У всего есть причины. Почему государство вдруг озаботилось вопросом новых городов? Я полагаю, ответ простой: отсутствие какой-либо конструктивной идеологии вынуждает современную элиту изыскивать любые идеи, понятные людям, при этом достаточно ресурсоёмкие, длинные и глобальные, чтобы только государство могло с ними справиться и управлять распределением ресурсов и внимания, ну и конечно генерирую политические успехи (запустили/построили/первые в мире/только у нас). Олимпиада закончилась, украинская тематика деструктивна, что остаётся? Классика: девелопмент и управление демографией. Это две советские «идеи», на которых наши чиновники строят свою политику. Государство усвоило две простые мысли: хорошо, когда много людей, и если много людей – им надо где-то жить. Значит, хорошо, когда много городов. И есть два вопроса, над которыми оно принципиально не задумывается: чем эти люди будут заниматься и куда развиваться новым городам. Если обратиться к примеру Владивостока и строительства рядом с ним «нового города» Спутник, то тут мы имеем дело с классическим девелоперским проектом (жилье рядом с городом, спальник). Уже давно напротив местной промзоны задумывалось строительство нового спального района, который к Всемирному экономическому форуму как-то вдруг стал именоваться городом (решили приукрасить). Инициатор проекта – владелец известной сети цифровой и бытовой техники DNS; строится «сити» псевдо-гетто, вмещающее в себя все градостроительные проблемы, которые только могут быть (включая проблему одного въезда и одного выезда), изначально там хотели поселить до 30 000 жителей. Потом внезапно приписали ещё один нолик – стало уже 300 000. Потом увидели, что рядом есть ТОР (территория опережающего развития – ред.), то есть современная промзона, и решили всё объединить в конструкции: спальный район + промзона = город. Всё это происходит на фоне дальневосточной борьбы за федеральные ресурсы: у Хабаровска не так давно забрали статус столицы региона, вакансия освободилась, и идут энергичные попытки её заместить (особенно со стороны Владивостока). Таким образом, тут сошлось сразу много интересов: частный девелоперский (DNS), региональный (Владивосток и Хабаровск борьба за влияние на распределение ресурсов), федеральный (повестка про новые города и новые проджекты «забота о Дальнем Востоке»), экономический (рабочая сила для ТОРа) и т.д. Единственный неучтённый интерес, как мы понимаем, – это интерес существующих горожан и будущих жителей; они исключены из обсуждений уже на стадии проектирования, и исключены из возможности стать соинвесторами управления, а не только квадратных метров.
Что, в целом, неудивительно, потому что дискурс про новые города целиком советский, причем в упрощенной версии (в СССР была идеология про систему расселения, сейчас явная попытка заместить идеологию процессом). В словах Шойгу о проектировании поселений в Сибири ностальгия по индустриализации времен СССР без анализа: «В Российской империи с доминированием в экономике тогда до 95 % сельского хозяйства и, соответственно, крестьянского труда к 1916 году насчитывалось 666 городов, – рассказывает РБК министр обороны. – А в результате советской индустриализации, создания с нуля новых промышленных районов, развития центральной промышленной зоны, освоения Севера, Сибири и Дальнего Востока к 1991 году в СССР было уже около 2 200 городов разных категорий… Из них только с 1956 года до начала перестройки появилось более 600 городов. А потом, вы знаете, как отрезало…». Сергей Кужугетович возможно не читал труды Марка Мееровича или Вячеслава Глазычева, объясняющие, почему советские города – это не совсем города в классическом понимании этого слова, то есть это не самостоятельные объединения горожан и предпринимателей, способных управлять территорией, генерировать услуги/продукты и самостоятельно поддерживать баланс интересов и ресурсов. Строго говоря, их лучше было бы назвать селитьбами или слободами при предприятиях, поскольку большинство из них строились «сверху», под управлением Госплана, а заселялись искусственно. Как было дело? Ты получал красный диплом в институте и ехал на три года – строить несуществующий город Комсомольск-на-Амуре. Я брал несколько интервью у старожилов Мончегорска и других с нуля созданных советских поселений.Как правило, для них все воспоминания о том опыте сугубо положительные, они все испытывают гордость за проделанную работу хотя бы потому, что построить город, а потом в этом городе расти, воспитывать детей – это большое эмоциональное переживание. Но наши современники не смогут быть причастными ничему подобному; эту эмоциональность мы не вернём, потому что соответствующей ей идеологии нет, «политики партии» тоже. То есть даже на уровне воспроизводства советского опыта ничего не сработает, потому что ничего не воспроизводится просто так, само по себе, нужны усилия и ресурсы. Не говоря уже о том, что сам этот опыт бесконечно устарел и не имеет отношения к современному городу, то есть “новые постсоветские города” на международном рынке неконкурентноспособны, ну и плюс сами мастерпланы этих городов заказываются сторонним разработчикам, технологии зарубежные импортируются и фактически, государство производит ещё несколько «белых слонов», которых содержит бюджет (налоги). Все города, в которых я бываю, голосом своих жителей формулируют единственный системный запрос – и это запрос на градоустройство, как объяснял Глазычев, а не градостроительство. Прежде чем замахиваться на что-то новое, давайте приведём в порядок хотя бы то, что уже есть: вместо бараков возведём нормальное жильё, устраним транспортные коллапсы, убережём историческую застройку (а где-то и воссоздадим). Пока этого не сделано, нет никаких гарантий, что новое не будет хуже старого, потому что всё по-прежнему упрётся в систему принятия решений и – как следствие – в осмысленную деятельность (чем мы занимаемся и кому это нужно). Проблема России не в том, что у нас мало денег (ещё имеются) или мало специалистов (много специалистов!), проблема в отсутствии политической воли – разобраться наконец с вопросом, как сделать так, чтобы самостоятельность городов росла, чтобы они сами принимали решения о своём развитии, чтобы не были просто «поставщиками ресурсов» наверх. В условиях, когда этот вопрос не решён, обустройство новых городов понимается исключительно технократично: выбор на карте участков, научно-производственные центры как форма деятельности, советский подход к расселению – сначала построим, потом нагоним людей… И ведь ничего не убеждает.
Казалось бы, опыт уже построенных городов в постсоветской России: Иннополиса, кампуса ДВФУ (Дальневосточного федерального университета – ред.), Магаса (столица Ингушетии) должен был показать, что даже большие зарплаты не являются достаточной мотивацией, чтобы люди переезжали туда жить или стройка в полях «новых городов» не запускается автоматически городской уклад и культуру в подобных проектах. Эти города так и не обрели самостоятельности, находятся обычно под внешним управлением, заняты деятельностью, которая поддерживается за счёт внешних ресурсов и т.д. Магас кажется более здоровым примером на фоне двух других, это новая столица Ингушетии, но в силу своей формы, абсолютно не соответствующей окружению (европейский квартал среди кавказских гор), малопривлекателен для «нормальной жизни»: чиновники приезжают туда поработать, чтобы потом разъехаться домой – в свои нормальные жилища в нормальных поселениях. Я давно говорю, что у нас достаточно бетона и хватит стройплощадок, но дефицит предпринимателей и городских сообществ способных обживать и настраивать новое строительство (именно поэтому типовые ТЦ, типовые социальные объекты и типовые жизненные сценарии, плюс растет количество незанятых свободных горожан, которые если бы и хотели чем то заняться то просто не знают чем и нет пространства для этого) . Нам нужны новые города не как форма, а как содержание, как способ изобретения новой системы расселения, способ отрефлексировать советский опыт и создать нечто иное как в управлении, так и в экономике, и в экологии города. Нужно, в конце концов, другое качество отношения жителей к самим себе. В России мало кто проектирует деятельность людей: сначала строят домики, а потом уже думают, что там должно находиться. Но как только вы начинаете реально разговаривать с людьми, вы тут же понимаете, что их главные требования – не к отделочным материалам и социальной инфраструктуре, а к социальной самореализации, включая реализацию личностную, профессиональную и духовную. Город должен всему этому способствовать, тогда в нём и будет хотеться жить.
Интересно, что на Дальнем Востоке как раз много мощных городских сообществ, поскольку это регион-фронтир: там есть и чувство локтя, и пассионарность. Люди умеют собираться и вместе что-то делать, это особенно касается предпринимательских сообществ. Но есть и проблема: навыки модерации и диалога слабы, чувство несправедливости баланса интересов региона и митрополии велико, что чревато высокой конфликтностью. А запрос на реальное градоустройство у региона есть, причём он требует творческого подхода – к переустройству брошенных советских предприятий, промзон, вахтовых посёлков и городов, выглядящих как такие посёлки. Благовещенск, Комсомольск-на-Амуре, Петропавловск-Камчатский имеют много проблемных районов, где всё руинировано и неухоженно, всё требует реальной реновации. Не случайно в Хабаровске открылся пятый по счёту Институт урбанистики нашей сети – на местах есть люди, которые готовы собираться, чтобы приводить в порядок свой город. А значит, появись желание – чиновники и девелоперы легко найдут, кого спросить о возможной траектории городских изменений. И тут мы приходим к уже озвученному тезису: не хватает только политической воли – спросить и делелигировать ответственность тем, кто в итоге является благополучателем продукта «развития».