В классе детей пребывали до шестнадцати или до семнадцати лет; после этого вступали в класс молодых людей. Именно тогда их держали на самом коротком поводке, поскольку сей возраст наиболее нуждается в этом. В сем классе они пребывали десять лет. В это время они проводили все ночи на страже – сколько для безопасности города, столько же и чтобы приучить их к усталости. В течение дня они приходили получать приказы от своих гувернёров, сопровождали царя, когда он отправлялся на охоту, или совершенствовались в упражнениях.
Третий класс состоял из взрослых людей, и они оставались в нём двадцать пять лет. Из него брали служащих, которые должны были командовать войсками, или на них возлагались различные государственные должности, обязанности и достоинства. Наконец, они переходили в последний класс, где выбирали самых мудрых и опытных, чтобы образовать государственный совет.
Таким путём все граждане могли надеяться получить первые государственные должности, но никто не мог их добиться, не пройдя через эти различные классы, и стать к тому способным благодаря всем упражнениям.
Кир воспитывался таким образом до двенадцати лет и превзошёл всех своих ровесников, будь то лёгкостью обучения, будь то отвагой и ловкостью в исполнении всего, что он предпринимал. Тогда мать Мандана отвела его в Мидию к дедушке Астиагу, которому всё хорошее, что он слышал об этом молодом человеке, внушило великое желание его видеть. Он нашёл при сем дворе нравы, весьма отличные от нравов своей страны. Везде здесь царили пышность, роскошь, великолепие. Всё это его нимало не ослепило, и, ничего не критикуя и не осуждая, он сумел удержаться в рамках принципов, воспринятых с детства. Он очаровывал деда своими резвостями, полными остроумия и живости, и завоёвывал все сердца благородными и привлекательными манерами. Я приведу только одну подробность, которая даст возможность судить об остальном.
Фрагмент картины "Поражение Астиага". Фото: Museum of Fine Arts, Boston / Maximilien de Haese, Jac. van der Borght
Астиаг, желая, чтоб его внук расстался с желанием вернуться на родину, велел приготовить роскошную трапезу, где всё было расточительно, будь то по количеству, будь то по качеству и тонкости блюд. Кир смотрел весьма безразличным взором на все эти пышные приготовления. И, поскольку Астиаг, казалось, был этим удивлён, персы, – сказал он, вместо того чтобы применять столько оборотов и обиняков для утоления голода, идут к той же цели намного более кратким путём: их приводят туда немного хлеба и салатной травы. И когда дедушка дозволил ему распорядиться по своему усмотрению поданными блюдами, он тотчас разделил их среди служителей царя, которые были рядом: одному, потому что тот учил его садиться на коня; другому, потому что тот хорошо служил Астиагу; ещё одному, потому что тот очень заботился о его матери. Сак, стольник Астиага, был единственным, кому он не дал ничего. Этот служащий, кроме должности виночерпия, имел ещё одну – вводить к царю тех, кто должен был быть допущен к его аудиенции, и поскольку ему невозможно было оказывать эту милость Киру так часто, как тот того хотел, он имел несчастье не понравиться этому юному принцу, который выказал ему по этому случаю своё злопамятство. Астиаг проявил некоторое огорчение, что такую обиду нанесли служителю, которого он особо отличал, чего тот добился особой ловкостью, с которой подавал царю питье: «Этого только, деда, – подхватил Кир, – довольно, чтобы заслужить вашу милость? я её уже выиграл; ручаюсь, что я обслужу вас лучше, чем он». Тотчас маленького Кира наряжают в стольники. Он важно приближается с серьёзным видом, с салфеткой на плече, изящно держа кубок тремя пальцами. Он представил кубок царю с ловкостью и изяществом, которые очаровали Астиага и Мандану. Когда это было сделано, он бросился дедушке на шею и, целуя его, радостно воскликнул: «О Сак, бедный Сак, ты пропал, я получу твою должность». Астиаг засвидетельствовал ему полную приязнь. «Я очень доволен, мой сын, – сказал он, – нельзя служить лучше. Но вы забыли, однако же, церемонию, которая является главной, – сделать пробу». И на самом деле, стольник имел обыкновение выливать жидкость в свою левую руку и отведывать её, прежде чем протягивать кубок государю. «Я поступил так, – ответил Кир, – вовсе не по забывчивости». – «А почему же?» – сказал Астиаг. – «Потому что я смекнул, что эта жидкость – отрава». «Отрава! и как же это?» – «Да, деда; не так давно на пиру, который вы давали первым лицам своего двора, я заметил, что после того, как вы выпили немного этой жидкости, у всех сотрапезников закружилась голова. Вы кричали, вы пели, вы говорили вкривь и вкось. Вы, кажется, забыли: вы – что вы царь, а они – что они ваши подданные. Наконец, когда вы пожелали пуститься в пляс, вы не могли держаться». – «Как! – подхватил Астиаг, – разве с вашим отцом не случается такого?» – «Никогда», – ответил Кир. – «Так что же?» – «Когда он пьёт, он больше не испытывает жажду, и это всё, что с ним происходит».
Его мать Мандана уже собиралась вскорости вернуться в Персию, и он с радостью поддался настоятельным просьбам деда остаться в Мидии – с той целью, говорил он, чтобы, ещё не умея как следует садиться на лошадь, он имел достаточно времени усовершенствоваться в этом упражнении, неизвестном в Персии, где сухость и особенность местности, перерезанной горами, не позволяли разводить лошадей.
За это время, проведённое им при дворе, он стяжал безграничное уважение и любовь. Он был нежен, любезен, услужлив, благодетелен, щедр. Если юным господам нужно было просить у государя некоторой милости, то он ходатайствовал о ней для них. Когда был некоторый повод на них жаловаться, он становился их посредником перед царём. Их дела становились его делами, и он брался за них так умело, что добивался всего, чего хотел.