Воукизм

Но нет, этого не будет.  Woke-вселенная – вот теперь наша новая «нормальность», которая пришла всерьёз и надолго.  Что это такое?   Словечко «woke» – это афроамериканские жаргонное выражение от английского «wake», то есть «проснувшийся» – в значении «осознавший себя как личность, у которой тоже есть права». Оксфордский словарь английского языка прослеживает историю этого термина с 60-х годов прошлого века, то есть с расцвета студенческих бунтов на баррикадах и демонстраций чернокожих. Впрочем, в те времена появилось много новых слов и выражений, которые сегодня уже не помнят и сами хиппари. Но woke получило второе рождение – благодаря активистам движения Black Lives Matter (BLM), которые стали так себя называть ещё в 2014 году – во время демонстраций по поводу трагической гибели в Фергюсоне (штат Миссури) чернокожего Майкла Брауна от рук полицейского патруля. Так что к нынешнему расцвету BLM-движа woke уже вошёл во все словари как обозначение новой идеологии, ставящей во главу угла достижения социальной, расовой и половой справедливости путём преследований и «позитивной дискриминации» большинства во имя прав угнетаемых меньшинств. Причём сама эта идеология имеет куда более долгую историю, чем её название. С чего всё началось? Все началось, конечно, с Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые впервые подвергли критике христианскую концепцию истории как непрерывного движения человеческого общества от грехопадения и разрыва связи с Творцом к воссоединению с Богом – через покаяние и обретение во Христе вечной жизни. В секуляризованной науке христианская история предстала как позитивное движение человечества к торжеству прогресса и науки. 

Карл Маркс и Фридрих Энгельс в редакции газеты «Райнише Цайтунг». Фото: Е. Сапиро / Wikipedia

Но Маркс и Энгельс ударили по этому позитивистскому благолепию обухом социально-экономического детерминизма – дескать, господа хорошие, о каком таком едином человечестве вы твердите? Есть класс богатеев-угнетателей и есть класс бесправных угнетённых бедняков, и между ними нет и не может быть ничего общего – кроме жестокой и бескомпромиссной классовой борьбы, которая и является основной движущей силой истории с Каменного века. Христианская же эсхатология торжества Царствия Небесного обернулась бездарной карикатурой – концепцией построения коммунизма, эдакого утопического бесклассового общества, основанного на законах всеобщего равенства и справедливости. Но в конце прошлого века марксистский экономический детерминизм вышел из моды. В числе причин можно указать и крах Советского Союза, и подъём капиталистической экономики в Китае, и процессы глобализации. Впрочем, ещё в конце 60-х годов прошлого века, в самый разгар студенческих бунтов, западные коммунисты провели радикальную ревизию наследия основоположников и фактически отказались от основного догмата марксизма – от гегелевской теории об антагонистических классах. Угнетение масс, решили западные оппортунисты, присутствует не столько в экономических отношениях, сколько во всех общественных институтах сразу: в семье, церкви, культуре, в самих законах морали и нормах приличия. То есть если раньше история была ареной столкновения двух классов, то теперь прошлое человечества и вовсе стало напоминать непроглядную бойню, где белые мужчины – ну а кто же ещё?! – убивали, насиловали и калечили буквально всех и вся вокруг, а классовая борьба стала лишь локальным проявлением борьбы с глобальным угнетением, которое шире и масштабнее того, чем это могли себе представить теоретики марксизма. Но как же бороться с таким глобальным угнетением? – спросит читатель. Очень просто: методом деконструкции, который сформулировал французский философ-постмодернист Жак Деррида. Как говорят постмодернисты, никакого марксистского исторического материализма не существует, потому что сама реальность непознаваема в принципе, ведь наши знания об окружающем мире неполны, а чувства неточны. Поэтому то, что в обществе считается истиной, – это всего лишь некий социальный конструкт, симулякр, созданный для подчинения. Поэтому и само понятие истины относительно и зависит только от того, кем и в каких целях доминирования эта «истина» сформулирована. 

Жак Деррида. Фото: Brooklyn Institute for Social Research

То есть истина прежде всего зависит от того, слушаем мы угнетателя или угнетённого. Именно это знание – Cui prodest? – и служит основой для деконструкции текстов, понятий и значений. Но единственное, что не подлежит деконструкции, – это опыт людей, переживших опыт угнетения. Почему? Ведь нарратив жертвы угнетения никак не может помочь установить ещё большую систему угнетения, поэтому такой нарратив вне системы.   Таким образом, новые марксисты всего за пару десятилетий прошли путь от отказа от понятия «объективная реальность» к существованию множества реальностей, а затем и к отказу представителям сообществ угнетателей в праве на свою реальность. То есть отныне видение мира чернокожей лесбиянкой-трансгендером с инвалидностью объявлено «единственно верным», а вот картина мира от белого мужчины традиционной сексуальной ориентации – вернее, представителя «фаллосоцентрического цисгендеронормативного патриархата» – не заслуживает никакого доверия и вообще не имеет права на существование, потому что всё это – нарратив представителей угнетателей с целью промыть всем мозги. Три кита воукизма И здесь мы подходим к новой программе строительства коммунизма –  пардон, wokeism'а, – которая зиждется на нескольких пунктах:

1. Общество находится в постоянном конфликте за власть, ресурсы и возможности между «фаллосоцентрическим цисгендеронормативным патриархатом» и маргинализированными группами – прежде всего расовых и сексуальных меньшинств. Для доминирующего положения «патриархат» создал «матрицу» – информационно-психологический конструкт из «традиционных ценностей» и социальных институтов, которые эти ценности поддерживают.
2. Общество, созданное «патриархатом», несправедливо и подлежит переустройству путём деконструкции социальных институтов, которые стали инструментами угнетения – семьи, государства, религии, культуры, научного метода познания мира, морали и нравственности.
3. Для деконструкции институтов «патриархата» необязательно применять насилие, нужно проникать во все управляющие органы и менять их в своих целях и интересах. Даже если белые мужчины осознают несправедливость «патриархата» и готовы помочь, в борьбе за переустройство общества они могут быть только союзниками (allies), их роль состоит в выполнении команд представителей угнетённых групп, которые единственные, кто обладает наиболее полным знанием о реальности.

Цель же переустройства общества определяется как equity, diversity и inclusion. Equity – равенство результатов. Это вам не равенство возможностей, а именно «позитивная дискриминация» тех, у кого есть какие-либо привилегии. То есть, допустим, если на олимпиаде по математике победил белый школьник, то результаты тестов должны быть аннулированы, а победа присуждена чернокожему школьнику, так как чёрный является представителем системного угнетения чернокожей расы. Diversity – пропорциональная представленность всех возможных групп угнетения. То есть в мэрии города должны быть представлены все расовые и сексуальные меньшинства. Умеют ли они при этом чинить водопровод или налаживать электроснабжение города – это провокационный вопрос типичного представителя «патриархата». Inclusion – недопустимость травматического опыта, напоминающего маргинализированным группам об их угнетении. К мерам по достижению относятся цензура, деплатформинг (отлучение от социальных сетей), а также организация safe spaces, то есть пространства «только для чёрных», где у представителей угнетённых меньшинств есть возможность избежать травматического опыта созерцания белых угнетателей. Четыре смертных греха белых мужчин 1. Глобальное потепление Именно белые мужчины в своих белых странах на своих вонючих заводах и на своих белых тачках производят весь объём СО2 – углеродный след, убивающий планету. Ни один вопрос, ставящий под сомнение климатические догматы (например, кто несёт ответственность за предыдущее глобальное потепление, растопившее 13 тысяч лет назад ледники, сковывавшие Европу?), во внимание не принимается. Более того, «еретики» не могут более рассчитывать на гранты и обречены на травлю со стороны недоучившейся прогульщицы Греты Тунберг. 2. Колониализм Ужасная западная цивилизация покорила и уничтожила прекрасные и самобытные цивилизации Ближнего Востока, Африки, Южной Америки и т.д. При этом у борцов с колониализмом никогда не возникало никаких вопросов ни к монголам Чингисхана, ни к завоевательным походам арабов, превративших в пустыню некогда цветущие провинции Римской империи в Северной Африке, ни к туркам-османам, истребившим все греческие порты на территории нынешней Турции. Это другое, понимать надо! 3. Рабство Белые торговали чёрными – и точка. Любые факты, свидетельствующие о том, что вообще-то белые моряки-работорговцы вовсе не отлавливали по джунглям чернокожих рабов, но просто оптом покупали невольников у чёрных князьков чёрных феодальных княжеств, отметаются как ересь. Более того, напоминание, что все культуры, известные человечеству, имели практику торговли людьми и только европейские христианские страны добровольно отказались  от рабства, будет стоить вам  ярлыка расиста. Согласно воук-идеологии, любой белый, даже если он отказался от рабства и даже если он воевал за то, чтобы его отменить, – всё равно был и остаётся расистом. «Тот белый, который отрицает, что он расист, просто находится в состоянии отрицания», – объясняет читателям профессор Робин ДиАнджело в своей книге «Белая хрупкость», посвящённой «критическому анализу дискурса в области белизны».  4. Сексизм Белые мужчины-сексисты являются угнетателями женщин. Что ж, европейская культура в прошлом, как и культура всякого феодального общества, действительно была патриархальной. Однако даже в самые мрачные времена христианская церковь настаивала на святости брачных уз и порицала внебрачные связи, а рыцари – военная элита Европы – имели культ Прекрасной Дамы. Ничего этого и близко не было в мусульманских странах с законами шариата, не говоря уж о порядках в Африке, где до сих пор практикуется ритуальное женское обрезание. Но об этом приверженцы феминизма предпочитают молчать. Мнения экспертов Сара Бесси, автор книги «Ритмы молитвы: сборник размышлений для обновления» (A Rhythm of Prayer: A Collection of Meditations for Renewal): «Я молюсь о том, чтобы вы помогли мне ненавидеть белых людей – знаете, таких типичных белых людей. Избирателей, любящих Fox News и поддерживающих Трампа, которые „не различают цвета”, но которые делают тонко завуалированные расистские комментарии о нас. Людей, которые привечают чернокожих в своих церквях и небольших группах, но клеймят нас как еретиков, если мы полагаем, что христианство – это удел бедных и угнетённых. Люди, которые вежливо говорят нам, что мы можем уйти, но от которых мы испытываем расовые микроагрессии в наших приходах... Господи, если будет на то воля твоя, ожесточи моё сердце. Не позволяй мне стремиться видеть в людях лучшее. Не позволяй мне надеяться на то, что белые люди могут стать лучше».

* * * 

Профессор Питер Саводник (Tablet Magazine, США): «Общие черты у сегодняшней Америки и предреволюционной России так многочисленны, что о них можно сказать как о библейских бесах: “Имя им – легион”. Огрубление культуры; экономические беды в форме неуверенности в будущем, угрозе падения в бедность; политические заторы, связанные с невозможностью для некоторых молодых и активных людей принять участие в управлении государством, и многое другое. Но самая главная и опасная параллель – это та лёгкость, с которой мы произносим само это слово “революция” в отношении себя, как легкомысленно мы её осуждаем (возьмите хотя бы Берни Сандерса с его романтизацией “политической революции”). Добавьте сюда и ещё такие общие черты России девятнадцатого века и США века двадцать первого: взаимная озлобленность, политическая поляризация, антисемитизм.

Участники протестов Black Lives Matter, 2020 год. Фото: Dan Aasland / Flickr

Очень важно и появление новых действующих лиц, “людей нового типа”, которые у нас не так уж и отличаются от русских старого типа. Возьмите, например, Евгения Базарова. Для Базарова, представителя поколения “детей” в тургеневских “Отцах и детях”, вся Россия – сплошная гниль, и любой, кто этого не замечает, – это или дурак, или лакей-приспособленец. А единственное решение – стереть всё до основания. И у этого мышления была своя логика, свои мотивы. Россией управляла зачарованная своим прошлым монархия. Благородный класс участвовал в увековечении чудовищного по всем параметрам неравенства. Православная церковь многим виделась как союзник правящего класса. А правящие классы сползали к либерализации с медлительностью сползающего с вековечных гор ледника. Как и у нас нынче, легко было бросаться выводами, что, мол, Россия никогда сама не сможет стать другой, а потому единственный путь освободить её от оков средневековья – это всё начать сначала, уничтожив всё, созданное до сего момента. Базаров, врач по профессии, чей эмпирический взгляд на вещи приводит его к нигилизму, уверен, что Россия должна начать именно что с чистого листа. Всё в нём – его сарказм, его безжалостность, отсутствие жалости к людям – всё это призвано передать презрение, стремление разрушить, смести напрочь всё старое. Он открыто неделикатен в отношении поколения “отцов” в романе – к Николаю Петровичу и к собственному отцу Василию Ивановичу. Причина просто в том, что они стары. Они – отцы. Они пришли до нас, а значит, они по определению менее развиты и жизнеспособны. Для Базарова, как и для наших американских революционеров, все, кто не смотрит на мир так, как он (а это большинство населяющих Землю людей), – все они преграды на пути или просто враги. Такие несогласные – вообще на самом деле не люди. Базаров отказывает им в праве быть в полной мере человеческими существами. А так ли уж отличается Базаров от наших сегодняшних протестующих, ниспровергателей статуй? От всех этих “ребят едва за двадцать”, которые сеют войну и революцию в ньюсрумах ведущих газет? Всех этих представителей “культуры отмены”, супер-прогрессистов? А на самом деле такого рода люди – абсолютно антиобщественные элементы, социопаты. Сегодня они взяли на себя роль полицейских, искореняющих неправильные взгляды в соцсетях, они готовы обрубить наши знания об истории или просто переписать её заново – и всё это, конечно, для славного будущего. Подобно Базарову, они исходят из того, что их родина (у Базарова это была Россия, для этих ребят – США) – это безнадёжно отсталая страна. Для них собственное государство – как раковая опухоль, оно не просто тянет мир назад, оно ещё и полно ненависти и вообще является помехой для разумно мыслящих людей во всём мире. Как и Базаров, наши нигилисты ко всему подходят с грубым сарказмом (или в лучшем случае со скептической усмешкой).... Но вот что ужасно: отказ от марксизма тут по сути не важен. Не марксизм лежит в основе новой базаровщины. Марксистская или не-марксистская, базаровщина и нынешний радикализм едины в главном: они полны духа злобы, они анти-интеллектуальны и они сокращают потребность в осмыслении человеком своей судьбы до абсолютного, воистину экстремального минимума. Базаров и его сегодняшний американский двойник – оба одержимы тоталитарной верой. Они убеждены в непогрешимости своего так называемого “высокого дела” и не могут выйти из той лишённой окон в мир эхо-камеры, которую создали для них авторы их идеологий и где они не слышат иных голосов, кроме своих».