«И за своё доверие жестоко поплатились»

Продолжение. Начало читайте здесь и здесь. 

События развивались стремительно. Ещё в октябре 1917 года конституционный комитет Сената во главе с Каарло Юхо Стольбергом вёл переговоры с Временным правительством России проект будущего договора о федеративных отношениях с Финляндией, стараясь выцыганить себе побольше прав, как вдруг в Петрограде к власти пришли большевики.

Октябрьский переворот разделил финские политические партии надвое: социал-демократы и буржуазные партии считали, что надо просто немного подождать, чем дело закончится. Вполне возможно, уверяли они, что большевиков скоро свергнут и тогда придётся разговаривать с Учредительным собранием. Либо и самого Ленина вполне устроят те условия, на которых Финляндия была готова войти в состав России: то есть полное самоуправление во всех сферах, кроме военной и внешней политики. 

Националисты, напротив, требовали ковать железо пока горячо и тут же объявить о независимости Финляндии. 

В итоге между партиями развернулась серьёзная борьба в Сенате, дело порой доходило и до драк. Профсоюзы, несогласные с политикой буржуазных партий, объявили о забастовке. Единственное, что смогли принять в Сенате, – закон о провозглашении финского парламента носителем верховной власти в стране, и это решение означало победу националистов-радикалов.

27 ноября было сформировано буржуазное правительство во главе с националистом Пером Эвиндом Свинхувудом, который долго скрывался от российского правосудия в Германии.  Свинхувуд обещал добиться признания независимости Финляндии от России любой ценой.  

Но неожиданно большевики сами пошли навстречу финским националистам, когда для зондажа ситуации в Петроград отправились несколько финских депутатов. Финны были немало удивлены: Ленин и Троцкий высказались безусловно за независимость бывшего Великого Княжества. Уже 28 декабря ЦК партии большевиков одобрил отделение Финляндии.

Вскоре в Петроград отправился сам Свинхувуд. И 31 декабря 1917 года в Смольном управляющий делами Совета народных комиссаров Владимир Бонч-Бруевич вручил финской делегации письменное признание независимости Финляндии, а уже 4 января этот акт утвердил Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.

Пер Эвинд Свинхувуд. Фото: presidenttti.fi

* * *

Безусловно, признание независимости Финляндии со стороны большевиков не было ни актом доброй воли, ни проявлением либеральных  настроений. Ленин, использовавший Великое Княжество как плацдарм для подготовки вооружённого восстания в Петрограде, прекрасно понимал, что аналогичным образом могут поступить и его оппоненты. Ведь на территории Финляндии оставались тысячи русских солдат, которые могли быть в любой момент перевербованы и против большевиков. 

Поэтому он и постарался настроить финский режим против всех противников большевиков – дескать, не будет нас, не будет и вашей независимости. Впрочем, такой же тактики Ленин с компанией  придерживались и в отношении всех националистов на окраинах империи, чтобы все монархисты и сторонники единой и неделимой России были бы вынуждены драться на два фронта – и против большевиков, и против националистов.

Что же касается национальных интересов, то максималисты-большевики, мечтавшие о мировой революции, были уверены, что будущее восстание пролетариата всего мира сотрёт все государственные границы, поэтому они легко шли на все территориальные уступки. 

И точно: не успели в Гельсингфорсе как следует отпраздновать наступление желанной независимости, как страна разделилась на два непримиримых лагеря. Причём северные районы и большая часть центральной Финляндии были под контролем националистов, тогда как в южной части преобладало влияние красных – социал-демократической партии и Красной гвардии (боевого крыла партии). Также на стороне красных сражалось около 5 тысяч русских солдат и офицеров – преимущественно в качестве командиров, инструкторов и артиллеристов. Так, сторону Красной гвардии принял подполковник русской армии Михаил Степанович Свечников, начальник штаба и командир 106-й пехотной дивизии.

Осенью 1917 года обе стороны усиленно готовились к борьбе и активно занимались поиском оружия.

Проще всего было раздобыть оружие на складах российской армии и флота. К тому же морально разложившиеся офицеры и сами охотно продавали его всем желающим – и Красной гвардии, и отрядам шюцкора. Но по большей части русские солдаты в те дни симпатизировали красным, которые по крайней мере не призывали убивать всех русских вне зависимости от политических взглядов.

Оружие покупалось и в Петрограде. В Финляндию оно перевозилось по Неве, а затем вдоль ладожского побережья на судах для перевозки дров. 

Для националистов оружие шло и из Германии. На пароходе Equity в конце октября 1917 года в распоряжение шюцкора было поставлено 26 тысяч винтовок и 6 млн патронов к ним, 80 пулемётов, 1000 маузеров, 8 тысяч ручных гранат. 

* * *

Боевые действия начались 8 января 1918 года в Гельсингфорсе, когда отряды Красной гвардии заняли резиденцию генерал-губернатора.

Этот захват, который на самом деле ничего не решал, стал настоящим подарком националистам: уже на следующий день было опубликовано обращение сената к сейму, в котором депутаты заявили, что существующее коалиционное правительство неспособно покончить с расколом в обществе и преступной деятельностью радикалов, поэтому сенат должен передать власть военному диктатору, который и обеспечит самые жёсткие меры по наведению порядка. Пост диктатора депутаты предложили отдать «самому известному финну» – русскому генералу Карлу Густаву Эмилю Маннергейму, прибывшему в Хельсинки лишь за месяц до событий.

Карл Густав Эмиль Маннергейм. Фото: общественное достояние

Это назначение удивило многих – ведь Маннергейм считался личным другом русского царя, а за несколько лет до революции подпольная газета националистов «Свободное слово», издававшаяся в Швеции, даже опубликовала имя Маннергейма в чёрном списке «предателей нации родины», призвав патриотов убить «изменника».

* * *

Предки Маннергейма переселились в Швецию, по различным сведениям, то ли из Голландии, то ли из Германии и изменили здесь фамилию Мархейн на более благозвучную со шведской точки зрения. В конце XVII века им было пожаловано дворянство, а в конце XVIII века прадед будущего маршала офицер Карл Эрик был переведён на службу в Финляндию, где стал видным деятелем Аньяльского союза – организации, выступавшей за союз с Россией против Швеции (были в то время и такие настроения среди финнов, которые традиционно недолюбливали своих суверенов, будь они шведами или русскими). 

Пророссийская ориентация Карла Эрика была учтена при назначении его председателем делегации, направленной из Финляндии к императору Александру I во время русско-шведской войны 1808–1809 гг. В результате переговоров «Великое княжество Финляндия» получило сейм и широкие права автономии, а Карл Эрик Маннергейм занял должность заместителя председателя сенатского департамента экономики. В 1825 году император Николай I присвоил Маннергейму графский титул, который передавался по наследству лишь старшему сыну, остальные сыновья должны были носить титул барона.

Пророссийскую позицию занимали и все потомки графа, которых ненавидели все их родственники в Швеции. 

Сам будущий генерал Карл Густав Маннергейм родился 4 июня 1867 года в семье барона Карла Роберта Маннергейма и графини Хедвиги Шарлотты Хелены фон Юлин. Он получил прекрасное образование: после гимназии Карл поступил в кадетский корпус Финляндии, затем в Университет Гельсингфорса, но после этого юный барон решил посвятить себя военной службе.

Летом 1887 года Маннергейм поехал в Харьков к одному из своих родственников для более глубокого изучения русского языка. Здесь, как он писал, «моим сердечным другом и хорошим учителем стал один из казаков-кавалеристов – весьма образованный человек, прошедший обучение в Петербурге. Именно его стараниями уже осенью я говорил по-русски достаточно хорошо». 

В том же году он поступил в Николаевское кавалерийское училище, где его преподавателем был полковник Алексеев – будущий начальник штаба Ставки, настоявший на отречении государя от престола.

Через два года он с отличием окончил училище в чине корнета и поступил служить в драгунский полк, расквартированный в польском городе Калиш на границе с Германией.

Ефрейтор Маннергейм (справа) в Николаевском кавалерийском училище. Фото: общественное достояние

«Таким образом, – писал Маннергейм в своих мемуарах, – я оказался в условиях, которые существовали во всех частях царской армии, разбросанной по огромной территории России. Они резко отличались от условий в гвардейских полках и гарнизонах больших городов. Я научился понимать и уважать русскую военную дисциплину, обладавшую многими хорошими качествами. С новобранцами я не испытывал особых проблем, они легко обучались и были очень выносливыми. Если к ним относились по закону и так, как требовало дело, то они привязывались к своему командиру».

В 1891 году Маннергейма перевели в Санкт-Петербург – в Кавалергардский полк. Здесь он командовал эскадроном, увлёкся конными видами спорта и познакомился со многими представителями высшего света империи. 

Вскоре Маннергейм, которого все в столице звали Густавом Карловичем, женился на Анастасии Араповой, дочери Николая Устиновича Арапова, в прошлом кавалергарда, а позднее начальника московской полиции. В браке родились две дочери. Правда, в дальнейшем семейная жизнь не сложилась.

* * *

Зато сложились отношения с русским царём. 

В 1896 году во время коронации Николая II Маннергейм был одним из четырёх кавалергардов, которые с гербами России сопровождали царя к алтарю. 

Уже через год Маннергейм принял назначение в управление придворных конюшен – а за своими лошадьми пристально следил сам государь, большой любитель верховой езды. 

В 1903 году Маннергейм получил новое назначение – в Петербургское офицерское кавалерийское училище на должность командира так называемого образцового царского эскадрона. Училищем командовал знаменитый впоследствии генерал Алексей Брусилов. Между ними – знатоками и любителями конного спорта – сложились дружеские отношения.

С началом русско-японской войны Густав подал рапорт о направлении его на фронт, хотя генерал не одобрил этот поступок: «Он считал совершенно бесполезным участие в такой незначительной войне и уговаривал меня отозвать прошение. Ведь скоро, считал Брусилов, начнётся реальное противоборство, которое, возможно, перерастёт в мировую войну, именно поэтому мне следовало поберечь себя. Однако я не сдался, поскольку прочно решил попробовать свои силы в настоящей войне».

Кавалергард Маннергейм (четвёртый справа от Государя) в почётном карауле при коронации Николая Второго. Фото: общественное достояние

Маннергейм вернулся с войны в чине полковника, с ревматизмом, левосторонней глухотой и идеей военной рекогносцировочной экспедиции в Китай. 

После поражения в войне позиции России в Китае ослабли: свёртывалось сотрудничество в торговых делах, усиливались антирусские настроения, разрасталась политическая агитация за выход Китайско-Восточной железной дороги и Маньчжурии из-под российского протектората. Поэтому Генштаб сразу же поддержал эту идею. 

Двухлетняя экспедиция сделала Маннергейма одним из выдающихся российских разведчиков. Его рапорт Генштабу последовал в соответствующем порядке, после чего был засекречен. Также Маннергейм был принят в почётные члены Императорского русского географического общества в Петербурге. 

С начала 1909 года он вновь в русской армии в качестве командира уланского полка в Ново-Минске (ныне – Миньск-Мазовецки в Польше), затем лейб-гвардии уланского полка в Варшаве. 

* * *

Начало Первой мировой войны генерал-майор Маннергейм со своей бригадой встретил в тридцати километрах от Австро-Венгерской границы. В феврале 1915 года за проявленные успехи его назначили командиром 12-й кавалерийской дивизии, которой ранее командовал весьма авторитетный на фронте генерал Каледин – будущий выборный атаман Войска Донского. Также Маннергейм участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве – в то время сам Брусилов командовал Юго-Западным фронтом.

На фронте барон Маннергейм встретил известие и об отречении государя Николая II от престола.

И он решил остаться служить Временному правительству – тем более что в благодарность за службу новый Верховный главнокомандующий и его лучший друг генерал Брусилов приказали присвоить ему чин генерал-лейтенанта. И новое назначение – командиром 6-го кавалерийского корпуса, состоявшего из трёх дивизий. Согласитесь, убеждения убеждениями, но карьерные соображения никто ещё не отменял... 

Впрочем, справедливости ради стоит вспомнить, что до созыва Учредительного собрания Российская империя продолжала официально считаться монархией – пусть и без самого монарха. Многие деятели Временного правительства – например, члены партии кадетов – выступали за сохранение монархической формы правления. Россия была объявлена республикой только в сентябре 1917 года, после того как председателем Временного правительства стал эсер Керенский.

Но к тому времени барон уже лишился всех регалий. 

* * *

Хотя, как говорится, ничего не предвещало… В июне 1917 года корпус Маннергейма принял участие в удачном наступлении, результатом которого стало некоторое продвижение русских войск, а командовавший наступавшей 8-й армией генерал Лавр Корнилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом. 

Лавр Корнилов. Фото: общественное достояние

Уже в июле Корнилов сменил на посту Верховного главнокомандующего Брусилова, а после августовского государственного совещания в Москве сделал неудачную попытку установления военной диктатуры для противодействия ползучей революции, за что новый премьер Временного правительства Керенский под дружный вой («Ату его!») всех революционных и либеральных партий объявил его вне закона. Близкого к Корнилову Маннергейма вывели в резерв – то есть, по сути, сняли со всех постов и заставили покинуть армию.

Сначала Маннергейм вернулся в Петроград, где стал свидетелем большевистского переворота, а также арестов и бессудных расстрелов русских офицеров.

В декабре 1917 года он прибыл в Гельсингфорс – пятидесятилетний, по тем временам уже весьма пожилой человек, оставивший в России здоровье, высокую должность, генеральское звание, лишённый семьи и пенсии, но заработавший ярлык «предателя Финляндии».

Конечно, он воспринял предложение стать главнокомандующим финской армией, которая к тому времени ещё не была создана, как шанс не допустить повторения ужасов того, что случилось в Петрограде. 

Но ценой за это стало уже предательство всех русских, доверившихся «своему» генералу.    

* * *

16 января 1918 года генерал Маннергейм издал свой первый приказ в качестве главнокомандующего – о переезде штаба финской армии на север страны в небольшой город Васа, где позиции красных были слабее, чем на юге.

Основу новой армии составили отряды так называемой «Гражданской гвардии Финляндии» (Suojeluskunta), отряды «шюцкора» – «Охранного корпуса», а также немецкие егеря – то есть финны, воевавшие в Первой мировой войне на стороне Германии, а также прибывший из Швеции батальон добровольцев, так называемая «чёрная бригада». 

Но добровольцев было мало, и 18 февраля 1918 года Маннергейм ввёл в Финляндии всеобщую воинскую повинность. 

Следующим шагом Маннергейма стал приказ о разоружении всех русских гарнизонов. Солдат и офицеров – тех, кто откажется сотрудничать с армией новой Финляндии, – было приказано брать в плен и отправлять в специальные концентрационные лагеря во избежание их перехода на сторону большевиков. 

Первый такой лагерь был создан в Южной Похьянмаа, где содержалось 4500 русских солдат. Следом лагерь был устроен в Ваасе, в городах Нурмес и Иоэнсуу. Первоначально планировалась переброска военнопленных в Россию по железной дороге, но начавшиеся забастовки и перебои с топливом заставили отказаться от этой идеи. 

Условия содержания в лагерях были ужасными: среди пленных царили голод и болезни. Точное количество умерших в этих лагерях до сих пор неизвестно.

Впрочем, хватало и тех, кто был готов сотрудничать с Маннергеймом – всё-таки «свой», русский генерал. Например, вице-адмирал Николай Подгурский, командовавший до ноября 1916 года дивизией подводных лодок Балтийского флота, помогал генералу Карлу Маннергейму разоружать русские войска на севере Финляндии.

Николай Подгурский. Фото: общественное достояние

* * *

Между тем вечером 27 января 1918 года на башне Народного дома в Гельсингфорсе зажёгся красный прожектор. Это был условный сигнал для Красной гвардии к началу революции. 

В первый вечер красным удалось захватить только железнодорожный вокзал. На следующий день исполнительный комитет Социал-демократической партии Финляндии отдаёт приказ об аресте всех членов Сената. Но операция провалилась – все сенаторы благополучно скрылись.

Тем не менее уже 29 января 1918 года в газете «Рабочий» была опубликована декларация «К рабочим и гражданам Финляндии!», в которой провозглашалась победа революции. Власть в стране передавалась революционному Совету народных уполномоченных Финляндии. 

Декларация тут же вызвала восстания красных в нескольких крупных финских городах, в том числе и в тылу «националистов» (в Оулу, Торнио, Кеми, Раахе, Куопио и Варкаусе).

* * *

Поначалу финская гражданская война была «железнодорожной», поскольку стороны дрались за контроль над железными дорогами, которые стали важнейшими путями перемещения войск. Поэтому как таковой линии фронта не было, а крупные войсковые группировки старались не обращать внимания на оставшиеся в тылу центры сопротивления противника. 

Но всё изменило вмешательство Германии. 

3 апреля 1918 года в Ханко – на полуострове к западу от Гельсингфорса –  высадился германский корпус численностью в 9,5 тысячи солдат. Следом и в Ловийсе – то есть восточнее столицы – высадился второй германский корпус, и Гельсингфорс оказался буквально взят в клещи. 

Ситуация осложнялась и тем, что из пушек крепости Свеаборг по приказу Ленина были изъяты орудийные замки – чтобы русская артиллерия могла соблюдать нейтралитет, – а кораблям Балтийского флота был отдан приказ идти в Кронштадт, чтобы избежать захвата их немцами. 

Уже 6 апреля 1918 года Совет народных уполномоченных принял решение оставить Гельсингфорс и эвакуироваться в Выборг. 

Конечно, бегство «красного» правительства способствовало деморализации Красной гвардии, и 11 апреля немецкие войска, подавив сопротивление разрозненных отрядов Красной гвардии, без особых проблем заняли Гельсингфорс, который новые власти уже поспешили переименовать в Хельсинки. 

* * *

26 апреля 1918 года Южная финская армия под командованием германского генерала Эрнста Лефвстрема подошла к Выборгу. «Красное» правительство Совета народных уполномоченных во главе с Отто Куусиненом в полном составе бежало в Петроград. 

Но мирная сдача города обернулась кровавой бойней. 

Ворвавшиеся в город финские националисты хватали всех русских, попавшихся им на улицах: офицеров, чиновников, гимназистов, которых повели к Фридрихгамским воротам, где были уже вырыты рвы для массовых казней. 

Один из очевидцев трагедии так описывал происходившее в Выборге: «Белые бросились в город с криками “стреляй русских”. Они вламывались в квартиры, хватали и убивали, отводили людей на валы и расстреливали… Расправлялись в основном с мужчинами, но были и дети... Неподалёку от дома Пименовых были убиты два реалиста (студенты реального училища – Авт.), выбежавшие в мундирчиках приветствовать белых; в городе убито 3 кадета; сдавшихся в плен красных белые оцепляли и гнали в крепостной ров; при этом захватывали и часть толпы, бывшей на улицах, и без разбора и разговоров приканчивали во рву и в других местах.… Перед расстрелом срывали с людей часы, кольца, отбирали кошельки, стаскивали сапоги, одежду и т.д. Особенно охотились за русскими офицерами… родственники потом отыскивали их в кучах тел во рву: с них оказывалось снятым даже бельё».

Отец Михаил Успенский, протоиерей Выборгского кафедрального собора, свидетельствовал: «Наряду со многими сотнями русских семейств в г. Выборге и мою семью постигло тяжёлое несчастье. Трое моих племянников, которых я воспитывал как своих детей (они были сироты): Григорий Александрович Михайлов 23 лет, Андрей Александрович Михайлов 20 лет и Пётр Александрович Михайлов 18 лет, погибли напрасными и невинными жертвами от руки финских белогвардейцев. В первый день вступления финской белой гвардии в Выборг они, взяв свои документы, пошли зарегистрироваться у белогвардейского начальства. Не зная за собой никакой вины, они смело и доверчиво шли, уверенные в благородстве и закономерности действий белой гвардии. И за своё доверие жестоко поплатились. Без всякой вины они были расстреляны белогвардейцами. Моя жена нашла их потом за Фридрихгамскими воротами в общей груде русских мучеников».

А вот свидетельство петроградской газеты «Новая жизнь»: «В Петербург из Выборга прибыло 60 русских чиновников телефонной сети и телеграфа. Они рассказали, что немцы (егеря) и белогвардейцы арестовали при взятии Выборга практически каждого из них и повели в Выборгский замок. Прибыв на место, белые сразу же отвели в сторону семь человек и расстреляли на глазах других арестованных без суда и следствия. Среди расстрелянных были в том числе чиновники Арнольд Альбрехт и Александр Гобель».

Выборгский замой в конце 19 вв. Фото: The National Library of France

Газета «Дело народа» также писала о расстрелах в Выборгском замке: «150 русских спрятались в находящихся напротив замка укреплениях. Всех их отвели в замок, где мужчин отделили от женщин. После этого мужчин поделили на группы по 20 человек и расстреляли во дворе замка. Среди расстрелянных был и неизвестный полковник. Жёны и матери смотрели на расстрел из окон, и в ужасе от увиденного некоторые из них сошли с ума».

Также финские солдаты устроили в Выборге погромы всех русских домов. Финн Эрик Таллгрен, бывший во время описываемых событий учеником, вспоминал: «Напротив нас жил русский торговец с женой и детьми. Как и многие буржуа, они радовались освобождению, но уже в первый день к нему пришли вооружённые солдаты и приказали идти с ними. Жена была безутешна. Её страхи оправдались – тело мужчины принесли к дому на носилках. Его застрелили пьяные финские солдаты, которые ненавидели всех русских».

* * *

Затем в городе начались планомерные этнические чистки русского населения. 

Свидетельства палачей мирных жителей Выборга были собраны в книге «Мы ждали вас как освободителей, а вы принесли нам смерть…» шведского историка Ларса Вестерлунда. 

Вот рассказ капитана Микко Турунена: «Русских расстреливали между рвами, где была уже свалена часть расстрелянных, несколько сотен. Расстрел производило примерно сто финляндских солдат, среди которых были и офицеры. Сначала стреляли перекрёстным огнём из винтовок, затем палачи спустились вниз, в ров, и добили одного за другим оставшихся в живых пленных». 

Солдат Оскари Петениус: «Один из заключённых попытался сбежать, и его застрелили посреди дороги. Когда все заключённые прошли через первые ворота укреплений, им приказали встать в левой части крепостного рва так, чтобы образовался прямой угол. Когда пленные подошли туда, солдаты-охранники окружили их. Затем отдали приказ стрелять».

Капитан Ёста Бреклунд: «Пленных расставили во рву так, чтобы они образовали прямой угол. Охранявшим приказали выстроиться в цепочку перед пленными и стрелять. Первыми начали стрелять солдаты, находившиеся в начале процессии, затем все остальные, в том числе и я сам... Почти сразу, как только начали стрелять, большая часть заключённых упала на землю. Несмотря на это, стрельба продолжалась ещё примерно пять минут. Через некоторое время человек в немецкой егерской униформе приказал поднять винтовки, и огонь прекратился, после чего мужчины подошли ближе к убитым. Затем сначала двое, один из которых был в немецкой егерской форме, начали из револьвера стрелять в головы раненых, но ещё живых людей. Постепенно к ним присоединились и другие...».

Солдат Импи Лемпинен: «Я стоял напротив группы, где шёпотом говорили по-русски, было много русских. Там был и мой знакомый 14-летний мальчик, говоривший по-русски, который родился в Выборге. К группе устремился один изверг и прокричал: “Разве вы не знаете, всех русских убивают?”. Тогда этот молодой мальчик обнажил грудь и прокричал: “Здесь есть один русский, стреляйте”. Изверг достал оружие и выстрелил...».

Медсестра Мария Рююнянен: «Тела расстрелянных лежали как попало, кто в какой позе. Стены валов были с одной стороны окрашены запёкшейся кровью. Между валами было невозможно двигаться, земля превратилась в кровавое месиво. О поиске не могло быть и речи. Никто не смог бы осмотреть такие груды тел».

А вот свидетельство некоего офицера, скрывшегося под псевдонимом «Артиллерист»: «Первая картина, которая возникла перед нашими глазами на следующее утро, когда мы шли к Абоскому мосту, – это большие груды трупов в углах нескольких рвов. Мы рассмотрели тела поближе. Там были люди разных приходов, бродяги и хорошо одетые джентльмены, русские гражданские лица и солдаты, женщины – жёны финнов и русских. Местами тела были свалены в груды, местами сложены в один ряд. Позы были самые разные. Кто лежал на спине, раскинув руки и ноги, кто на животе. Одни лежали на боку, обняв соседа, у других были видны только ноги, у третьих головы. Повсюду была кровь и покалеченные части тел. У многих была проломлена голова, у некоторых и другие части тела. Одни странно скрючились в предсмертной агонии, других смерть настигла внезапно... Когда я с чувством некоторого облегчения вышел из этого могильника (зрелище само по себе было неприятное и отвратительное), помню, что подумал о том, что было так, как должно было быть. Они заслужили свою судьбу, как мужчины, так и женщины, как финны, так и русские».

Сложно сказать, что имел в виду этот «Артиллерист». Русское население Выборга на самом деле ничуть не симпатизировало большевикам – напротив, они приветствовали независимость Финляндии, встречая армию Маннергейма как освободителей, но для националистов-радикалов, которым либерал-буржуазные партии позволили прийти к власти, чтобы их руками сделать «грязную работу», все эти соображения были делом десятым. Для торжества своей идеологии они старались замазать кровью соседей всех соплеменников, чтобы сделать ненависть к соседям и страх расплаты за содеянное самым сильным цементом своей диктатуры. 

Этнические чистки Выборга продолжались весь май и половину июня 1918 года. Последний задокументированный факт расправы по этническому признаку состоялся 16 июня 1918 года. 

Точное число жертв этого геноцида неизвестно, но, по мнению исследователей, оно могло составлять более 5 тысяч человек – то есть не менее трети всего взрослого населения города.

* * *

Но финские националисты не собирались ограничиваться Выборгом. 

Ещё при назначении на должность главнокомандующего Маннергейм дал клятву добиться присоединения Восточной Карелии, которая в идеологии финских националистов была «прародиной» Финляндии: именно здесь лингвист Элиас Лённрот на основе собранных фольклорных текстов «реконструировал» знаменитый эпос «Калевала». Также финских националистов интересовала ещё и территория от Печенги на севере до Ладожского озера на юге.

Первое издание  «Калевалы». Фото: общественное достояние

Уже к марту 1918 года финские стратеги отправили войска на завоевание Карелии, где в то время царил настоящий политический вакуум. После Октябрьского переворота местные советы хоть и признали приход к власти большевиков, но связь с центром была крайне слабой. Куда больше чувствовалось английское влияние: британские специалисты консультировали русских чиновников в портах и на железнодорожных узлах, а небольшая, но боеспособная флотилия контролировала Белое море от Романова-на-Мурмане до Архангельска.

В честь похода Маннергейм опубликовал специальное воззвание к  местному населению с призывом присоединиться к «освободительному походу»: «Наступает новый день для карельского народа, настало время освободиться от кучки злодеев. Наступает рассвет, во время которого пробуждается всё финское племя, когда весь народ Калевалы разрывает свои цепи!». 

Вот только ни карелы, ни русские никак не пожелали присоединяться. Даже наоборот – уходили с оружием в руках в леса и партизанили против оккупантов.

Несмотря на это, финские части всё-таки пробились к Кеми на побережье Белого моря. Однако там пришельцам пришлось столкнуться с самым ожесточённым сопротивлением. 

Фиаско закончился и поход к Романову-на-Мурмане, где финнам противостоял самый необычный противник: коалиция большевиков, русских партизан, финских красногвардейцев и солдат британской армии. Дело в том, что Британская империя и сама строила планы на Русский Север, а вот сотрудничество финнов с Германской империей однозначно превратило Финляндию во вражескую державу, а поэтому британское командование приняло решение заключить с большевиками временный оборонительный союз. 

Но этот урок ничему не научил националистов. 

Продолжение следует.