В интервью с Виталием Дымарским мы поговорили про личные источники и про то, что к истории нужно иметь личное отношение.
Я сам из тех людей, которые в детстве, играя в войнушку, всегда делились на русских и немцев. Мы не думали, почему мы делимся только так, но это было как-то естественно. Мы выросли на советских фильмах про войну, но ничего не знали, например, о картине Германа «Проверка на дорогах», о другом героизме. Мы не думали, что война – это не только то адское состояние, в котором люди идут убивать. Они ещё идут умирать без всяких подвигов и геройств, принося себя в жертву.
Вокруг войны и победы сегодня стоит плотный забор идеологии. Разбивать это, преодолевать, превозмогать могут личные истории.
Так, начиная всматриваться в свои семейные корни, я узнал, что у меня есть родственник, который вернулся с войны сумасшедшим. Он решил, что он Христос, отпустил бороду и отрастил волосы и умер уже в мирное время, будучи уверенным, что он – Спаситель.
Никого из родни, кто был бы старше войны, я не застал. Но ещё жив мой дедушка, дядя по материнской линии Владимир Иванович Костюков. Отрывок из книги его мемуаров, которую мы сейчас готовим к выпуску, я прочитаю здесь.
* * *
В Геническ война пришла 16 сентября 1941 года. Фашисты заняли город и почти сразу учинили массовые расстрелы, грабежи и насилие. Только в противотанковом рву, на северной окраине города, было расстреляно 975 человек, 100 из них были детьми. За годы оккупации погибли 1 533 жителя, а 2 052 геничанина угнали на каторжные работы в Германию. А ведь это почти четверть населения нашего городка!
По рассказам родных, в Геническе в гитлеровских войсках кроме немцев были итальянцы и румыны. Самыми страшными для местного населения были последние. Всё, что попадалось им под руку, выгребалось из дворов. Итальянцы были чуть помягче. А немецкие солдаты оказались самыми умеренными и не так издевались над местными.
Вообще война Геническ сильно потрепала. Он несколько раз переходил из рук в руки, его бомбили то немцы, то Красная армия. В те страшные дни мама на восьмом месяце беременности с пятью детьми пряталась от снарядов в глубоком подвале дома, который перед войной вырыл отец. Три недели артиллерия с обеих сторон «утюжила» город.
В один из таких дней под разрывами бомб у мамы начались схватки. Когда терпеть уже не было сил, мама попросила Валю бежать в больницу за врачом, а ведь сестре тогда не было ещё 14 лет! Земская больница располагалась недалеко, через огороды метров 150 от дома. Когда Валя добралась до неё, оказалось, что больница уже была занята немцами. Бог знает как она объяснила им причину своего появления, но, на удивление всей семьи, к нам в дом пришли два врача-немца. Они подняли маму из подвала, осмотрели её, послушали и сказали «мутер гут», а «киндер капут». Я, видимо, затаился во чреве и совсем не прослушивался. Но после каких-то инъекций и манипуляций я всё же появился на свет, вскрикнул и задышал, а мама потеряла сознание. Тогда медики сказали: «киндер гут», а «мутер капут». Надо отдать им должное: несколько дней они по очереди дежурили у маминой постели, пока она не поправилась.
Вот так днём моего рождения стало 8 октября 1941 года. Позже меня тайком крестили с именем Владимир – в честь умершего в младенчестве брата. Мама говорила мне, что я должен прожить за себя и за Володю.
Пока город жил под немцами, там было очень много пленных советских солдат. Ежедневно их гнали колонной на работу по центральной улице. Мама не могла на это спокойно смотреть, ведь где-то точно так же мог брести по пыльной дороге в рваной гимнастёрке наш отец. Дома был большой двухведерный казан. Мама стала варить похлебку и в двух вёдрах на коромыслах выносила её на дорогу. Когда мимо шли пленные, она эту похлёбку наливала им в котелки. Так продолжалось некоторое время без всяких последствий. Солдаты уже привыкли к этому и были очень благодарны маме за подкормку. Но в один из дней при очередной раздаче еды к маме подбежал немецкий конвоир с автоматом, дал очередью в землю перед ногами и прогнал её, дав понять, что если она будет продолжать это делать, то он её расстреляет. Ясно, что, имея на руках уже шестерых детей, она не могла больше рисковать.
Всю войну она оберегала всех нас, как та курка-квочка своих цыплят под крылом. При бомбёжках мама вывозила нас за город в степь на подводе, запряжённой коровой. Там мы прятались в большие соломенные скирды. В одну такую эвакуацию из города в степь мама и сёстры вырыли яму и спрятали там домашний скарб, присыпав его землёй. А вернувшись домой, увидели, что в хате побывали мародёры. Они вскрыли полы, искали наживу. Не найдя, вышли во двор и без труда – видно, опытные – нашли наш тайник. Выскребли всё подчистую. Семья осталась без обуви, одежды и некоторой домашней утвари. Так что бывало и голодно, и холодно, но мама сберегла нас всех.
