Одна из таких историй рассказывает о том, как при визите в один из неплохих московских вузов с вестью о царящем в нём плагиате на Анну набросился местный проректор. Он говорил, что научная степень была нужна ему для работы: поэтому он «нашёл людей, дал денег, поставил задачу». Защитился – и теперь куёт научную мощь страны закупкой на государственные деньги статей в индийских мусорных журналах, а защитники научной этики, напротив, научную жизнь страны саботируют, едва ли не проводят диверсии против эффективности и конкурентоспособности России в мировой науке. Их интересуют какие-то формальности, когда на кону прогресс.
С проректором из местного вузовского окружения никто не стал спорить, лишь у рыцарей академической чистоты осталось в голове чувство, что реальность атакующего проректора перевёрнута.
Ещё одна заслуживающая внимания история – про то, как некий издатель предложил Анне издать книгу о работе Совета. Он попросил подобрать для монографии максимально поучительные рассказы: вот, мол, человек жульничал, спалился, сломал карьеру… Члены Совета посовещались, подумали и... не смогли вспомнить ни одного такого эпизода.
Артель Березовского
Нетрудно понять, что живущие за счёт продажи ресурса академической легитимации люди – это крупная и не особенно молодая социальная страта. Точно так же, как и их клиенты: небедные люди, которых стало очень много в нулевые. Хотя и до того было порядком. Знающие люди могут отослать к истокам бизнеса Бориса Березовского, который начал зарабатывать на том, что построил артель: авторы диссертаций из Москвы писали тексты на волжских дачах, увозя в качестве части гонорара дефицитные тогда запчасти для «Жигулей». Рабочим руководителям, инженерам на ВАЗе была нужна степень для личностного роста и общего прогресса, и вопрос со степенями они решали тоже по-рабочему: не как хлюпики-интеллигенты с их многолетними трудами над какой-то там книжкой. «Нашёл людей, дал денег, поставил задачу». Кому плохо? Диссертации артели Березовского, заметим, были даже выше уровнем, чем обычные технические диссертации: все участники сделки по итогам оставались, как правило, довольны.
Борис Березовский. Фото: Илья Питалев / РИА НовостиЗдесь мы видим, что статус кандидата наук стал удобной разменной монетой в своеобразной структуре советского общества: хороший инженер не имел времени заниматься наукой, хороший скриптор не мог легально купить в Москве нужные запчасти – зато вместе они добивались успеха, считая такое взаимодействие по меньшей мере этически-нейтральным, а то и желательным.
Похожая схема «взаимовыгодного сотрудничества» изложена в пьесе Сергея Михалкова «Пена», ставшей основой одноимённого художественного фильма. Согласно сюжету, крупный руководитель, чтобы удержаться на своём посту, заказывает диссертацию у хорошо сработавшейся артели. Одновременно с этим зять заказчика, журналист Просов, расследует деятельность этой артели. Артель попадает в сферу внимания милиции, но довольно скоро становится очевидно, что её кто-то «покрывает» сверху:
«Просов: Слушаю... Да, это я... Что? Как вы сказали? Материал не пойдёт? Сняли?.. Кто снял?.. Есть указание?.. Чьё указание?.. Не знаете? А когда пойдёт?.. Вообще не пойдёт? Почему?.. Понял... Постараюсь не огорчаться... (Кладёт трубку.)
Полудушкин собирает с полу по страницам разбросанную рукопись.
Викторина. Что случилось?
Просов (мрачно). Материал не пойдёт. Сняли.
Махонин (неожиданно трезвея). Сняли, говоришь? Выходит, зря сочинял? Зря в командировку ездил? Зря старался? Выходит, одиннадцатый тоже защитился!».
Финал пьесы остаётся открытым, а сам сюжет повторяет (или служит прототипом?) модель «артели Березовского»: читатель и зритель должны недвусмысленно понять, что сама структура общества порождает спрос на фальшивые степени.
В этом одна из разгадок агрессивного поведения проректора, сражавшегося с Анной Кулешовой за своё «право» на «удобное» получение степени. Он воспитан в такой этике, он так привык.
Сумка убитого врага
Социолог Симон Кордонский в работе «Административные рынки СССР и России» отмечает, что «социалистическое государство определило себя в самом начале своей истории как институт экспроприации. Оно последовательно экспроприировало имущество своих невольных граждан, потом отношения между ними. В конечном счёте экспроприации подверглась способность его граждан осознавать своё положение и действия». В области интеллектуального труда принцип работы института экспроприации прекрасно сформулирован Михаилом Шолоховым: «Смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем – нам этот японский обычай, ну… не к лицу. Чужие сумки соберём… потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится». Это март 1939 года – время, когда после нескольких волн чисток складывается новая полностью советская элита: научная, военная, партийная, писательская и всякая иная. Она готова жить «содержимым чужих сумок».
Социолог Симон Кордонский. Фото: facebook.com/gaidar.fundЧуть раньше Троцкий описывает этот процесс «элитообразования» в Советском Союзе как становление олигархии, собранной из высших партийных управленцев. Его конструкция хорошо подтверждается и «железным законом олигархии» Михельса, согласно которому любая партия рано или поздно перерождается в олигархическую конструкцию, и более поздними наблюдениями Джиласа за югославской партийной элитой. Особенность партийной эволюции ВКП(б) состояла в том, что собственно государственные институты были вторичными по отношению к ней, и, следовательно, государственная наука складывалась по закономерностям, которым подчинялась партия. Исходя из этого, мы можем очень спекулятивно предположить, что сама структура общества, порождающая спрос на фальшивые научные степени, обуславливалась духом экспроприации, который был заложен в советскую научную бюрократию при её создании точно так же, как и в любые другие советские государственные институты. «Экспроприировать» чужое знание во имя светлого будущего – абсолютная норма красной элиты. Посягая на неё, Кулешова посягает на святое.
Лев Троцкий. Фото: Журнал «Прожектор» №1 (23) 15 января 1924 года / WikimediaНе будем заблуждаться: мир, созданный на рубеже 20-х годов прошлого века, не перестал существовать после запрета КПСС. Он сбросил хитиновый панцирь советской идеологии, но закономерности, заложенные в организм при его зачатии, уже в новой форме жизни проявили себя во всей полноте. Экспроприация чужих научных результатов становится рычагом социального роста: возможно, потому, что «найти людей – дать денег – поставить задачу» для обеспечения, мягко говоря, этически неоднозначного целеполагания – значит показать людям свою способность «решать вопросы». Каждая честная диссертация или научная статья с точки зрения «учёных», чувствующих свои корни, – это содержимое сумок убитых врагов, которым грех не воспользоваться. Грех не воспользоваться и людьми, пишущими академические тексты «под ключ». Именно поэтому проректор с сотней научных публикаций в год стоит на прочном историческом фундаменте.
Не будем заблуждаться и ещё в одном: воины академической этики вроде Анны Кулешовой не восстанавливают настоящую науку – восстановить можно советскую, а этим занимается публикационный стахановец. Но они борются за создание почвы, на которой настоящая наука сможет когда-нибудь вырасти.
