Идеи Джона Локка о воспитании не являются новостью для нашей публики. Конечно, они не так популярны, как в XVIII в., когда они были достоянием всего образованного общества, но по крайней мере педагогические круги с ними знакомы. Потому я не буду подробно останавливаться на содержании трактата «Некоторые мысли о воспитании» и ограничусь тем, что приведу блестящее резюме из статьи В. О. Ключевского «Два воспитания»: «Новые педагогические воззрения также имели тесную связь с ходом европейского образования, хотя иногда являлись нетерпеливым и запальчивым его отрицанием. В основе этих воззрений явственно сквозили высказанные ещё в конце XVII в. идеи старика Локка. Европейской культуре редко доводилось выносить такие насмешки над собой, какою была его книга о воспитании. В своих университетах и в школах поменьше и пониже она целые века громоздила сложное и с виду величественное здание школьной учёности с её мудрёными доктринами, диспутами, диссертациями, теориями, цитатами, комментариями, а великий английский мыслитель, творец одной из самых глубоких теорий познания, в лёгкой, совсем неучёной книжке повалил это громоздкое здание, возвестив, что молодому английскому джентльмену всё это излишне и непригодно, а нужны ему самые простые вещи: нетолстая и нетеплая одежда, простая пища, приученные к холоду ноги, жёсткая постель, свежий воздух, здравый рассудок, знание людей и природы, привычка молиться Богу утром и вечером, правдивое сердце и тому подобные принадлежности благовоспитанного и добродетельного человека. Казалось, стоило только немножко подумать, чтобы тотчас придумать все эти умные и понятные вещи, до которых, однако, лишь теперь додумалась европейская мысль умом одного из своих величайших мыслителей».
(Отметим в скобках, что авторитет Локка не является общепринятым. Знаменитый реакционер Жозеф де Местр в эссе «Пятый парадокс. Репутация книги вовсе не зависит от её достоинства» не без иронии, но и не без основания писал о Локке – правда, о другой его работе: «Знаете ли Вы, сударыня, какая книга XVIII века менее всего заслужила свою репутацию? Как раз та, которую хвалили более всего: «Опыт о человеческом понимании» Локка. В этом произведении соединились все виды недостатков. Постоянная поверхностность под видом глубины… ощутимые противоречия, злоупотребление словами (с обвинением других в таком злоупотреблении), грандиозные конструкции, основанные на паутине, зловещие принципы, невыносимое повторение и разглагольствование, даже – чтобы уж ни в чем не было недостатка – дурной тон»).
Портрет Джона Локка кисти художника Германа Верелста. Фото: National Portrait Gallery1. Фридрих II
Самый великий представитель династии Гогенцоллернов был большим поклонником локкианской философии опыта (в противоположность популярным в Германии Лейбницу и Вольфу, которых он не любил) и не раз в своих педагогических произведениях воздаёт честь британскому мыслителю. Например, в работе «О воспитании. Письмо женевца г-ну Бурламаки, женевскому профессору» (1769): «Как-то мне случилось быть в обществе одного философа… я дерзнул задать ему скромный вопрос, заглядывал ли он когда-нибудь в произведения Локка. Ответ был резок: „Я всё читал“. „Знаю, милостивый государь, – продолжил я, – что Вам платят за то, что вы знаете всё; но какого вы мнения о Локке?“ Он сухо ответил: „Это англичанин“. „Но будь он десять раз англичанин, – продолжил я, – он представляется мне очень мудрым; он постоянно руководствуется нитью опыта, чтобы не заблудиться в тёмных лабиринтах метафизики; он благоразумен, понятен, а это великая заслуга для метафизика, и я совершенно уверен, что он, скорее всего, прав“. При этих словах кровь бросилась ему в голову; совершенно нефилософский гнев проявлялся в его взглядах и жестах, и с большим одушевлением в голосе, нежели обычно, он начал поучать меня: как у каждой страны – свой климат, так им надобен и свой национальный философ. Я возразил, что истина в каждой стране у себя дома, и осталось только пожелать, чтобы мы располагали большей её долей, если уж даже в университетах она считается контрабандой». В «Инструкции для Рыцарской академии в Берлине» (т. е. для кадетского корпуса) король пишет: «Курс метафизики необходимо начать с истории человеческих мнений, от перипатетиков, эпикурейцев, стоиков и академиков вплоть до наших дней, и наставник подробно изложит юношам учения всех сект с помощью статей Бейля, „Тускуланских бесед“ и трактата „О природе богов“ Цицерона во французском переводе; затем он должен перейти к Декарту, Лейбницу, Мальбраншу и, наконец, к Локку, который один движется наощупь в дебрях метафизики, руководствуясь нитью опыта, насколько достанет этой нити, и останавливается на краю пропасти, непроницаемой для человеческого разума. На Локке учитель должен остановиться поподробнее».
В чем же заключается педагогическое кредо короля? В уже упомянутом письме «О воспитании» он высказывает мысли, звучащие пугающе современно: «Едва покидает юноша порог школы, он забывает все, чему там научился, поскольку его задача заключалась только в том, чтобы рассказать учителю его лекцию наизусть. Как только необходимость последнего исчезает, новые сведения и забывчивость бесследно стирают усвоенное. То, что в школе время растрачивается безо всякой пользы, я скорее объяснил бы ошибочным воспитанием, нежели юношеским легкомыслием. Почему юноше доходчиво не объясняют, что необходимость чему-то научиться когда-нибудь принесёт ему величайшую выгоду? Почему не развивают его способность рассуждать, – не просто заставляя его зубрить логику, но обучая его самостоятельно делать выводы? Это стало бы средством внушить ему, что помнить усвоенное полезно прежде всего для него самого».
Преимущество воспитания перед образованием – аксиома для Фридриха, и воспитание должно быть суровым: «Мягкость раннего воспитания изнеживает, расслабляет, усыпляет и успокаивает. Вместо того чтобы сравнять их с племенем древних германцев, детей скорее считают прижившейся в северных странах колонией сибаритов. Они коснеют в бездеятельности и праздности, думают, что созданы в этом мире лишь для удовольствия и удобства, и полагают, что такие люди, как они, свободны от обязанности служить на благо обществу. Отсюда их проказы, дурачества, долги и мотовство, разорившие в этой стране в пух и прах не одно богатое семейство». Локкианская концепция tabulae rasae, чистой доски, также находит отклик у солдатского короля. «Я убеждён, – пишет он, – что из человека можно сделать все, что только пожелаешь. Очевидно, что среди греков и римлян было немало великих людей в самых разных областях, и что этим они обязаны воспитанию юношества, утверждённому их законами. Но если эти примеры кажутся слишком устаревшими, давайте посмотрим на дела царя Петра I, которому удалось привести к цивилизации совершенно варварский народ. Тогда почему же мы не можем исправить ошибки, когда речь идёт об образованном народе?»
Портрет Фридриха II кисти Вильгельма Кампхаузена. Фото: Sanssouci Своими соображениями о воспитании наследника престола Фридрих делится в «Инструкции майору графу Борке» от 24 сентября 1751 г. Король считает, что «одно дело – воспитывать сына простого гражданина, и совершенно иное – того, кто предназначен управлять государствами». Описывая уроки древней истории, Фридрих расставляет акценты так: «Мой племянник должен пройти древнюю историю, познакомиться с различными монархиями, которые сменяли друг друга, а из греческой истории – с тем именно, что случилось во время войн Артаксеркса, Филиппа и Александра. Из римской истории эпоху Пунических войн и Цезаря. Его память не нужно утомлять перечнями государей, пусть он узнает только имена выдающихся людей, которые сыграли значительную роль в своём отечестве». «Недостаточно заставить его, как попугая, заучить историю. Наибольшую пользу подвиги древности приносят потому, что с ними можно сравнить современные, раскрыть причины, вызывающие перевороты и показать: порок обычно наказывается, а добродетель вознаграждается. Затем следует привлечь его внимание к тому, что историографы древности не всегда придерживались правды, так что прежде, чем доверять, нужно испытать и вынести собственное суждение». Параллельно с историей изучается география. «Необходимо, чтобы он получил представление о странах и их правительствах. Поскольку такого рода учение хорошо согласуется с историей, можно, когда наступит черёд одного из этих предметов, наставлять его и в другом». Курс логики должен быть далёк от педантства. В числе изучаемых авторов должны быть Цицерон, Демосфен, а также некоторые трагедии Расина, и т. д. Религиозный фанатизм опасен и не нужен: «Когда он станет года на два старше, можно в самых общих чертах познакомить его с философскими учениями и различными религиями, ни к какой из них не внушая ненависти… Ему не следует слишком горячо привязываться к духовному лицу, преподающему закон Божий, и верить тому, чего прежде он не проверил на опыте». Фридрих привносит в воспитание значительный элемент либерализма: «Физическими упражнениями – танцами, фехтованием и верховой ездой – можно заниматься во второй половине дня, после обеда. Если ребёнок будет с удовольствием изучать латынь, польский или итальянский язык, это надо предоставить на его усмотрение. Если же он не выкажет таких склонностей, не нужно принуждать его к этому, равным образом как и заставлять музицировать». Занятия организуются так, чтобы ребёнок учился с удовольствием. К воспитанию нравственности Фридрих относится строже: «Обращайтесь с моим племянником, как с сыном простого гражданина, который должен пройти свой собственный путь. Говорите ему, что каждый станет его презирать, если он ошибается или ничему не учится». Следует подчёркивать, что самостоятельно приобретённый опыт и личная ответственность куда важней знатного происхождения: «Он должен усвоить, что все люди равны и что высокое происхождение – лишь химера, если оно не подкреплено заслугами. Позвольте ему говорить с людьми наедине, чтобы он приучился к полной непринуждённости. Что страшного в том, если он будет необдуманно болтать? Известно, он ребёнок. Воспитывая его, прилагайте все силы к тому, чтобы он действовал самостоятельно и привык, что им не руководят посторонние. Его глупости, как и хорошие поступки, – всецело его достояние».
В одном пункте это свободное воспитание резко противоречит педагогическим задачам: «Важнее всего, чтобы в нем пробудилась склонность к военному делу. Поэтому и вы, и все прочие должны говорить ему при всяком удобном случае, что мужчина высокого происхождения, не ставший солдатом, жалок. У него должна быть возможность видеть войска, как только он того пожелает. Можно показать ему также и кадет и со временем пригласить пять-шесть из них, чтобы он тренировался вместе с ними. Однако это должно быть развлечением, а не обязанностью; величайшее искусство заключается в том, чтобы привить ему вкус к этому ремеслу; однако заставлять его скучать или пугать – значит погубить все». Важнейшее правило: «пусть никто не смеет вести с ним никаких речей, кроме как в патриотическом духе». Военную – по крайней мере офицерскую – службу племянник Фридриха должен пройти от начала до конца: «Я желаю, чтобы, когда он будет постарше, он начал службу в чине лейтенанта, чтобы затем пройти все звания. Не воспитывайте в нем высокомерия. Офицеры, сидящие с ним за одним столом, должны задевать и подзадоривать его, чтобы развить в нем лихость и весёлый нрав». Как и Локк, Фридрих обращает основное внимание на искоренение упрямства: «Если он послушен, будьте с ним ласковы. Если же он упрям, неограниченно пользуйтесь данной Вам властью; наказывайте его, отнимая у него шпагу, сажая его под арест и по возможности задевая его самолюбие. Сейчас он кажется совершенно мягким, но с возрастом станет сильнее». Изнеженность для ребёнка вредна.
Сам Фридрих II воспитывался по совершенно другой инструкции, в чем-то (прежде всего относительно военного дела) перекликающейся с высказанными им взглядами, в чем-то им противоречащей. Подполковник фон Рохов получил от отца Фридриха II, Фридриха-Вильгельма документ такого содержания: «Так как потребно пред всеми вещами, чтобы мой сын имел Бога пред очами и Господа Иисуса в сердце, чтобы он прилежно молился Богу, также упражнялся в чтении Библии, то должен подполковник ф. Рохов обратить на это особое внимание и его усердно убеждать, чтобы он все такое делал. <…> Он должен также затем работать со всею строгостию – сделать из него честного человека и офицера; напротив – он должен ему каждый раз представлять, что все нежное, бабье, похотливые занятия – весьма не согласуются с достоинством мужчины <…> Так как мой сын имеет не свойственные мужеству наклонности и всё у него направлено на удовольствия <…> то должен подполковник ф. Рохов рассудительно при этом употребить все то, что только возможно, по своим силам и способностям; если его старания не помогут, то это будет несчастие. <…> Он должен также представлять ему необходимость подчинения королю и его отеческой воле во всех отношениях…» (Потсдам, 15 марта 1729 г.).
Планы Фридриха-Вильгельма, как и планы его сына, не осуществились. Отцу не удалось сделать из кронпринца хорошего христианина. А в Германии неогуманистические традиции победили локкианство. Эта победа обеспечила мировое лидерство немецкой науки в XIX в. Но неогуманизм – вещь сложная и хрупкая… Достичь вершины Германия смогла, а удержаться на ней – нет.
II. Екатерина II
Роль Екатерины Великой в истории русской образованности в чем-то парадоксальна: будучи воплощением века Просвещения на троне, она только ко второй половине царствования – да и то лишь следуя австрийскому примеру – принимается за масштабную реформу, создавая предназначенную для третьего сословия сеть народных училищ. В «Грамоте на права и выгоды городам Российской Империи» от 21 апреля 1785 г. (тогда подготовка реформы вступила в завершающую стадию) народным школам уделяется только § 17, в то время как взаимоотношения мастеров и учеников рассматриваются подробнейшим образом, вплоть до такого блистательного шедевра кабинетной прозы, как предписание «Всем мастерам, а паче подмастерьям, запрещается учеников в пьянстве по злости и глупости без причины бить или худо с ними поступать».
Нельзя назвать Екатерину II и оригинальным педагогическим мыслителем. Однако весьма поучительны и сильные, и слабые стороны её взглядов.
Локкианская тенденция очень чувствуется в инструкции о воспитании её старших внуков – Великих князей Александра и Константина Павловичей, первому из которых она хотела передать свой престол, минуя сына, а второго прочила в императоры восстановленной Византийской Империи. Как представление о tabula rasa, так и многие мысли, высказанные здесь, – мысли, поражающие причудливым переплетением весьма тонких и проницательных наблюдений о человеческой природе с очевидно наивными взглядами и ожиданиями, – во многом восходят к Локку и, как показали исследователи, иногда чуть ли не дословно повторяют пассажи из «Нескольких мыслей о воспитании». Локкианство Екатерины глубже и последовательнее, чем Фридриха, хотя она не злоупотребляет упоминанием имени английского философа.
Итак, перед нами «Инструкция князю Николаю Ивановичу Салтыкову при назначении его к воспитанию Великих Князей». Императрица пишет: «Богу благодарение! неоспоримо, что природное сложение Их Высочеств, здоровье их и качество души и ума соответствуют в полной и редкой мере принятому об них попечению». Императрица уверена, что Н. И. Салтыков обладает необходимыми качествами воспитателя.
«Высокому рождению Их Высочеств паче иных предлежат два великие пути: 1-й: справедливости, 2-й любви к ближнему; для того и другого нужнее всего, чтоб имели они порядочное и точное понятие о вещах, здравое тело и рассудок.
Портрет Великого князя Пётра Фёдоровича и великой княгини Екатерины II с пажем кисти Анны Розины де Гаск. Фото: Национальный музей изобразительных искусств…здравое тело и умонаклонение к добру составляют все воспитание и того для предписываем вам о сохранении и подкреплении дражайшего здравия Их Высочеств, любезнейших наших внуков, иметь прилежнейшее попечение». Далее воспитательная программа делится на этапы: «1) продолжение младенчества до семи лет, 2) из младенчества выходящие отроки, 3) оные отроки, вступающие в юность, начало которой обыкновенно почитается с пятнадцати лет». Воспитание для всякого возраста заключается «в четырёх вещах: 1) в добродетели, 2) в учтивости, 3) в добром поведении и 4) знании». К этой общей инструкции (Марта 13 дня, 1784 года) даются приложения. Приведём из них отрывки:
«А. Наставление касательно здравия и сохранения оного.
Об одежде
Да будет одежда Их Высочеств летом и зимою не слишком тёплая, не тяжёлая, не перевязанная, не гнетущая наипаче грудь.
Чтоб платье их было как возможно простее и легче.
О пище
Кушать и пить нужно; но что кушать и пить, и сколько, сие определять смотря на то, что Их Высочествам в каких обстоятельствах здорово.
Пища и питие да будут простые, и просто заготовленные, без пряных зелий, или таких корений, кои кровь горячат, и без многой соли.
Буде кушать захотят между обеда и ужина, давать им кусок хлеба.
Запрещается им давать вина инако, как разве по докторскому предписанию…
Чтобы не кушали, когда сыты, и не пили, не имея жажды…
О воздухе
Чтоб в покоях Их Высочеств зимою по крайней мере дважды в день переменен был воздух открытием окон воздушных.
Чтоб как возможно Их Высочества лето и зимою чаще были на вольном воздухе, когда сие не может вредить их здоровью.
Зимою же колико возможно реже быть им возле огня и чтоб зимою покои Их Высочеств не были теплее натоплены, как от 13 до 14 градусов по термометру Реомюра.
Чтоб летом играли на свежем воздухе, на солнце, на ветру.
На огар лица и рук от солнца не смотреть…
За весьма нужно и полезно почитается, чтоб Их Высочества учились плавать.
Сверх того поваживать их, чтоб часто ноги мыли в холодной воде для избежания простуды и мозолей на ногах, и чтоб не опасались мочить ног…
О сне
Чтоб Их Высочества спали не мягко, но на тюфяках, как привыкли; а отнюдь не на перинах, и чтоб одеяла их были лёгкие, летом простые ситцевые, подшитые простынёю, зимою стёганье, или стёганные.
Спать им, чтоб ночью голова не была покрыта или закутана, колико хотят: понеже сон детям здоров, но как вставать рано здоровоже, и для того поваживать Их Высочества ложиться рано…
О детских забавах и весёлости нрава.
Весёлость нрава Их Высочеств ни унимать, ни уменьшать не должно; напротиву того поощрять их нужно ко всякому движению и игре, летам и полу их сходственным: ибо движение даёт телу и уму силы и здоровье…
Детские игры не суть игры, но прилежнейшее упражнение детей.
Вообще дети не любят быть праздными.
Разнообразие упражнения и свободность в упражнении детям всегда приятны и питают в них весёлость нрава.
Питая в детях весёлость нрава, надлежит отдалять от глаз и ушей их все тому противное, как-то: печальные воображения, или уныние наносящие рассказы, и всякие малодушия, привлекающие негу, такожде и ласкательства…
Б. Наставление касательно продолжения и подкрепления умонаклонения к добру
Кто от природы к доброму и лучшему стремится, тот родился счастлив. Доброе сердце, нрав тихий, в обхождении учтивость, приветливость и снисхождение всем людям нравится; гордость, нахальство, надменность и притворство равно всем людям несносны.
Хвалы, даваемые хорошему поведению, хулы и пренебрежение хулы достойному суть те способы, коими поощряется хорошее и отвращается дурное поведение. В награждение добрых дел представить детям надлежит честь, доброе имя и славу; а за дурные дела стыд и поношение.
Никакое наказание обыкновенно детям полезно быть не может, буде не соединено со стыдом, что учинили дурно; кольми паче таким детям, в душах коих стыд к дурному вселён от младенчества, и для того предписывается: твердить воспитанникам и давать им чувствовать при всяко удобном случае, что те, кои прилежанием и радением исполняют от них требуемое, у всех людей выигрывают любовь и хвалу; а за неприлежание и нерадение воспоследует презрение, нелюбовь и никто их не похвалит.
При всех случаях вселять и напоминать Их Высочествам правила человеколюбия и благоволения ко всякой твари и поощрять их к тому похвалою за те качества, в людях приобретаемою…
В. Наставление касательно добродетели и того, что от детей требуется.
Приготовляя здравие тела, аки временное жилище души, надлежит приступить и к основанию добродетелей полезных душе от самого младенчества; следствия того простираться будут на времена настоящие и будущие.
Первая добродетель по христианской должности есть истинное познание Бога, Творца Видимого и Невидимого, от которого зависит наше благополучие и от человеколюбия Которого получаем все благое, и которому достодолжную любовь и почтение приносить подобает, как совершеннейшему Существу, делами и молитвою.
О хотении.
Телесная сила оказывается в преодолении какого ни есть труда и затруднения; душевная же крепость оказывается в преодолении собственных хотений и подчинении хотений здравому рассудку и справедливости дабы от младости поважены были повиноваться совету здравого рассудка и справедливости, прежде ещё, нежели ум созреет.
Буде Их Высочества чего пожелают, что им самим, или другим вредно быть может, или чего дать не должно, или не можно; в том им отказывать и отнюдь не давать и не дозволять.
Буде чего будут просить со слезами, или с упрямством, или упорно: то запрещается им давать, а притом сказывать надлежит, что не даётся для того, что упорно, или со слезами, или с упрямством просят.
О послушании.
…Кто с младенчества не поважен повиноваться приказанию и совету родителей и приставников, тот, созрев, не в состоянии будет слушать совета здравого рассудка и справедливости…
Об упрямстве.
Кто не слушается, тот болен, следовательно лишён выгод здорового. Его, содержать аки больного, и болезнь его не кончится инако, как с возвращением здравого рассудка, т. е. с послушанием и покорностию, и когда надежда видится, что умнее быть хочет.
Буде кто, паче чаяния, при детях окажет упрямство или непослушание; того, аки больного, послать домой, дабы остался дома до выздоровления.
Что запрещать и до чего не допускать.
Запрещать и не допускать до того, чтоб Их Высочества учинили вред себе или жизнь имеющему; следовательно бить, или бранить при них не надлежит и их не допускать, чтоб били, щипали, или бранили человека, или тварь, или какой вред, или боль причиняли.
Не допускать Их Высочеств до того, чтоб учили или убивали невинных животных, как-то: птиц, бабочек, мух, собак, кошек, или иное подобное, или портили что умышленно; но поваживать их, чтоб попечение имели о принадлежащей им собаке, птице, белке или ином животном, и оным доставляли выгоды свои, и даже до цветов в горшках, поливая оныя…
Ложь и обман запрещать.
Ложь и обман запрещать надлежит как детям самим, так и окружающим их, даже и в шутках не употреблять; но отвращать их от лжи. Буде кто из воспитанников, или при них кто солжёт; то представить ему, что лгать есть дело стыдное и бесчестное, влекущее за собою презрение и недоверие всех людей. Буде кто из них солжёт, то первый раз оказать о том удивление, как о поступке странном, неожиданном, неслыханном и неприличном. Буде же паки найден будет во лжи, то чинить ему выговор и смотреть на него и обходиться с ним холодно и с презрением всем тем, кои о том знают. Буде, паче чаяния, не уймётся, то почесть ложь за упрямство; упрямство же влечёт за собою наказание, которое совокуплено быть имеет со стыдом и с опасением поношения.
О худых и порочных примерах.
Отдалять от глаз и ушей Их Высочеств все худые и порочные примеры.
Чтоб никто при детях не говорил грубых, непристойных и бранных слов, и не сердился.
Отдалять от воспитанников всякие разговоры, рассказы и слухи, умаляющие любовь к добру и добродетели, или умножающие пороки…
О смелости и о пустом страхе и опасении.
Пороки вообще уменьшают смелость и храбрость; добродетели же умножают твёрдость духа и укрепляют рассудок, истинную его смелость и храбрость.
Истинная смелость состоит в том, чтоб пребывать в том, что долг человеку предписывает.
Отдалять надлежит от глаз и слуха во младенчестве и от отроков в первые годы все то, что мысли устрашать может, как-то: всякие пугалища, душу и ум утесняющие, которыми обыкновенно детей стращают и от коих делаются они робки, так, что не могут остаться одни, боятся своей тени, или дрожат в темноте. Все таковые пугалища и в речах употреблять не надлежит…
Г. Наставление касательно учтивости и того, что потому от детей требуется.
Поваживать детей к учтивости; учтивость основана на том, чтоб не иметь худого мнения ни о себе, ни о ближнем.
Отдалять Их Высочества от высокомерия, и им почести принимать с умеренностию. Что делать должно детям пред кем бы то ни было, делать с пристойною смелостию, без замешательства, сохраняя почтение и уважение, к кому надлежит…
Благоволение к роду человеческому, человеколюбие, уважение ближнего, почтение к человечеству, осторожность в поведении, чтоб не пренебрегать, не презирать никого, но показывать каждому учтивость и приличное уважение, бдение, чтоб поведение никому не обратилось в тягость, и обхождение с людьми добровоспитанными да служат в основание учтивости…
Д. Наставление касательно поведения и того, что потому от детей требуется.
Понеже желается видеть в детях сердце доброе, почтение к истине, склонность ко всякому добру, нрав, наполненный учтивостию и благоволением к людям и всякой твари, для того поведение детей не должно быть основано на ничего не значащей тонкости.
Поведение Их Высочеств да не будет притворное…
Из сего не следует, чтоб в детях застенчивость и отдаление от людей питать нужно было; напротив того, да поощрятся в них ласковый приём всех людей, разговоры и приветливость с людьми, наипаче с теми, коих достоинства, заслуги, звание, приятство и учтивое обхождение имеют заставлять и поощрять детей говорить с людьми к ним приходящими, наипаче с благородными…
Способ не быть обманутым в свете есть тот, чтоб знать свет.
И для того приготовить умы питомцев к терпению спора и упорства с холодною кровию. Показать им от чего упорство явное происходит и от чего потаённое; как принимать ласкательства и от какого сложения людей ожидать можно добрых заслуг…
Е. Наставление касательно знания и того, что потому от детей требуется.
Знать обращение в свете и обхождение, сходственное рождению Их Высочеств, и чем отличиться для них пристойно: вот в чем их знание быть долженствует.
«Портрет Великой княжны Анны Павловны, Великих князей Николая и Михаила Павловичей» кисти Франсуа Ферьера. Фото: Soestdijk PalaceИ для того наивящее дело приставников есть питомца дать обращение учтивое, здравое понятие о вещах, поваживать их к обычая добрым при всяком случае, вложить в них правила добродетели, послушание к Нам, почтение к родителям, любовь к истине, благоволение к роду человеческому, снисхождение к ближнему; исподволь показывать м вещи, каковы суть и каковы быть должны…
Учение же, или знание, да будет им единственно отвращением от праздности и способом к спознанию естественных их способностей и дабы привыкли к труду и прилежанию…
Когда учиться будут непринуждённо, но добровольно, тогда такожде охотно учиться будут, как играть. Не принуждая Их Высочеств к учению, сами просить будут и приходить к учению, как к игрушкам…
Когда к какому учению, в которое время, или часы, охоты не имеют, тогда Их Высочеств к тому не принуждать; но прилежно избирать иной час, или время, когда охоту к тому иметь будут.
При всяком учении не держать детей более получаса сряду и кончить всегда прежде, нежели он станут скучать. К учению не принуждать детей и за учение не бранить. Буде учатся хорошо своею охотою, тогда похвалить…
О языках.
Языки и знания суть меньшая часть воспитания Их Высочеств…
К знанию какого иностранного языка присоединить знание какое ни есть полезное на том языке, как-то например: минералогию на Латинском, произращение на Немецком, зверей на Французском; но немного вдруг, а один за другим без принуждения…
Пока дети учатся языкам, начать географию общую и частную Российской Империи.
О учении.
…География, начав с России, Астрономия, Хронология, Математика…
Виршам и музыке учить не для чего, тем и другим много времени теряется, дабы достигнуть искусства.
Запрещается принуждать детей твердить много наизусть. Сие памяти не подкрепляет; ибо добрая память от доброго сложения, а не от иного чего происходит…
Потом следовать может история, нравоучение, правила закона гражданского. К сему служить может Наказ Комиссии уложения и учреждения для управления губерний Российской империи, законы Российские, ибо не знав оных, и порядка, коим правится Россия, знать не могут.
На каждом языке для чтения избрать книги писанные лучшие, и из них выбрать то, что детям читать, или пред ними читать, то есть все то, что может умножить в них знание и просвещение то, которое им нужно; например: естественная история, математика, художества, как снять чертежи, или делать разные опыты.
Всеобщая история, древность, мифология, география, генеалогия, о России и её производствах, торговля и прочее, также физика и история художеств, которая воспитанников водила бы от лёгкого до искуснейшего, доказав опытами.
Русское письмо и язык надлежит стараться, чтоб знали как возможно лучше. В тоже время могут прилежать к учению правил верховой езды, фехтования, волтижирования, плавать, бороться, ружьём метать, из лука стрелять и всему тому, что телу придаёт силу и поворотливость.
Желательно, чтоб военной сухопутной и конной, также и морской службы все части от нижней службы до верхнего искусства прошли, дабы основательное понятие о тех частях получить могли…
Буде Их Высочества окажут охоту точить, или к иному рукоделию, или ремеслу, то от оного их не отвращать, чрез что от праздности отвращены будут и время займётся, питая в Их Высочествах добрую волю, свободность духа, весёлость нрава и прилежание.
Предписывается от одиннадцати лет до пятнадцати употреблять по нескольку часов в день для спознания России во всех её частях…
При истории естественной делать опыты и примечания, какие употребления, ремеслы и рукоделия делать можно из произрастений и естественных производств…
Мифологию и древность им не более знать нужно, как только чтоб не могли сказать, что о том несведущи.
Историю Российскую им знать нужно, и для них сочиняется.
Познание человека ещё нужнее.
А за сим:
Законы своей земли и правосудие, употребление доходов, военное искусство в защищении и наступлении, о переходе рек и гор, собрание войск, учение, движения, прокормление, содержание, попечение о больных, дряхлых и неимущих…
Из древней истории примеры добродетельные, так же причины приращений, уменьшений и падений государств и народов выбрать можно с пользою для чтения, краткое известие о всяком государстве: 1-е о его начале, 2-е о знатных происшествиях, 3-е о важнейших и похвальных делах Государей, 4-е о несчастии последствий порочных дел,. 5-е наследственное или нет, 6-е ограничена ли власть Государя, 7-е как правится, 8-е и какими местами, 9-е о военной силе сухопутной и морской, и в чем примечательна, 10-е о многолюдстве, 11-е о доходах, богатстве, торговле, естественном положении; имеет ли все выгоды природные, либо получает оные из иных стран, 12-е о законе каждой земли, 13-е какие намерения иметь могут в рассуждении своих соседов?
…Чтение похвальных дел в истории отличившихся людей полезно быть может, аки поощрение к подражанию; так же права должности правительства, попечение о богослужении, о наставлении вообще, о умножении знания, искусства и художеств, о удобрении земли и разработывании оныя, о умножении людей, торговли, рукоделий, ремесла, правосудия, порядка, доходов, о содержании сил сухопутных и морских, о мире и войне, союзах и посольствах».
Далее следует рассуждение о качествах «приставников» и принципах их обращения с детьми, на чем останавливаться мы не будем. Но интересно посмотреть, какого успеха достигли образовательные усилия императрицы?
Природа посмеялась над локковской концепцией чистой доски. Из одинаковой школы два брата вышли очень разными. И старший усвоил и любезность, и выдержку (развив в себе превосходный талант скрывать свои мысли, что сделало его весьма умелым дипломатом; я замечал, что иногда высказывания Александра I цитируют без учёта этого фактора и за его идеи выдают то, что он хотел бы, чтобы собеседник думал, что он думает). Младший был гораздо более открытым, пожалуй, более добрым, но и более грубым. Разная у них была и выносливость. Старший, пережив страшную ночь гибели отца, выдержал почти десятилетнюю борьбу с человеком, который считается одним из величайших полководцев мира, и добился того, чтобы этот человек – и его личный и ненавистный враг, и постоянное препятствие установлению прочного мира и спокойствия в Европе – ушёл с исторической сцены. И если под конец его тело и душа не устояли под бременем власти, то нужно признать – никакой человеческой стали не под силу такие нагрузки. Младший от страшной тяжести короны уклонился. Что касается эрудиции – мне очень хотелось бы самому получить представление о круге знания Александра I (Константин Павлович в этом отношении не столь интересен и, думаю, более предсказуем).
…И не будем забывать, что хотя просвещение в России началось не с Александра, он создал трудящееся над ним ведомство.
