– Что собой представляют белорусские профсоюзы, которых, очевидно, всерьёз испугался Александр Лукашенко?
– Федерация профсоюзов Белоруссии является наследницей республиканского совета профессиональных союзов, существовавшего в советские годы. И он являлся частью системы Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС). При этом ещё в самом начале 1990-х годов, особенно после апрельской забастовки 1991 года, начали формироваться независимые профсоюзы. Так появились Свободный профсоюз металлистов и Профсоюз работников радиоэлектронной промышленности (РЭП), преобразовавшиеся из старых советских профсоюзов. Они существуют вне Федерации профсоюзов Белоруссии и входят в Белорусский конгресс демократических профсоюзов (БКДП). В него входят также Независимый профсоюз Белоруссии и Свободный профсоюз Белоруссии. Всего четыре. Два эволюционировали из советских, два появились уже в постсоветское время.
– И какие у них отношения с властью?
– БКДП находится под сильным давлением Лукашенко, особенно после того, как он в 1996 году жёстко подавил забастовку в Минском метро. При этом сейчас, в ситуации общественного подъёма, начался выход людей из Федерации профсоюзов Белоруссии, поскольку у неё сильна связь с властью. Такую связь подтверждает тот факт, что назначенный, по сути, председатель ФПБ Михаил Орда являлся руководителем избирательного штаба Лукашенко.
И президент (или, как говорят в Беларуси, «пересидент») отреагировал на начало волнений на промышленных предприятиях попытками заигрывания с рабочими. Он приехал на Минский завод колёсных тягачей и выступил перед людьми. Правда, выступление своё он построил бездарно. Вместо того чтобы попытаться услышать людей, Лукашенко только говорил сам. И ему, конечно, неприятно было слышать «уходи!», доносившееся из толпы. Лукашенко считал рабочих одной их своих опор, но ошибся. Рабочий класс худо-бедно подкармливали, но при этом жёстко защемили его права. Надо сказать, что в Белоруссии существуют совершенно безобразные нормы Трудового кодекса, принятого как раз при Лукашенко. И его, наверное, сейчас сильно пугает то, что происходит на предприятиях.
– Он опасается повторения польского сценария?
– Опасается, хотя разница между событиями в Польше и Белоруссии есть. Ведь польская «Солидарность» родилась не внезапно. В Польше к 1980 году была достаточно серьёзная традиция рабочих выступлений. И что важно: после 1976 года, когда по стране прокатилась очередная волна забастовок и появился Комитет защиты рабочих, начали устанавливаться контакты между оппозиционной интеллигенцией и рабочими. Появилась нелегальная печать, обращённая к рабочим. Так, КОС-КОР издавал бюллетень «Роботник». Начали появляться подпольные свободные профсоюзы. В том числе и на Побережье.
– Что послужило катализатором активности?
– В июле 1980 года после объявленного повышения цен поднялась очередная волна забастовок. И она была более массовая, чем предыдущие. И гораздо более организованная. При этом был высокий уровень политической сознательности людей. К представителям власти было выдвинуто двадцать одно требование межзаводского стачечного комитета, базировавшегося на верфи имени Ленина в Гданьске. А главным из них являлось создание свободных, не зависимых от государства и партии профсоюзов.
– И как к этому отнеслась власть?
– Этот пункт, как и пункт об освобождении политзаключённых, конечно, вызвал наибольшее сопротивление. Но в конце концов представители власти вынуждены были отступить и принять двадцать одно требование целиком. Естественно, после этого начался стремительный рост «Солидарности». По сути, это был не чисто профсоюз, а социально-политическое движение.
– Что-то похожее было в истории?
– Да, этим «Солидарность» напоминала, например, явление в России времён Первой русской революции. Тогда появился такой феномен, как профессионально-политические союзы. А ещё «Солидарность» напоминала рабочие комиссии в Испании, появившиеся в середине 1960-х годов. Они также выполняли двойную функцию: были и нелегальными профсоюзами, и элементом социально-политического движения в борьбе за демократию. Только «Солидарность» выразила это наиболее полно и до сих пор является уникальным историческим событием.
– Какова была численность «Солидарности»?
– Быстро её численность возросла до десяти миллионов человек. Причём это непосредственно в «Солидарности». Затем в русле независимого профсоюзного движения возникли автономные профсоюзы тех категорий работников, которым было запрещено создавать собственные структуры в «Солидарности», – прежде всего служащих. Появилась даже «Сельская солидарность», которую власть долго не хотела признавать.
– Из-за чего?
– Власть напирала на формальность, ведь крестьяне – это не рабочие. Правда, после мартовской забастовки 1981 года её всё же зарегистрировали. По сути, «Солидарность» объединила абсолютное большинство работающих в Польше. Треть членов правящей партии ПОРП (Польская объединённая рабочая партия) тоже были членами «Солидарности».
– А была у «Солидарности» ещё какая-нибудь отличительная особенность?
– Тесные связи с польской католической церковью. Причём и на стадии подготовки, и на стадии существования. После декабря 1981 года церковь активно помогала активистам «Солидарности» – тем, кто был уволен, кто скрывался и так далее. Церковь давала возможность активистам собираться в своих помещениях.
– А власть?
– Власть на это реагировала достаточно нервно. Но специфика Польши заключалась ещё в особых отношениях коммунистического режима и церкви. Ведь церковь являлась наиболее авторитетной общественной структурой в стране. И после 1956 года власть пыталась найти какие-то с ней компромиссы. Церковь, надо сказать, тоже шла навстречу.
– Как к «Солидарности» относились другие политические силы?
– Польша вплоть до начала 1970-х годов прошлого столетия была единственной страной соцлагеря, где в сейме существовала оппозиционная депутатская группа «Знак». «Солидарность» стала центром притяжения всех оппозиционных элементов: начиная от левых и заканчивая правыми националистами.
– Какая программа была у «Солидарности»?
– Программа «Солидарности», принятая на съезде в сентябре 1981 года, – это модель самоуправленческого социализма. Причём более радикальная, чем югославская. Это была модель самоуправления работников на предприятии с созданием структур более высокого уровня, которая строилась бы снизу вверх. Это была необычная программа, не типичная для профсоюзов.
– А как на события в Польше реагировал СССР?
– Очень нервно. События в Польше рассматривались как опасность. К тому же «Солидарность» на своём съезде приняла обращение к народам Восточной Европы, где был мягкий призыв в надежде, что рабочие других государств придут в движение и применят опыт своих польских коллег. В советской печати это вызвало настоящую истерику. Не осталась в стороне от ругательств и газета «Правда». Ещё на ряде крупных предприятий прошли митинги. В Москве назначенные «рабочие» выходили на трибуну и порицали поляков. И в самой Польше, и в других странах многие опасались, что повторится сценарий 1968 года, когда СССР ввёл войска в Чехословакию. Этот вариант рассматривался.
– А западные страны?
– Они, конечно, всячески приветствовали. В США Картер поддерживал польские события, поскольку делал упор на права человека. Сменивший его Рейган и вовсе был ярым противником коммунизма, поэтому тоже придерживался такой позиции. Европейские страны относились одобрительно. И что США, что Европа, – все помогали Польше морально и материально. Вообще польская революция 1980–1981 годов пользовалась широкой международной поддержкой. И это вызывало сильнейшее раздражение у советского руководства. Долгое время шла борьба между «Солидарностью» и правящей партией ПОРП. Итог: «Солидарность» пришла к власти.
– А как и когда «Солидарность» пришла к власти?
– Это было позже, после военного переворота и введения военного положения в 1981 году. Первым секретарём ЦК ПОРП стал Войцех Ярузельский. Он и распорядился ввести военное положение, которое было отменено в 1983 году. После этих событий все профсоюзы, даже подвластные, были распущены. Те активисты «Солидарности», которые избежали арестов, быстро восстановили подпольную сеть в масштабах страны. И на протяжении всех 80-х годов в Польше проходили уличные выступления, частичные забастовки. И в 1988 году польское руководство пришло к выводу, что с «Солидарностью» необходимо искать компромисс.
– И что из этого получилось?
– Был сформирован круглый стол, начались переговоры. Был достигнут компромисс: полусвободные выборы. То есть будут свободные выборы в сенат – верхнюю палату сейма – и на четверть мест в нижней палате. И «Солидарность» неожиданно для самой себя и для власти добилась стопроцентного успеха. Они выиграли почти все места в сенате и всю квоту в нижней палате. Соответственно, ПОРП лишались союзников в сейме, которые вступили в блок с «Солидарностью». Начались реформы, шоковые и жёсткие, но более успешные, чем в России.
– Вернёмся к ситуации в Белоруссии: там ситуация изначально другая. Там профсоюзы, по крайней мере пока, не являются движущей силой, как в Польше…
– Что в России, что в Белоруссии всё зависит не столько от профсоюзов, сколько от общеполитической ситуации. Ведь там рвануло не с заводов, а с возмущения официальными результатами выборов. И предприятия стали присоединяться к этой волне несколько позже. БКДП первое время занимал очень осторожную позицию и не призывал к забастовкам.
– А как в России обстоят дела с профсоюзами?
– Структурно очень похоже на Белоруссию. У нас есть два крупнейших профобъединения. Первое – это унаследованная из советского прошлого Федерация независимых профсоюзов России, которая эволюционировала несколько сильнее, чем в той же Белоруссии. И по отношению к событиям в соседней стране занимает достаточно жёсткую позицию в поддержку белорусских рабочих. Второе – это Конфедерация труда России. В неё вошли профсоюзы, появившиеся под занавес существования Советского Союза. Ещё есть три профсоюза в бюджетных отраслях, возникшие после 2010 года: профсоюз работников образования «Учитель», профсоюз медицинских работников «Действие», который из межрегионального уже стал де-факто общероссийским, и межрегиональный профсоюз работников высшей школы «Университетская солидарность», который я и представляю.
– Каково соотношение сторон?
– По официальным данным, в ФНПР около двадцати миллионов, а в КТР – около двух. Но при этом мобилизационная возможность у Конфедерации выше. Дело в том, что численность первых – формальная. ФНПР направлена на сотрудничество с работодателями и не идёт на конфликты. А вступают туда часто сразу при устройстве на работу.
– Возможно ли у нас нечто похожее на польские или белорусские события?
– Если вдруг или, точнее, когда в России возникнет схожий с Белоруссией политический кризис, не исключено, что связан он будет с результатами выборов, то боевой силой выступит как раз Конфедерация труда России. И о дальнейших последствиях можно только догадываться.