Генеалогия – это про живых

Всё началось с фотографии. В старых альбомах, которые, несмотря на переезды и непростую жизнь, хранились у бабушки и дедушки, я нашла явно дореволюционное фото очаровательной деревянной усадьбы с подписью, сделанной бабушкиной рукой на обратной стороне: «Нетребово, поместье Зверьковых (Сергея Германовича)». Это бабушкина девичья фамилия по отцу. Я знала, что бабушкины родители развелись в 30-х, когда ей было меньше 10 лет, и после этого с отцом она уже не общалась, так как он в скором времени оказался в тюрьме вроде бы из-за халатности на работе, хотя странным образом после освобождения ему было запрещено жить в Москве. Но дела в архивах МВД уже нет (долго хранят только по 58-й статье), так что тут правда останется скрыта. И мне всегда казалось, что бабушка вряд ли могла много знать о семье отца. Ну только если мама могла рассказывать что-то. Мне и в голову не приходило, что в те времена в одной деревне все были друг другу как родственники, все знали всё обо всех. Но всё же в моём понимании бабушкины родители были из крестьян Тверской губернии, поэтому наличие некоей усадьбы меня заинтересовало.

Покопавшись немного в интернете, к своему удивлению я нашла документ, согласно которому усадьба, построенная в первой трети XIX века, сменив нескольких владельцев, действительно была приобретена и принадлежала Зверьковым. То есть мой прадед, выросший там, был уже третьим поколением Зверьковых, населявших милый резной домик на хуторе. Однако мы отлично знаем, что начало ХХ века в России было не лучшим временем для усадебных домиков и их обитателей. Судя по информации из того же источника, сначала моих предков уплотнили, а в 1926 году выселили на улицу окончательно и бесповоротно.

Хутор Нетребово. Фото: из личного архива

Для меня сюжет был интересный, так как среди прямых предков репрессированных у меня не имелось. Тут-то мне и пришло в голову поискать среди не самых близких родственников. К счастью, мама в своё время попросила бабушку записать, кого она знает по имени из родственников. Мне эти имена не говорили ни о чём, но всё же листочек я сохранила. Эта  малополезная, как казалось,  информация сослужила великую службу: на сайте openlist нашлись сразу два брата прадеда, да ещё и двое племянников, которых я легко определила по отчеству и датам рождения.  

Фото: из личного архива

Дальше всё было несложно: электронный запрос в архив ФСБ, перенаправление в Тверской центр документации новейшей истории, где хранятся дела репрессированных по области. Благо, я смогла собрать документы, подтверждающие моё родство с прадедом (свидетельства о рождении и переменах фамилии у женщин по свидетельствам о браке) – всего 5 копий. Этого оказалось достаточно, чтобы получить скан дела Ивана Зверькова, отца известного художника Ефрема Зверькова и брата моего прадеда. Его расстреляли после освобождения советскими войсками Твери за согласие организовать в Калинине (советское название Твери) отделение российской национал-социалистической партии, якобы данное белоэмигранту офицеру вермахта. А ещё одного его брата и двух детей отправили в лагеря на 10 лет. Удивительно, но в биографии и воспоминаниях Ефрема Зверькова об этом нет ни слова. Зато теперь можно понять, что почти исключительно пейзажи он писал не только потому, что так отзывались тяжёлые воспоминания о войне.

Первый допрос (из документов ФСБ) – традиционно биографический. Из него я и узнала чуть больше о дореволюционной жизни семьи Зверьковых, зажиточных крестьян, посмевших даже заниматься торговлей в ближайших сёлах и живших в барском доме. Такую биографию в Советском Союзе не всегда можно было искупить даже смертью.

Ефим Иванович после войны жил в Москве, как и мои родственники. Он был двоюродным братом моей бабушки. Но, будучи взрослыми, они, видимо, уже не общались. Не знаю даже, общался ли он с оставшимися в живых после войны и лагерей своими братьями и сёстрами, которых жизнь раскидала по всей стране. Но времена, которые заставляют людей молчать обо всём, молчать о своей боли, – это плохие времена. 

По рассказам, которые помнились с детства, а также по записям имён в той самой бумажке я знала, что когда моя прабабушка вслед за отцом уезжала из деревни, там оставались её сёстры и братья. Стало интересно, есть ли возможность найти сейчас там их следы. Но я не знала, где именно искать деревню. С названием у неё было что-то непонятно: то ли двойное, то ли бабушка путала, называла её то Глебово, то Хребтово. Деревень с такими названиями в Тверской области несколько. Никакого хутора Нетребово не существовало на карте, что было, конечно, ожидаемо. По счастью, бабушка была ещё жива. Правда, у неё к тому времени развилась уже сильная деменция… Тем не менее после долгих разговоров удалось понять, что вроде бы недалеко должна быть Волга, а рядом – село Анненское.

В итоге все ниточки сошлись и деревня Хребтово была найдена на карте. Второе же название относилось к соседней деревеньке, ныне уже совсем исчезнувшей. Кстати, то самое Хребтово находилось неподалеку от деревни Нестерово, где и родился художник Ефрем Зверьков.

Собрались и поехали с сыном на выходные. Посвятили Твери субботу и утром в воскресенье двинулись в экспедицию. Но тогда нам не повезло. Было уже начало осени, и в деревне оказались редкие дачники, которые не знали никого со времён войны, а старожилов на месте не было. Судя по всему, никаких дореволюционных, да и довоенных домов в деревне тоже не осталось, так что, осмотрев местность, нафотографировавшись и напившись из колодца, мы уехали домой. Единственное, что осталось несделанным, – посещение кладбища в соседнем Анненском. Я побоялась ехать туда под вечер через лес по плохой дороге на своей легковушке. И этот гештальт остался незакрытым на 3 года.

На майские в этом году мы с сыном снова собрались в Тверь на фестиваль культурного центра «Боголюбский», а заодно и решили съездить на кладбище в Анненское: вдруг найдутся там могилы предков. Но и здесь нас постигло разочарование: среди сохранившихся старых памятников мы не нашли ничего нужного, тем более что не знали фамилий прабабушкиных сестёр в замужестве. Однако недаром написано, что претерпевший до конца спасётся. Решили заглянуть ещё раз в Хребтово, и тут случилось чудо. Помогло необычное имя сестры прабабки – Соломонида. На месте оказалась одна из местных старожилов, которая с 50-х в деревне. Она и вспомнила редкое имя, подсказала фамилию – Тюленевы – и указала дом, где после войны жила оставшаяся в живых сестра. Нынешнего хозяина неприглядного домика не оказалось, зато были его двоюродные сёстры в другом доме. После моих путанных объяснений мне задали простой вопрос: «Так ты тёти-Катина внучка и Иринина дочка, что ли?» Вот он – волшебный момент, всё сошлось. Две сестры – Светлана и Галина, поколение моей мамы – помнили даже, как ездили в детстве с родителями к нам в Москву и были у нас в гостях в той самой квартире, где сейчас мы и живём. Только вот каким образом мы родственники, точно установить так и не получилось. Сошлись на том, что в деревне все были родственники.

Фото: из личного архива

Отсутствующий в тот день в деревне их двоюродный брат Валерий ухаживал за бабушкиной троюродной сестрой перед её смертью и сейчас живёт в её доме, приезжая на выходные. Он должен был знать больше об истории семьи и показать, где похоронены родственники. Поэтому я оставила ему свои контакты, и мы уехали в Москву.

А в конце выходных Валера позвонил, рассказал некоторые известные ему вещи и в том числе сообщил, что у сестры прабабушки была не только дочь, но и сын, который после войны уехал с семьёй жить на Урал. Мне он дал телефоны двух сестёр, его внучек. Пока я пару дней искала время написать, одна из сестёр, Таня, позвонила мне сама, и выяснилось, что она давно переехала с Урала в Краснодар, а пару лет назад в Москву и живёт на соседней со мной станции метро. А Валерия она нашла в «Одноклассниках» среди друзей умершей мамы (в детстве её возили в деревню) и написала ему за день до того, как мы приехали в деревню. В субботу мы встретились, и я обрела сестру. Пусть она четвероюродная, но мне как родная, которой у меня никогда не было.

Мы пересылали друг другу фотографии из семейных альбомов с одними и теми же известными нам обеим уже персонажами, делились историями, сопоставляли факты. Таня искала в записях маминых воспоминаний о родственниках упоминания моей бабушки, её брата и сестры. Оказывается, все когда-то так или иначе общались, несмотря на расстояния и отсутствие интернета, ездили летом в деревню.

Фото: из личного архива

Мы сходили на Болотную площадь, в сквер Репина. В 30-е тут были те ещё трущобы, исторический большой рынок, где и работал сапожником уехавший из деревни на заработки наш общий прапрадед. Сюда к нему переехала и дочь, моя прабабушка. Здесь родилась и выросла моя бабушка и её сестра и брат. Уже после смерти прабабушки до сноса дома тут жил бабушкин брат, у которого останавливались Танины родители с ней маленькой, будучи проездом в Москве по пути в деревню, ведь в 80-е они с Урала каждый год обязательно приезжали в тверскую деревню Хребтово в отпуск, на родину маминых предков. Мы сидели в сквере на лавочке и по крупицам из рассказов старшего поколения восстанавливали историю жизни деревенских предков. А жизнь у них была интересная и трудная.

В планах у нас с Таней совместная поездка в Тверь и деревню Хребтово, встреча с тверскими родственниками, посещение дома, где гостила вся большая семья, изучение истории Болотной и её жителей и даже книга с историей семьи. Информации на монографию пока маловато, надо поучиться работать с архивами, а на фотокнигу уже есть.

Александра с сестрой. Фото: из личного архива

Я искала родственников и по другим линиям, и в процессе этих поисков происходили не меньшие чудеса. Хотя живых потомков я тогда не нашла, зато нашла наследие, истории, читая которые, люди встают перед тобой как живые. И это тоже ещё не конец, есть где искать и что обретать. Важно, что, когда начинаешь заниматься поисками корней, то быстро понимаешь, что там, наверху, хотят, чтобы их вспомнили, чтобы люди здесь нашлись и встретились. Чтобы человек обрёл свою историю и почву под ногами. Чудеса обязательно будут происходить.  Нужно только небольшое усилие с нашей стороны, чтобы начать.