С домом этим была связана ужасная история, которую Добровы узнали от коллег. Некогда успешный скульптор, который когда-то работал в министерствах, ваял Ленина, убил во дворе бездомного. А потом и сам, пьяный, уснул и замерз. Этот рассказ очень волновал Доброва, он повесил на фасаде цветы и бант – в память об убитом.
Мастерская Геннадия Доброва на Таганке, 2011 год. Фото: kolllak.livejournal.comА когда годы спустя, в 2011 году, поминали самого художника, кто-то из друзей сказал: «Вот все сейчас ищут национальную идентичность. А это то, что было в Геннадии, – вселенская отзывчивость». И все подхватили: слова, которыми можно было охарактеризовать творчество и жизнь Геннадия Доброва (а в его случае это неразделимо), были найдены.
Иметь своё мировоззрение
Геннадий родился в семье художников (кстати, Добров – это псевдоним, фамилия его любимого учителя) и говорил, что рисовать для него с самого раннего детства было так же естественно, как дышать. Несмотря на это, диплом МГХИ им. Сурикова он, единственный из курса, не получил. «Зачем ты рисуешь все эти покосившиеся заборы и кривые сортиры?» – возмущались в 1962 году его преподаватели и советовали рисовать – как все – героев пятилетки и небывалый урожай.
После суриковского Добров работал милиционером – стоял на посту, потом в «скорой помощи», в том числе психиатрической, был санитаром в больнице. Но только кажется, что всё это уводило его от творчества.
«Для того, чтобы что-то нарисовать, для того, чтобы люди поверили, ты должен знать о человеке всё. Художники – это наполовину исследователи, половина юристы, наполовину государственные деятели, – говорил Добров. – Быть художником – это значит иметь своё мировоззрение. Художник – это тот человек, который, подобно Христу, хотел бы преобразовать мир. Но весь вопрос в том, что ничего этого не происходит: жизнь идёт своим чередом и совершенно по своим правилам».
И он проживал эту жизнь.
Геннадий Добров. Фото предоставлено вдовой художника, Людмилой Добровой.Десять винтовок на весь батальон
В 1974 году он впервые едет на Валаам, а незадолго до этого знакомится с Людмилой, будущей женой, которая сыграет в его жизни такую же роль, как Саския у Рембрандта: «Всё моё творчество началось с появлением Люси», – признаётся художник. А их жизнь началась не со дня знакомства, не со дня свадьбы, а с поездки на Валаам. «Здесь появились письма, дневники, рисунки, которые потом сыграли большую роль в нашей жизни», – рассказывает Добров.
Он был потрясён тем, что увидел на этом святом полуразрушенном острове, населённом инвалидами: «Что такое инвалиды войны? Это люди, которые остались без жилья, без семьи, без денег. Они нищенствовали, наводняли рынки, вокзалы. Потом вышло постановление собрать всех инвалидов и создать им условия для проживания. Это всё солдаты, которые ходили в рукопашную. Они и тут совершали отчаянные поступки: без рук без ног один забрался на самую вершину колокольни, крикнул: “Ребята, вот он я”, – оттолкнулся и полетел вниз».
Художник признаётся, что, рисуя этих людей, он зажимал «зубами свои губы, чтобы они не кривились от боли». Но не только жалость и боль заставляли его рисовать: рассказывает, как вошёл в палату, там лежит полный инвалид без конечностей с лицом, застывшим в момент контузии. «Я почувствовал, что это мой брат, будто родственник – человек, настолько мне близкий». Вселенская отзывчивость стала источником творчества Доброва.
Ему были очень близки идеи Толстого: «Непротивление злу насилием… Точнее, противление злу добром. Я хотел бы, чтобы в моих рисунках эта мысль тоже была. Но часто жизнь подбрасывала мне такие сюжеты, в которых было мало сострадания, мало жалости».
Геннадий Добров. Неизвестный из серии "Автографы войны", о. Валаам. 1974 год. Источник: Wikimedia Commons.Ради того, чтобы сохранить себя
Над серией «Автографы войны» он работал шесть лет. Рисунки нигде не принимали: «Мне было жалко его до слёз. Люди очерствели, поколение, не знавшее войны, жило своей жизнью», – рассказывает Людмила Доброва.
Он их просто поставил в мастерской к стенке. Он верил, что душа возродится. Они ждали своего часа, и тот наступил: в 1987 году за серию «Автографы войны» Добров награждён медалью «Борцу за мир» и был выдвинут на Госпремию РФ. За серию «Реквием», над которой Добров работал в бывших фашистских концлагерях на протяжение шести лет, ему было присвоено звание заслуженного художника РФ. Снимали фильмы, передачи, открывались выставки, появились поклонники. Но всё это никак не повлияло на его творческий путь.
«Никогда не делать халтуру. Главное – не опуститься до состояния, чтобы я работал для денег. Я понял, что могу преподавать, но сказал себе: нет. Потому что я видел, как художники деградируют, когда начинают преподавать, у них пропадает связь с жизнью, они начинают бороться с талантливыми учениками, которые делают не так, как им хочется. Я понял, что не могу быть и иллюстратором. Эти три заповеди я уяснил для себя очень чётко. Несмотря на то что каждая из них приносила бы деньги, сразу и не маленькие, я всё равно их отвергал. Ради того, чтобы сохранить себя, сохранить свою свободу».
Всем больно
В 1989 году, когда были выведены советские войска из Афганистана, Добров с трудом добился командировки. Он ездил туда на протяжении 12 лет. Результатом стала серия «Молитва о мире»: «Я воспринимал эти страдания так близко к сердцу, будто бы это были русские люди. Я понял, что страдания у всех одинаковые – всем больно, у всех течёт кровь, все любят жизнь…»
Геннадий Добров. Горе отца.Афганистан, 1989 год Источник: gennady-dobrov.ru
Последний цикл художника называется «Душевнобольные России»: «Я пришёл к заключению, что нужно сделать последнюю серию – как вывод, который обычно делается из сложной теоремы, как эпилог романа».
Несколько последних лет жизни художник провёл в полной слепоте. Он записывал свои размышления на диктофон: «Я не могу работать – я не вижу ни карандаша, ни рисунка, ни бумаги, ни того, что на бумаге нарисовано. Я не могу читать, не могу писать – могу только говорить. Я хочу сказать, что теперь я пришёл к выводу, что две вещи вызывают у меня необыкновенное изумление, граничащее с абсолютным преклонением: это звёздное небо вокруг нас и нравственные законы внутри нас...
Пусть мои рисунки будут памятью, той памятью о жизни, которую я прожил».
