Такие встречи возможны даже в музее, а могут не случиться и в храме. Всё зависит не от места, а от того, кто стоит перед иконой. Именно в этом, если упростить, была для меня самое важно лекции об истории икон в советское время, которую читала доктор исторических наук Елена Осокина на последней сессии Русского университета. Но не о самой лекции сейчас пойдёт речь, а о той пище, что она дала.
Итак, внезапно закончились деньги
История эта довольно известная. В 1920–1930-х годах, чтобы найти валюту для индустриализации, советское руководство стало продавать предметы искусства за границу. Среди прочего руки дошли и до икон. Сначала были выставки, на которых товар показывали лицом, а потом и попытки продаж. Поначалу не очень удачные: кризис, покупатель не готов, иконы воспринимаются как странные вещи с Востока. Через какое-то время кое-что всё же продали. Некоторые вещи уехали насовсем, некоторые вернулись.
Казалось бы, ничего необычного: товар, экспорт, коллекции, антиквариат. Но если икона – это святыня, а не просто картинка с золотом, то здесь всё уже не так однозначно.
Святыня – это не просто предмет
Слово «святыня» мы используем часто, но редко всерьёз. Оно звучит торжественно, иногда чуть неловко. Но если говорить по сути то святыня – это не вещь, а отношение. Не объект, а пространство, в котором происходит встреча. Святыня – это что-то старое, редкое или дорогое. Это то, с чем можно вступить в живой общение. Пока к ней идут – она есть. Пока к ней обращаются – она живёт. Потому что ведёт к Богу, Который тоже Живой. Помните, «что вы ищете Живого среди мёртвых?»
Если говорить об иконе, как святыне, то пока она говорит с человеком, она есть. А если её просто убрали на хранение или забыли в подвале, то что? Она вроде и цела, но уже потеряна.
Та же самая Владимирская икона – насколько процентов её «святынность» зависит от нас с вами и от тех, кто веками молился перед ней? Невозможно сказать, но без человека, который бы её созерцал, молился бы перед ней, не было той Владимирской, которую мы почитаем и празднуем сегодня. Да, без того, кто смотрит, кто обращается, кто молится, икона остаётся изображением.
Продавали, чтобы выжить
Когда валюты не хватало, в ход пошло всё, что можно было продать. Западная живопись шла охотнее, поскольку она была понятнее для потенциальных покупателей. Русские иконы воспринимались в Европе скорее как курьёз. Малоизвестные, странного стиля, часто без авторства. Даже если это был Рублёв, его имя не работало как бренд.
Икона «Святая Троица» Андрея Рублева в храме Христа Спасителя. Фото: Чингаев Ярослав/Агентство «Москва»Чтобы разогреть интерес, устроили выставку. В каталоги внесли 150 икон. Отправили в Германию, Лондон, Соединённые Штаты. Некторые из экспонатов оказались копиями. Оригиналы побоялись вывозить, случится может всякое, а это как-никак «государственное имущество». Да и продавать поначалу не спешили – на одной из резолюций стояло «денег нет ни у кого». А потом, когда стало возможно, кое-что всё же продали. Некоторых икон больше никто не видел.
Звучит сухо, почти как инвентаризация. Но всё становится чуть менее сухим, если вспомнить, что для кого-то эти иконы были тем, перед чем молились. Или хотя бы вспоминали.
Как теряют по-настоящему
Есть, впрочем, потери более незаметные. Одна из них – история Исторического музея. В 1929 году закрыли отдел религиозного быта. Его руководителя уволили, сотрудников тоже. Иконы – а их было немало – оказались в подвальных помещениях. Ничего не разграбили, не сожгли, , но иконы пропали – просто не понадобились. Их списали, переложили, забыли.
Это, пожалуй, и есть настоящая потеря. Без громкого или очевидного злодея. Святыня исчезает не потому, что её выкрали, а потому что к ней больше никто не идёт. Она уходит с глаз и исчезает из памяти сердца.
Потеря в этом случае – не факт, а процесс. Иногда растянутый на десятилетия, а иногда – и не на одно поколение.
Что остаётся
Некоторые из тех, кто работал в музеях в 1930-е годы, всё-таки продолжали относиться к иконам как к чему-то большему, чем просто предмет. Даже если не молились или вообще были нерелигиозны. Благодаря им кое-что сохранилось. Где-то подменили название, где-то спрятали, где-то убедили не продавать. Потом часть икон вернулась. В храмы, в музеи, в коллекции. Что-то вернулось из-за рубежа, что-то из запасников, складов или подвалов. Есть истории, когда потомки эмигрантов передавали иконы обратно, и те оказывались в храмах или музеях. Есть истории, когда иконы остались в чьих-то частных квартирах, как часть интерьера, с непонятным сюжетом, но красивой позолотой и породистой собачонкой.
