* * *
Даже Перон был вынужден считаться с миллионами поклонников своей жены.
Накануне президентских выборов 1951 года в Политбюро партии Перона возникла идея выдвинуть сразу двоих кандидатов: сам Перон будет президентом, а Эвита – вице-президентом.
«Выдвижение Эвиты Перон должно было состояться на съезде партии, который был назван Открытым собранием, – вспоминала депутат Селина Мартинес Паива. – Жизнь остановилась во всей стране – битком набитые поезда привозили жителей провинций, которые потоками вливались в незнакомую столицу, без единого сентаво в кошельке, – им всё предоставлялось бесплатно, даже кабаре и отели. У стен гробницы Мануэля Бельграно устроили кинотеатр под открытым небом, где крутили пропагандистские фильмы о домах для престарелых, о детских городках и детских приёмных пунктах, основанных Эвитой. Тысячи поклонников Эвиты толпились на лестнице у дома Всеобщей конфедерации труда, чтобы только поцеловать ручку двери Её кабинета, которой касалась Её рука…»
Но накануне выборов Эвита узнала новый диагноз: лейкемия.
Её агония стала коллективной трагедией и самой масштабной пропагандистской кампанией перонистского режима. Каждый день шли радиорепортажи о состоянии её здоровья, по всей Аргентине совершались тысячи месс во здравие «мадонны бедняков», шли сотни процессий богомольцев. Многие паломники пешком шли в столицу из самых отдаленных провинций страны, полагая, что они могут принять на себя часть мучений своего кумира.
Пресса умело подогревала массовую истерию. Когда на стене дома напротив президентского дворца появилась надпись «Да здравствует рак!», в стране пошли облавы на аристократов и оппозиционеров, которые, по мнению перонистов, своими колдовским обрядами приближали смерть Эвиты. В результате этой пропаганды погибло 45 человек, которых толпа заподозрила в причастности к оппозиции. По всей стране были сооружены специальные алтари, при помощи которых люди отводили «порчу» от любимой Эвиты.
«Многие полагали, что присутствуют при первых предвестьях апокалипсиса, – писал американский журналист Карл Фрейдж. – Без Владычицы Надежды не может быть надежды; без духовной Руководительницы Нации нации приходит конец. Она была очень влиятельной женщиной при жизни, и она стала ещё более влиятельной при смерти».
26 июля 1952 года Эвита скончалась.
Но на этом её история вовсе не закончилась.
* * *
Даже мёртвой Эвита должна была служить делу партии. По распоряжению Перона её тело было на двенадцать дней выставлено для прощания в огромном зале Дома конфедерации профсоюзов, куда каждый день шли сотни тысяч человек. Люди теряли сознание от усталости, сутками простаивая в очереди к её гробу. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не попытался покончить с собой у её тела, пустив в ход нож или капсулу с ядом. На стенах траурного зала были развешаны восемнадцать тысяч венков, не меньшее количество украшало заупокойные службы в столицах провинций и в главных городах округов, где усопшая была представлена на фотографиях трёхметровой высоты.
Потом траур и вовсе перешёл в массовую истерию: из самых разных концов страны посыпались сообщения, что люди видели её лицо в небесах. По приказу Перона вся страна стала писать ей письма, которые затем сжигались на специальном алтаре у президентского дворца. Иногда, впрочем, бедные крестьяне получали «ответ Эвиты», подготовленный сотрудниками отдела пропаганды: надушенные конверты с надписью: «Я целую тебя с неба».
После церемонии прощания Перон распорядился перевезти тело Эвиты в лабораторию доктора Педро Ара, который должен был забальзамировать покойную так, чтобы её плоть осталась вечно нетленной. Конечно, задача бальзамировщика значительно облегчалась тем, что перед смертью Эвита вся как будто высохла – её вес составлял не более трёх десятков килограммов. Но Педро Ара сотворил настоящее чудо – за год работы с помощью самых современных химикатов он добился того, что её тело стало выглядеть ещё живее, чем при жизни. Кожа сохранила живой оттенок, губы оставались алыми и улыбающимися – казалось, она просто заснула.
Одновременно Перон приказал начать строительство и огромного мавзолея Эвиты, где она должна была покоиться в свете прожекторов в саркофаге из чистого хрусталя.
* * *
Но после смерти Эвиты удача как будто отвернулась от Перона. С экономикой становилось всё хуже, армия отказывалась повиноваться, в стране начались забастовки и шумные акции протеста.
В итоге 20 сентября 1955 года в Аргентине произошёл очередной военный переворот, и Хуан Перон бежал из страны на парагвайской канонерке.
Досталось и культу Эвиты. Её статуи были сняты с пьедесталов и разбиты вдребезги, её книги и архив сожгли на площади, из её роскошных платьев устроили выставку позора, за упоминание её имени сажали в тюрьму – но это не помогало. Именно тогда в Буэнос-Айресе появилась весёлая песенка: «Была бы жива Эвита, пошла бы в партизаны!».
Но когда военные решили сжечь и мумию самой Эвиты, то вдруг оказалось, что её тело куда-то бесследно пропало. Позже военные выяснили, что ещё накануне расследования Перон собрал из доверенных офицеров разведки специальную команду, которой он приказал похоронить Эвиту в тайном месте. Правда, сыщиков несколько смутил тот факт, что похоронных команд было четыре и хоронили они четыре трупа. Когда все тайники были вскрыты, то выяснилось, что вместо тел там покоились восковые куклы. Следователи допросили и доктора Ара, перебравшегося в Испанию, но и тот не знал, где находится тело. Словом, Эвита испарилась.
* * *
В середине 60-х Аргентина вновь заинтересовалась судьбой своей Хранительницы: как раз в то время по стране распространилась легенда, что вскоре Эвита чудесным образом воскреснет и, взяв власть в свои руки, поднимет державу с колен и отомстит стервятникам иностранного капитала, ограбившим народ. Во многих храмах прихожане стали ставить свечки в память о «святой» Эвите.
«Она вернётся и станет миллионами, – писали на стенах домов Буэнос-Айреса. – Эвита воскреснет. Придёт смерть, и у неё будут Её глаза».
Пресса же в свою очередь увлеклась накоплением противоречивых гипотез о судьбе трупа. Так, некий анонимный морской капитан заявлял: «Мы сожгли тело в Морском инженерном училище и развеяли пепел над рекой Ла-Плата». «Её похоронили на острове Мартин-Гарсия», – сообщал из Ватикана кардинал Копельо. «Её увезли в Чили», – предполагал другой источник из Министерства иностранных дел. Четвёртые говорили о секретном кладбище на обнесённом стеною крохотном островке: «Обитые красным бархатом гробы покачиваются на воде, как гондолы». Все молодые перонисты мечтали отыскать тело и покрыть себя славой, а несколько юношей даже покончили с собой, полагая, что Эвита по ту сторону вечности откроет им тайну своего последнего пристанища. Сам генерал Перон, понятное дело, предпочитал хранить молчание. В конце концов тайна пропавшего тела стала в Аргентине национальной навязчивой идеей. Пока оно не появилось, всякие предположения казались оправданными: что его утопили на дне Атлантического океана, замуровав в цементном блоке, что оно было кремировано, растворено в кислоте, захоронено в залежах селитры. Но большинство перонистов свято верили, что Эвита вернётся к ним в положенный час.
И она вернулась: в 1973 году уставшие от экспериментов аргентинцы позвали 78-летнего Перона обратно в президенты. Но он пришёл не один – вместе с ними была «Эва № 2» – 20-летняя Мария Эстела Мартинес, дочь разорившегося банкира, бывшая танцовщица в кабаре, которая должна была заменить в сознании аргентинцев их прежнюю Хранительницу. Но подмена не удалась: вся Аргентина желала знать, где находится тело их настоящей Эвиты.
Тогда-то власти и открыли миру настоящую историю тела.
* * *
Итак, в 1955 году сразу же после побега Перона в Парагвай гроб с телом Эвиты был похищен сотрудниками армейской разведки: противники Перона опасались, что тело Эвиты станет символом реванша перонистов. Саркофаг должны были отвезти в порт и вывезти из страны, но из-за непогоды грузовик застрял на полдороге. И тогда тело Эвиты доставили в кинотеатр «Риальто», где работали родственники одного из разведчиков. Гроб просто поставили позади экрана, где он и находился около двух лет, пока о нём не вспомнили власти. Причём, как говорится в отчётах военных, дети киномеханика вскрыли ящик, но почему-то подумали, что там лежит обычный манекен из магазина.
Затем Эвиту перевезли на военный склад, где её оставили почти на четыре года. Потом кто-то из охраны заметил на боку ящика выцарапанные буквы СV – аббревиатуру Comando de Venganza, то есть «Отряда мести», как называли себя противники Перона.
Никто не знал, кто и когда процарапал эти буквы, но контрразведчики всё-таки решили перепрятать мумию.
Несколько лет останки Эвиты возили с места на место, а потом их поставил в своём домашнем кабинете некий полковник спецслужб Орандия. Он охранял тело с автоматом в руках. Жена встревожилась и, когда полковник отлучился из комнаты, заглянула в кабинет. Орандия внезапно вернулся и разрядил в жену целый рожок: ему почудилось, что в дом пробрались похитители. Полковника отдали под трибунал, а тело погрузили на пароход и тайно перевезли в Италию, где похоронили на городском кладбище в Милане под именем Мария Марша. Казалось бы, история закончена.
Но нет, президент Перон потребовал возвращения тела Эвиты в Буэнос-Айрес. В 1974 году могила была эксгумирована и гроб перевезли обратно в Аргентину, где его передали родственникам Эвы Дуарте. В конце концов Эвита, как она и требовала в своём завещании, обрела покой в семейном склепе на кладбище Риколетта в Буэнос-Айресе. На сей раз дело обошлось без мавзолея: Эва Перон захоронена на десятиметровой глубине, гроб прикрывают сверху две толстенные стальные плиты. Но лучшей гарантией от похитителей стало время. Прошли годы, и возле наглухо запертой двери с неприметной табличкой «Семья Дуарте» перестали появляться цветы и свечи с портретами Эвиты.
Похоже, никто уже не ждёт её возвращения.