11 декабря 1999 года… Ровно в полдень истёк срок ультиматума, который федеральный силы, окружившие чеченскую столицу, предъявили жителям Грозного: либо вы выходите из города по обозначенным на карте коридорам, либо остаётесь, и тогда вас приравнивают к участникам боевых действий со всеми вытекающими из этого последствиями. Угроза была пустой формальностью. В штабе федеральных сил прекрасно понимали, что значительная часть грозненцев ещё в начале войны покинула город и республику. В то же время в столице Чечни осталось не менее 15 тысяч человек – как правило, стариков, инвалидов и женщин с детьми на руках, которые не могли самостоятельно выбраться из города. Было немало и тех, кого насильно задержали боевики, чтобы потом использовать мирных граждан как «живой щит» против наступавших федеральных сил. И как «маскировку», чтобы в ходе уличных боёв было легче выдавать себя за пострадавших горожан.
Этот ультиматум предназначался скорее для боевиков Масхадова, Хаттаба и Басаева: в городе тогда находилось более 6 тысяч ваххабитов, прошедших серьёзную военную подготовку. Их главари, временно забывшие о своих разногласиях, тоже были заперты в Грозном, хотя полевые командиры всё ещё верили в свою победу и запальчиво объявили, что Аллах никогда не допустит, чтобы неприступный Джохар (в Ичкерии Грозный был переименован в Джохар) был бы взят неверными.
Тем не менее в чеченской столице готовились к решительной схватке с российской армией. Был утвержден план обороны Грозного, согласно которому город был разделён на 4 сектора обороны. Спешно стали формироваться диверсионные отряды и группы смертников, в том числе из подростков, которые должны были под видом пострадавших гражданских лиц прорваться в тылы федеральных войск и организовать теракты.
Планы обороны тоже были известны в российском Генштабе. Поэтому, когда истек срок ультиматума, в Грозном не произошло ничего: федеральные силы как будто бы в нерешительности топтались у пригородов столицы, не решаясь пойти на приступ.
Отвлекающий удар
В отличие от первой кампании, на сей раз штурм долго и тщательно планировался. Для наступления на город была создана специальная группировка «Особый район Грозный» под командованием генерал-лейтенанта Владимира Булгакова, который, как Трошев и Шаманов, участвовал ещё в Первой чеченской кампании, а до этого воевал в Афганистане. И генерал Булгаков прекрасно знал горькую цену поспешности и приказам взять город к такой-то дате.
Нет, на этот раз федералы никуда не спешили, прекрасно понимая, что время работает на них. Специально подготовленные офицеры в лагерях беженцев опрашивали грозненцев на предмет сведений о системе обороны города и силах противника. И, кстати, именно чеченцы и сдали главную «военную тайну» боевиков, которые для скрытой связи между различными районами города использовали канализационные коллекторы. Удалось составить схему этих коммуникаций, после чего эти подземные ходы сообщения были перерезаны.
Шла и информационная подготовка. Специально для боевиков в эфир транслировались все разногласия командного состава федеральных сил по поводу того, штурмовать или нет чеченскую столицу. Дескать, командование внутренних войск считало, что части измотаны практически не прекращающимися боями, «жёсткими» и «мягкими» зачистками, в подразделениях – большой некомплект личного состава после Дагестана и похода по равнинной Чечне: погибшие, раненые, больные. Всё это рождало у боевиков призрачную надежду, что вот-вот и у них получится вновь диктовать условия слабой России.
Наконец 26 декабря 1999 года начался официальный штурм столицы Чечни.
В этот день перед бойцами 21-й Софринской бригады внутренних войск была поставлена задача взять западную окраину города – Старопромысловский район, через который проходила улица Заветы Ильича – главная магистраль города, ведущая прямо в центр. Именно по Заветам Ильича в декабре 1994 года и шли в город колонны бронетехники на первый штурм города.
Как позже выяснилось, атака софринцев была отвлекающим манёвром, призванным связать все силы боевиков. Пока ваххабиты готовились к отражению атаки с запада, в руки федералов практически без боя перешла Ханкала – восточный пригород Грозного, в котором во время Первой чеченской кампании располагался центр дислокации всей федеральной группировки. Здесь тогда были обустроены командные пункты Российской армии и внутренних войск, бункеры с дотами, сеть траншей и укреплённый аэродром для вертолётов. Это были наиболее мощные укрепления, штурм которых мог бы дорого обойтись нашим солдатам.
Российские войска хоронят трупы в окопе во время второй чеченской войны. Фото: Наталья МедведеваНо и отвлечение внимания боевиков от Ханкалы стоило софринцам немало жизней.
«Задело меня, я ранен»
Военкор Александр Бородай – будущий советник премьер-министра ДНР и глава «Союза добровольцев Донбасса» – в те дни так описывал бои Софринской бригады ВВ:
– Наш «Урал» поднимается на вершину холма, у дальнего склона которого тонут в густом тумане окраины Грозного. Туда, по целям в Заводском районе, бьют скопившиеся на высоте танки, самоходки, зенитки, «Грады», «Ураганы», миномёты. Зрелище одновременно красивое и пугающее. Трассы множества разных снарядов то и дело перекрещиваются, накладываются друг на друга, а внизу сквозь туман видны вспухающие огни разрывов. Пока работает артиллерия, пехота стоит и ждёт.
Тем временем готовится двинуться вниз и первый батальон бригады, командует которым спокойный, немногословный белорус Тарас Малашкевич. Ещё недавно он был начальником штаба батальона, а теперь сменил раненого комбата. Сам батальон насчитывает человек около восьмидесяти – немало потерял в предыдущих боях, а экипажи бээмпэшек пока тоже остаются наверху. Штурмовать первые здания пойдёт одна пехота. Технике пока слишком опасно соваться в городские кварталы. Машины войдут в Грозный лишь после того, как будет занят довольно значительный плацдарм.
Перед началом спуска слышим, как комбат договаривается с поддерживающими нас огнём танкистами. Немолодой армейский капитан в засаленном комбезе советует далеко не соваться и обращаться за поддержкой.
Бегом спускаемся по крутому склону в рощу. Всё ещё до конца не рассеявшийся туман оказывается нам на пользу – скрывает передвижения от глаз вражеских снайперов. Уже совсем недалеко слышны короткие автоматные очереди, потом начинает длинными бить пулемёт. Это вступили в бой передовые группы батальона.
До пятиэтажного дома, захват которого является первостепенной задачей первого батальона, остаётся каких-то две сотни метров. И тут над головой начинают петь тягучую песню пули, отчётливо слышны резкие щелчки снайперской винтовки. Звучит команда «В укрытие», и солдаты рассыпаются по обочинам дороги, вжимаются в канавы и впадины, заползают под деревья. Кто-то сдавленно чертыхается: чеченские кустарники – и те встречают российских солдат здоровенными колючками.
Стоять остаётся только комбат, предусмотрительно отошедший на несколько метров от дороги. В руках у него две рации: одна для связи с «двенадцатым» – командиром действующей в нескольких десятках метров впереди штурмовой группы, по другой он докладывает обстановку находящемуся на командном пункте комбригу. По позициям противника комбат вызывает огонь стоящего на холме танка.
Над нами с воем проносятся снаряды, от близких взрывов подрагивает земля. Через некоторое время «двенадцатый» докладывает, что двухэтажка взята, а к пятиэтажке удалось подойти совсем близко, но у него два – нет, уже три раненых: задело осколками наших же снарядов, а одному солдату пуля снайпера попала прямо в автомат, выведя оружие из строя.
Выходит на связь и комбриг, обеспокоенный медленным продвижением штурмовых групп, однако ещё в начале реплики он говорит: «Я не тороплю…» Похоже, полковник Фоменко, в отличие от многих других старших офицеров, прекрасно осознаёт трудность задачи, доставшейся его подчинённым.
Проходит ещё несколько минут, и комбат начинает нервничать:
– Пока сами не пойдём, они дальше не продвинутся, – бросает он своему заместителю, и они первыми из нашей группы начинают перебежками двигаться к дому.
Мы тоже по одному перебегаем дальше, пока не оказываемся за прочной кирпичной стеной какого-то сарая. Здесь скопилась небольшая часть солдат и офицеров батальона. Видно, что многие бойцы уже очень измотаны. В большинстве своём невысоким и не слишком могучим солдатам нынешней рабоче-крестьянской армии нелегко выдерживать физические нагрузки, диктуемые военной обстановкой.
Откуда-то с крыши сарая часто стреляет наш пулемётчик, а вскоре к нам спрыгивает его помощник: ему надо заменить раскалившийся от стрельбы ствол пулемёта. За стенкой стрельба то нарастает, то почти совсем стихает, перемежаясь хриплым командным матом командиров. В какой-то момент, выглянув из-за кирпичного укрытия, удаётся увидеть, как наши бойцы бегут к дому, поливая окна огнём из автоматов. До пятиэтажки осталось каких-то два десятка метров.
Вскоре наступает и наша очередь двигаться к дому. Проверенный и относительно безопасный путь – до фонарного столба, а затем вниз: дом стоит в довольно глубокой впадине, поэтому его нижние этажи и оказались недоступны воздействию нашей артиллерии.
Повинуясь взмаху руки незнакомого лейтенанта, с почти спринтерской скоростью добегаю до столба и вламываюсь в растущие на склоне кусты. Наконец-то «дома»! От пятиэтажного здания, ещё вполне целого всего несколько часов назад, сейчас остались лишь руины, три верхних этажа представляют собой сплошную бесформенную развалину. По груде кирпичей и обломков мы вскакиваем на полуразрушенный балкон первого этажа, над козырьком которого на прутьях арматуры удерживаются куски стен с верхних этажей, в любую секунду грозя свалиться нам на головы.
В маленькой комнатке полно бойцов. На грязном топчане в неловкой скованной позе сидит раненый солдат из снайперской роты. Вражеская пуля попала ему в плечо. Впрочем, бойцу ещё повезло: ранение, вроде бы, не слишком тяжелое, а в батальоне есть уже один убитый – пулей в шею. Следующая комната выходит окнами на другую сторону, поэтому она и прихожая простреливаются вражескими снайперами, и нам приходится стоять в дверном проёме, выходящем на лестничную площадку. Время от времени боевик, сидящий в соседней точно такой же пятиэтажке, посылает очередь в окно комнаты – и пули с сухим щёлканьем попадают в распахнутую дверцу комода.
В прихожей есть стенной шкаф, в котором уместился мелкорослый боец, обладатель странной клички «Борман». Через простреливаемую прихожую ему перекидывают шашки с дымом и «черёмухой», и он ползёт на животе к окну. Чеченец в соседнем доме явно видит его движения, но его пули не достают до самого пола и пролетают в двух десятках сантиметров над головой бойца. Тот сосредоточенно пыхтит, ползёт быстрее и наконец попадает под защиту подоконника. Оттуда бросает за окно шашки – прикрыть тех, кто будет штурмовать следующее здание.
Вдруг совсем рядом чей-то бас ревёт на чистом русском языке: «Сдавайтесь, вы окружены, сопротивление бесполезно!» – и ещё что-то про горячий чай.
Тем временем «Борману» не сидится в его стенном шкафу. Несмотря на предостережения товарищей, он начинает какие-то сложные из-за нехватки места манипуляции и наконец извлекает из-под себя здоровенную швабру, на которую насаживает нашедшееся под рукой детское пальтишко.
Импровизированное чучело, похоже, здорово разозлило чеченского автоматчика, так как он начинает лупить в нашу комнату с удвоенной силой, и сверкающие зелёным огнём трассирующие пули то и дело пролетают дом насквозь.
– Пусть себе стреляет, – ворчит всё тот же бывалый снайпер, – патроны только потратит, а потом мы-то уж с ним разберёмся.
– Когда там он их потратит, – вздыхает его товарищ, стоящий рядом с нами в дверном проёме.
Через пару минут пуля чеченского бандита, срикошетив от стены, попадает ему в бок.
– Задело меня, ранен, – тихо произносит он, ослабевшими руками лапая место, в которое ударила пуля.
Тихонько, по стеночке, втаскиваем его в соседнюю безопасную комнату. Первого раненого в ней уже нет: несмотря на огонь чеченских снайперов и гранатометчиков, к пятиэтажке прорвалась «бэха» и увезла прежний «груз 300».
Тем временем подкатывают розоватые сумерки. Мы с Валерой многозначительно переглядываемся – ситуация тухловатая. Вторую пятиэтажку захватить так и не удалось, так что на ночь нам остаётся только эта развалюха, да ещё и частично простреливаемая. Если чеченцы сумеют подтянуть подкрепление или просто пришлют из центра города свежую смену – удержать имеющуюся позицию будет очень непросто. Особенно если учесть, что все мы уже устали и изрядно замёрзли.
Справа от дома полыхают несколько частных домов – работает третий батальон. Там сопротивление не очень сильно – бандиты предпочитают закрепляться в прочных многоэтажных зданиях. Однако мы знаем: там тоже есть потери. А второй батальон, действующий по левую руку, вроде бы занял двухэтажные здания, за которыми простирается стадион, по данным разведки, превращённый чеченцами в настоящий укрепрайон.
…«Бэха» подходит к дому почти в темноте: чумазый механик-водитель появляется на разбитом балконе и сообщает, что мне тоже приказано возвращаться. Наскоро прощаюсь с остающимися, подхватываю раненого снайпера подмышки, а его винтовку использую в качестве посоха. Он идёт сам, но с большим трудом.
Над «бэхой» нависает бетонный забор, под прикрытием которого собралось почти всё управление батальона.
– Ещё один такой бой – и от батальона ничего не останется, – говорит мне молодой комбат.
Пройдёт меньше суток, и он сам попадёт в госпиталь с ранением в голову.
Механик протестует против моей попытки проехаться на броне. Как только мы выкарабкались из ямы, я по достоинству оценил его правоту: по стенке десантного отделения раз за разом щёлкают автоматные очереди. Древняя БМП-1 движется так тяжело, что, кажется, готова развалится на запчасти в любую минуту. В своё время армейцы удружили вэвэшникам, снабдив бригаду «по штату» развалинами, собранными со всего Советского Союза, причём несколько машин прибыли аж из Монголии.
Новая остановка у какого-то забора. Испуганные лица молодых солдат и посвист близких пуль – к нам садятся ещё несколько легко раненных. Потом снова медленные передвижения и мучительно долгие, полные напряжённой неизвестности остановки. Проломившись сквозь кустарник, мы снова оказываемся в двадцати метрах от дома – там, где первый батальон скапливался для броска несколько часов назад. Теперь здесь закрепилась часть 3-го батальона. Приносят раненых: у одного пуля прошла около сердца, он постанывает и пытается подняться, чтобы самостоятельно влезть в машину.
Солдаты толпятся рядом. Никто не знает, что делать: то ли помогать, то ли останавливать и укладывать его в машину лежащим. Вопрос решается сам собой, когда на зелёном пластиковом листе подносят ещё одного по-настоящему тяжёлого. Куда ранен боец – сразу не поймёшь: кровью залито всё туловище, обмотанное бинтами. Пытаемся упихать его в свободное десантное отделение, но никак не получается: парень очень высок, и ноги просто не умещаются.
Бээмпэшник спускается в башню и оттуда пытается втянуть его за верхнюю часть туловища, но не хватает сил. Так мы возимся несколько минут, а раненый стонет, сначала громко, потом всё тише. Позже мне сказали, что он так и не дожил до госпиталя. А вот механик-водитель, спасший в тот день немало жизней, но не сумевший спасти ещё и эту, заслуженно представлен к званию Героя России.
Новый штурм
После взятия Ханкалы и Старых Промыслов федеральные силы вдруг остановились на целых три недели. До середины января федералы укрепляли линии обороны и методично обстреливали из тяжёлых гаубиц позиции боевиков, обрушивая дом за домом.
17 января начался решительный штурм города. На улицы вернулась классическая «ёлочка» из идущей вдоль края улиц пехоты и техники, прикрывающих друг друга. Малейшее сопротивление подавляли превосходящей огневой мощью. Старший лейтенант Алексей Горшков из 674-го полка внутренних войск МВД РФ вспоминал:
– Из шестнадцатиэтажки-«свечки» с левой стороны Минутки то и дело били снайперы… Полку придали два танка, и командир полка приказал танкистам открыть по этому дому огонь прямой наводкой. Танк сделал несколько выстрелов, и эта «свечка» вместе со снайперами легла целиком.
«Раненые шли потоком»
Военврач Алексей Чехов, работавший в тот момент в полевом госпитале на окраине Грозного, так вспоминал начало штурма чеченской столицы:
– Грохот был невероятный, я даже немного одурел, как сейчас помню. Но бывалый «прапор» увидел мои круглые глаза, сказал потерпеть: через пару дней привыкну.
Потом «поплыли» раненые. Один из них был снайпер, он никак не хотел отдавать свою эсвэдэшку, всё мычал и матерился. Под правой рукой было входное огнестрельное. Открыли, пуля пробила лёгкое и остановилась в районе грудной клетки, в одном сантиметре от сердечной мышцы. Не поняли, почему она не прошила его. «Собрали» всё на место. Повезло бойцу очень сильно. Позже узнали, что в момент боя от стены отрикошетила пуля и попала ему в бок. Боец сутки ещё находился на позиции, пока не потерял сознание. Как он не умер от внутреннего кровотечения, так и осталось загадкой.
Вообще поток раненых был огромен: контузии, огнестрелы, осколочно-минные повреждения, часто ранения в голову, как правило, заканчивались плачевно.
В самый первый день «прилетели» на разбитом УАЗике разведчики, то ли «грушники», то ли «гбэшники» – ни званий, ни нашивок. Из машины вытащили тело, попросили оказать первую помощь. А тело по-английски орёт. Оказывается, наши разведчики-диверсанты захватили инструктора из Англии, который за идею «долларовую» помогал чичам воевать против злых русских оккупантов! Но до штаба группировки войск англичанин, говорят, так и не доехал. Повесился на подбитом российском танке, на стволе. Совесть замучила, видно…
Через несколько дней получил приказ выдвинуться с мобильной группой в ПП – в Пункт ромощи, расположенный в самом Грозном. В городе много раненых гражданских, надо оказывать помощь непосредственно на передовой.
Русский солдат стоит у братской могилы чеченцев. Фото: Наталья МедведеваВ ПП нас ждали несколько десятков раненых. У всех стандартный набор травм, полученных во время боевых действий: сильнейшие контузии, осколочные ранения, особенно головы и рук. Было несколько детей с мамами. По рассказам узнал, что просидели в подвале две недели.
Помню мальчика, которого звали Умар. У него было сильное рассечение на голове. Уже воспалилось, до заражения крови, оставалось мало времени. Пришлось «открывать» рану, чистить. Вколол антибиотики, промедол нельзя. Терпел мужественно, даже слеза не капнула.
Подошёл дед с перемотанной рукой, попросил помочь. Спросил, как его зовут. Старик представился: Аксёнов Николай Степанович 1932 года рождения, терской казак. Рассказал, что переживает уже второй штурм Грозного. Увидев, что у меня нет погон, спросил:
– А где сам врач?
Я ему объяснил, что погоны снял, чтобы не привлекать внимание снайперов. Дед покивал.
Размотал руку – гангрена… Уже ничего не сделать. Вколол антибиотик, перевязал, сказал, что ему надо ехать с нами, нужна операция. Пока делал обработку, старик рассказал, что его уже два раза выводили на расстрел боевики, но пока только поиздеваются, попинают, плюнут и уходят дальше...
Забежала женщина, попросила пойти с ней. Дескать, в подвал, где они сидели, боевики бросили несколько гранат. Её мама погибла сразу, а сын с сестрой раненые там лежат. И ещё пара женщин, что с ними были.
Подошел к майору, начальнику ПП, обрисовал ситуацию, попросил выделить броню с бойцами, на что тот в грубой форме послал меня: дескать, это ловушка боевиков, и нас сразу перестреляют. Приказал мне оказывать помощь непосредственно на месте, а не лазить по подвалам.
Отдал женщине бинты, антисептик, объяснил, как и что обработать. Она ничего не сказала, молча повернулась и пошла по разбитой дороге вдоль разрушенных зданий.
И тут началось такое, что я даже себе никогда представить не мог. Раздалось несколько сильных миномётных разрывов на нашей позиции. И сразу же открылась автоматная «трескотня», я упал мордой в грязь моментально, помня единственную заповедь пехотинца: лучше умыться грязью, чем собственной кровью.
Огонь был шквальный, долбили из противоположных зданий. Я пополз в сторону брони, но зря: в неё тут же влетели пару снарядов из РПГ, раздался хлопок, потом еще, и из люков повалил чёрный едкий дым. Меня откинуло к зданию библиотеки. За второй бронёй укрылись бойцы, отстреливаясь из автоматов. Пушка у БМП методично стреляла в сторону зданий, откуда были видны из окон и дырок вспышки.
Перекатился на бок, приподнялся и рывком запрыгнул в окно, упал на бетонный пол, сильно ударился головой. В ушах звон, во рту гарь.
На карачках пополз в сторону входа-выхода в здание, увидел деда и женщин с детьми, укрывшихся в дальнем углу за перевёрнутым столом.
Бросился на улицу, к бетонному блоку, где лежали двое на спине и ещё двое отстреливались. Упал, перекатился, судорожно затеребил застёжку на сумке с бинтами. Повернулся к бойцу, лежащему на спине, – готов, череп раскрыт, пуля вошла в левый глаз, моментальная смерть. Из двоих, что отстреливались, узнал майора. он мне крикнул, чтобы я помог второму. Сказал, что сейчас подойдут два танка, прикроют огнём, помогут нам свалить.
Подполз ко второму раненому. Нет кисти руки, но без сознания. Странно. Стал осматривать быстро… Так и есть: пара входных отверстий от осколков чуть выше бронежилета у основания шеи, кровь идёт, но не сильно. Пока оказывал первую помощь, подошли два танка и бахнули, огонь с противоположной стороны улицы затих. Но тут же начали раздаваться разрывы от миномётов. Видимо, бандюки поняли, что танк им не по зубам, и решили добить нас миномётным огнём. Перевязал.
Занялся кистью – точнее, обрубком руки. Поставил жгут, прикрепил бумажку с временем. Всё, крикнул бойцам тащить его в «коробочку». Быстро поднялся и, полусогнувшись, побежал обратно в здание. Тут увидел деда с гангреной. Он лежал, раскинув руки, на шее был глубокий порез.
– Осколком убило, – сказал солдат с пулемётом, закуривая сигарету.
С улицы раздавались разрывы, забежал майор:
– Уходим быстро!
Я огляделся, но детей и женщин нигде уже не было. Крикнул пару раз: думал, что они захотят поехать с нами. Но ответа не было.
Выбежал на улицу, быстро залез в «коробочку», к раненым, закрыл задний люк, и «коробочка» резко дернулась с места.
– Вроде, вырвались! – крикнул механик-водитель.
– Два раза из гранатомётом шмаляли, но промахнулись, бородатые уроды! – сказал позже майор.
Больше Пункты помощи мы не налаживали, по крайней мере до того момента, как в городе стало спокойно.
Гибель генерала Малофеева
В первый же день нового штурма федеральные силы понесли тяжёлую утрату: в Заводском районе Грозного от пуль снайпера погиб заместитель командующего 58-й армией по боевой подготовке генерал-майор Михаил Малофеев. Погиб, лично поднимая в атаку остановившиеся под шквальным огнём штурмовые группы.
Из воспоминаний генерала Геннадия Трошева:
– На восточном направлении штурмовые отряды 506-го полка к исходу дня 17 января захватили больничный комплекс и несколько кварталов жилых зданий частного сектора. В последующем, преодолевая упорное сопротивление боевиков, продвигались к площади Минутка.
Руины домов в Грозном на площади Минутка. Фото: pastvuВ 13 часов дня один из отрядов «застопорился» – не смог пройти вперёд. Командир сослался на сильное противодействие противника в районе улицы Коперника. Тогда генерал Михаил Малофеев решил разобраться, что называется, на месте.
Уяснив обстановку «вживую», Михаил Юрьевич ещё раз уточнил задачу. Видимо, заметив растерянность командиров штурмовых групп и некоторую робость, Малофеев взял управление на себя.
Командир группы старший лейтенант Мосиякин с первой тройкой выдвинулся к намеченному объекту. За ним пошли Малофеев с Цехановичем и связистом. А капитан Никулин остался с основным составом штурмовой группы.
Вошли в одноэтажное полуразрушенное здание. И в этот момент боевики открыли перекрёстный огонь из автоматов, пулемётов, снайперских винтовок и гранатомётов. Первая же очередь оказалась роковой для генерала Малофеева – смертельное ранение в голову. Тяжёлое ранение получил связист, которого полковник Цеханович перетащил в безопасное место, но сержант Шараборин тут же скончался.
– Что с генералом? – крикнул командиру штурмовой группы Цеханович.
– Убит, – с трудом произнес Мосиякин.
Через несколько минут в проёме окна показался капитан Никулин. Увидев, что здание обстреливается с двух сторон боевиками, офицер поспешил на выручку Малофееву. Прибыл один, штурмовая группа за ним не пошла – солдаты испугались.
Цеханович рассказал о случившемся. Решили вытащить генерала и пробиваться к своим. Но в этот момент по зданию боевики вновь открыли ураганный огонь. Видимо, догадались, что здесь находится кто-то из командования группировки.
Только через два дня после нанесённого артиллерийского удара одной из наших штурмовых групп удалось прорваться к зданию. Но тело Малофеева не обнаружили.
Мне было поручено выехать на место гибели генерала, что я и сделал, взяв с собой полковника Стволова из 205-й бригады с группой разведчиков и сапёров. Не сразу удалось обнаружить тела погибших генерала и сержанта. Они лежали в 15–20 метрах от того злополучного здания в нескольких шагах друг от друга с перевязанными запястьями рук (так легче было тащить их волоком), а рядом – убитый боевик (видимо, попал под артобстрел, когда волок мёртвых).
План «Волчья яма»
Постоянное давление на отряды террористов приносило эффект. Уже через два дня боев – 19 января 2000 года – в руки федеральных сил перешли бывшие консервный и молочный заводы. Более того, наступающие части вырвались к Минутке, уничтожив целый укрепрайон боевиков. Территория, удерживаемая террористами, сокращалась, артиллерийские и воздушные удары приносили всё больший эффект.
Например, 26 января бомбардировка позиций чеченского отряда в Черноречье выбила сразу до полусотни человек. Кроме того, в рядах боевиков накапливались раненые. Непрерывные обстрелы изматывали, начались перебои с боеприпасами.
Разумеется, Масхадов, Басаев и все остальные главари террористов вовсе не собирались умирать на руинах уничтоженной столицы. Однако теперь предстояло решить, как выбираться из блокированного Грозного.
Аслан Масхадов, государственный деятель непризнанной Чеченской Республики Ичкерия. С января 1997 по март 2005 — президент ЧРИ. Фото: Wikimedia CommonsДля прорыва выбрали Алды – юго-западный пригород Грозного. Через этот район небольшие отряды уже уходили из города: например, именно через Алды выскользнул отряд Арби Бараева, который затем ударил в спину федеральным силам, захватив несколько сёл.
Но чеченским боевикам и в голову не могла прийти мысль, что федеральные силы специально оставили для них эту лазейку.
Из воспоминаний генерала Геннадия Трошева:
– Чтобы выманить боевиков из осаждённого города, в штабе ОГВ был разработан оригинальный план. Назовём его условно «Волчья яма». В рамках этого плана в эфир была запущена дезинформация: с помощью ложного радиообмена бандитам навязывалась мысль, что в кольце окружения есть бреши, где можно пройти. На стыках между полками боевая активность сводилась до минимума. Заработала и агентурная разведка, «подсказывая» полевым командирам пути выхода из кольца. Параллельно с этими мероприятиями в нескольких направлениях мы готовили своеобразные «коридоры» для противника.
Бандиты клюнули на приманку. В ночь с 29 на 30 января остатки боеспособных отрядов попытались прорваться через Старую Сунжу, на стыке между 15-м и 276-м мотострелковыми полками. Свыше 600 боевиков устремились в прорыв. Вперёд себя они пускали животных и пленных. Многие бандиты погибли тогда на минных полях, многие получили тяжёлые ранения, в том числе и известные полевые командиры. Басаев – один из них… Той ночью боевики недосчитались около 300 человек только убитыми. Большинство выживших сдались в плен. Лишь немногим удалось вырваться из города.
Боевиков погнали на мины
Минные поля по обоим берегам Сунжи начали выставлять ещё 25 декабря. И за несколько дней наши бойцы соорудили три минных поля на месте будущего прорыва. Причём часть мин удалось всадить прямо в русло Сунжи. Сам район Алды пристреляли миномётные батареи и артиллерия.
Боевики планировали ночной прорыв: любая попытка пройти днём закончилась бы неизбежным избиением артиллерией и авиацией.
И вот в ночь на 31 января вечером от Алхан-Калы к Грозному попыталась двинуться «деблокирующая» группа в 50 человек с боеприпасами на санях. Её перехватили, когда боевики начали подрываться на минах. Незадачливых спасителей перестреляли без потерь из миномётов и зенитной установки, поставленной на прямую наводку.
Между тем пока шёл этот расстрел, на прорыв пошла основная масса боевиков. Они шли прямо через поле из Грозного на Алхан-Калу. И тут же наши солдаты открыли по террористам огонь, начав крупнейшее побоище Второй чеченской войны.
На поле началась паника. Боевики заметались под огнём пехоты и артиллерии и выскочили ровно на мины. Через несколько минут на участок прорыва подтянули АГС и 23-миллиметровые автоматические пушки. По бегущим били в неверном свете осветительных ракет, минное поле боевики преодолели людскими волнами. Попытка уничтожить ближайшие позиции русских кончилась провалом: атакующую группу растерзали автоматические зенитки. Часть бегущих пошла прямо руслом Сунжи по грудь в ледяной воде. Поскольку мины стояли и в русле, а сверху продолжалась стрельба, раненые тут же тонули.
Басаев шёл в авангарде прорыва. Как только первые чеченцы начали рваться на минах, он приказал рассредоточиться и тут же наступил на мину сам. Изодранного, его вытащили из боя и понесли к Алхан-Кале.
Но в Алхан-Кале боевиков ждал неприятный сюрприз: транспорт не прибыл. В местной больнице Басаеву отрезали ногу, после чего «террорист № 1» бежал куда глаза глядят от наступающих федеральных войск, бросив остатки своего отряда на произвол судьбы.
Из тех обмороженных и раненых боевиков-террористов, кто сумел прорваться из Грозного, в Алхан-Кале не выжил никто.
Французская журналистка Анн Нива так описала Алхан-Калу после побоища: «Практически все жилые дома в радиусе 50 метров лежат в развалинах. На улицах валяются трупы в тех позах, в каких застала их смерть. В палатах, где вчера ещё лежали раненые боевики, всё вверх дном. В коридорах – пятна засохшей крови. По палатам бродят люди, собирают медикаменты, оружие, одежду. Порывы ветра доносят тошнотворный запах от костра, в котором сжигают одежду, а также ампутированные вчера или позавчера руки и ноги.
В одной из палат узнаю лицо молодого боевика, прибывшего с первой группой в понедельник 31 января. Он подорвался на мине, и ему ампутировали ногу в первый же день. И вот он лежит мёртвый, застывший, а ещё вчера он кричал мне, как ненавидит русских. В единственной операционной, где хирург Хасан Баиев произвёл более восьмидесяти ампутаций боевикам и гражданским лицам, пусто; на окровавленном операционном столе лежит только мокрая простыня да жуткий инструмент – электрическая пила...»
Позор штурма Грозного отмщён
Один из боевиков – Арсан Абубакаров, погибший в те дни под Грозным – писал в своём дневнике: «Многим оторвало ноги. Один прямо лег на мину, и ему разорвало грудь. Только с помощью Всевышнего нам удалось перебраться через мост. Но там стало много раненых и шахидов. Шамилю оторвало ногу, Абдул-Малик получил тяжёлое ранение. Леча Дудаев, Асланбек, Хункар-Паша – шахиды. И ещё очень много шахидов. Раненых мы тащили на санях...»
Общепринятая оценка – в Грозном при прорыве погибло более полутора тысяч боевиков. Генерал Шаманов даже утверждает, что в сумме с потерями, нанесёнными при преследовании, наши войска перебили более трёх тысяч боевиков. Среди погибших оказался один действительно важный полевой командир. Хункарпаша Исрапилов находился несколько в тени своего шефа Басаева, однако именно он, а не Радуев, был действительным автором теракта в Кизляре с массовым захватом заложников в 1996 году. При прорыве он, как и многие другие боевики, подорвался на мине. Потери российской стороны в 368 человек погибшими тоже тяжелы и не во всём оправданы, однако этой ценой удалось добиться крупного успеха.
Владимир Путин на церемонии вывода из Чечни 331-го парашютно-десантного полка 98-й дивизии ВДВ. Фото: kremlin.ruВаххабиты получили самый страшный за обе войны удар: после взятия Грозного армия боевиков как организованная сила просто перестала существовать. Остались отдельные полевые командиры и отдельные банды, способные только вести партизанские действия.
Кошмар штурма Грозного в 1995 году был отмщён.
Начало материала читайте здесь. Часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5.
