Пандемия сделала Тверскую область особым регионом. Когда в Москве и Санкт-Петербурге вводили прогулочную дистанцию и замораживали сферу услуг, в Твери всё работало полным ходом. Нетрудно догадаться, что гости двух столиц стали регулярными посетителями крупного областного центра.
Мы поговорили с одним из самых известных и уважаемых врачей региона Каринэ Конюховой, чтобы узнать, как их медицинский центр справляется с пандемийной нагрузкой, в чём специфика региона и почему, наконец, ни общество, ни врачи не могут договориться о вакцинации.
– У вас сейчас в клинике есть Центр вакцинирования и диагностики ПЦР (полимеразной цепной реакции) на ковид. Это ваша инициатива, чтобы это появилось здесь?
– Вообще говоря, мы начали заниматься ПЦР-диагностикой ещё в начале 1990-х. Я помню, как между танками под знаменитое «Лебединое озеро» вывозила ПЦР-прибор из Москвы. Меня тогда многие не поняли, но получилось так, что мы стали первым медицинским госучреждением в России с такой диагностикой. Потом, в 2013 году, одна из компаний, которая занимается лабораторным оборудованием, предложила создать централизованную лабораторию. Это предложение показалось мне очень интересным, так как кадровый состав в лабораториях области очень возрастной, а выпуски врачей-лаборантов очень маленькие. Нынешние специалисты старятся, и не за горами время, когда некому будет работать. Да и здравоохранение всегда в финансовом дефиците. Купить современное оборудование для каждой больницы нереально. Этого не будет. Поэтому создание централизованной лаборатории – это хороший вариант. Мы включились в это.
И получилось, что к моменту, когда началась пандемия, у нас был 30-летний опыт работы с ПЦР-диагностикой – это раз, и была централизованная укомплектованная самым современным оборудованием и кадрами лаборатория – два.
– Как восприняли такой поворот ваши сотрудники?
– Вначале они очень расстроились. В областной больнице сейчас тоже есть ПЦР-аппарат, но у них очень небольшой объём тестирования. Я сразу поняла, что центр диагностики будет у нас. В первый момент была реакция неприятия, всем было страшно. Но я им сказала, что если в мирное время мы были впереди по качеству своей работы, то в военное время, когда у всех случилась такая беда, мы что – будем прятаться в окопы, чтобы не портить своё обмундирование?
Первое время была растерянность, потом стало тяжело. Никакой раскачки, сразу хлынул большой поток анализов. Мы должны были делать 300 исследований в день, а реально делали 400–500, и я помню, когда мы сделали 600, то считали, что это мы достигли пика. Сейчас же у нас по несколько тысяч исследований в сутки.
Фото: из личного архива Каринэ Конюховой– При этом вы недавно отметили своё 70-летие. То есть вы были в группе риска. Вы могли отказаться от этой работы?
– Могла.
– Почему не отказались?
– Это было бы неправильно. Почему кто-то, а не мы? Везде работают люди. И они тоже боятся. А у нас есть опыт, мы знаем, как защититься. Мы знаем принципы и подходы к ПЦР-диагностике. Здесь навыки нужны.
– Как вы уговорили людей работать при такой нагрузке?
– Во-первых, мы их очень поддерживали, отмечали государственными и церковными наградами, всячески поощряли. Мы даже специально пекли пироги, покупали им корзины фруктов и платили стимулирующие. А потом появились и государственные выплаты.
– Были люди, которые не выдерживали и уходили?
– Нет.
– А вы сами как это пережили?
– В напряжении. Бывало по 400 звонков в день. Но я давно работаю, ведь официально я стала главным врачом в 1985 году, когда умер мой предшественник. У меня к тому времени было детям по 12 лет, никакой карьерной перспективы не просматривалось. К тому же у нас был первый секретарь нашей партийной ячейки, и по всем критериям тогда, в 1985 году, главным врачом должна была стать она. Но она сама меня попросила взять должность. Потому что, как она сформулировала: «Я люблю лечить, я не умею писать и говорить, буду тебе помогать во всём». Тогда этот процесс длился около четырёх месяцев. Я сопротивлялась как могла, но в итоге согласилась.
– Вы были врачом какого профиля?
– Дерматолог. Но училась я не здесь, в Тверской медицинской академии, а в Харькове, потому что родилась в Баку.
Дело в том, что у нас, в Баку, для того чтобы поступить в медицинский институт, надо было подогнать «Волгу» к дверям института. Поскольку «Волги» не было ни лишней, ни своей, то бабушка, которая меня растила, сказала: «Поедешь в Харьков и будешь там учиться». Мне было всего 16 лет! Но всё получилось.
– Так это было ваше желание пойти учиться на врача или вашей бабушки?
– Это была семейная традиция. Потому что бабушка была стоматологом, мама моя была стоматологом, два её брата были стоматологами. Директор школы, в которой я училась, была уверена, что мой путь – это педагогика. Но в семье решили иначе.
– А почему вы не стали стоматологом?
– Когда мы с мужем окончили институт, родственники подсуетились – и мы по распределению попали в Баку, домой. Как-то стали устраиваться, муж пошёл в Минздрав Азербайджана, чтобы получить где-нибудь место хирурга. Ему там сказали, что ни о какой хирургии он может и не мечтать – вперёд терапевтом в далёкое азербайджанское село. Он не знал языка и не видел себя терапевтом. Поэтому пришлось сделать ещё усилия и перераспределиться в Калинин.
Интересно, что накануне муж положил скопленные деньги на депозит, а когда всё так обернулось, буквально через три дня пришёл, чтобы их снять. Операционистка удивилась, спросила, почему он так скоро забирает всю сумму, он ей рассказал. Знали бы вы, как она смеялась: «Я три тысячи заплатила, чтобы на это место оператором сесть, а он хотел за три тысячи в Баку хирургом стать!» И он сказал: «Больше моей ноги там не будет».
И вот мы оказались здесь, в Калинине, нынешней Твери. Он устроился хирургом, а я должна была стать акушером-гинекологом. Но Людмила Викторовна, которая была потом секретарём парторганизации, а тогда она уже была заведующей, сказала: «У тебя муж – хирург, ты – акушер-гинеколог, а вашу двойню вы на перекрёстке друг другу передавать будете? Тут люди рождаются и умирают, а тебе нужно что-то поспокойнее. Иди в дерматологию». И вот я пошла.
Фото: из личного архива Каринэ Конюховой– Когда я делал у вас здесь вакцинацию, меня спросили, кто я по профессии. Я сказал, что журналист, но поинтересовался, зачем это нужно. Оказалось, что есть профессии, которые надо вакцинировать обязательно, и поэтому врачи сидят и составляют списки. Так вот на тот момент не было ни одного человека по этим «обязательным» спискам. Как вы себе объясняете, что происходит у нас с людьми? Почему они на добровольных основах не вакцинируются? Когда их заставляют, они всё равно не вакцинируются.
– В последнее время я себе запретила размышлять на эту тему. Вижу, что общее настроение из-за всего этого очень негативное. Люди устали. Стало очень много агрессивных людей. Им всё равно, по какому поводу проявлять агрессию.
У одного психиатра недавно вычитала в статье интересный термин: ковидный туман. Это то, что происходит с головным мозгом человека, перенёсшего ковид. Вот у меня такое ощущение, что этот туман сейчас разлит в воздухе. Я вообще не пессимист по жизни, меня многое вдохновляет в жизни – музыка, например. Недавно кто-то заметил, что «когда Карина Александровна сильно устает, она начинает что-нибудь строить». Действительно, с 1985 года мы тут непрерывно что-то строим или ремонтируем. А сейчас как будто стало мало таких «розеток», от которых можно подзарядиться, не только у меня, наверное, и у окружающих тоже
Может быть, ещё не очень правильно провели пропаганду вакцинации. Я ведь тоже была противником вакцины. До октября-ноября 2020 года я была уверена, что ни себе, ни детям я прививку делать не буду. Потому что уж очень быстро наш «Спутник» появился. Я понимала, что это неадекватные сроки, что не прошли три этапа клинических испытаний. Но в один момент я подумала: «А у нас есть эти несколько лет на испытания?»
Когда это всё начиналось в марте 2020 года, мы открывали лабораторию и думали, что через 2–3 месяца всё устаканится. И главный государственный эпидемиолог РФ Анна Юрьевна Попова говорила нам, что всё закончится после трёх инкубационных периодов. Три инкубационных периода – это 42 дня. А потом начались переполненные госпитали и смертельные исходы.
– У вас авторитетное мнение. Если бы вы на том этапе стали пропагандировать свои взгляды, возникло бы немало проблем.
– Да. В итоге в нашей клинике я первая пошла вакцинироваться. Первой была я, второй была моя дочь, а третьей – моя внучка. Для коллектива это тоже было показательно.
– В мире сейчас параллельно идёт три пандемии: ВИЧ, туберкулёз и коронавирус Covid-19. От ВИЧ нет вакцины, от туберкулёза делают прививки давно, и вот коронавирус вызывает такое отрицание и непринятие вакцинации. В чём дело?
– Я очень хорошо помню, как начинался ВИЧ. Тогда тоже была паника. Люди боялись пожимать друг другу руку. На меня тогда просто неизгладимое впечатление произвела конференция в Канаде, посвящённая этой новой, но уже захватившей весь мир болезни. Это был огромный зал на 7–8 тысяч человек, он был поделён на две части. С одной стороны сидели ВИЧ-инфицированные, с другой – медики. Тогда ведь мы ещё не понимали, как себя вести, не было культуры общения с такими больными. И вдруг на сцену на коляске выехала потрясающе красивая очень элегантная седая женщина лет семидесяти. Это была ВИЧ-инфицированная пациентка. И она обратилась ко всем с просьбой, чтобы их не относили к людям второго сорта, что это такая инфекция, от которой может пострадать любой человек независимо от своего положения, статуса или финансового положения.
Оттуда я приехала с горячим желанием организовать здесь, у нас в учреждении, отделение, где мы будем лечить ВИЧ-инфицированных. У нас тогда по области был очень высокий процент передачи ВИЧ от матери к ребёнку, было очень много отказников, детдома забиты под крышу, детки умирали. На 100 новорождённых 15 были больны. И мы собрали мультидисциплинарную команду, в которой был акушер-гинеколог, педиатр, психолог, инфекционист и равный консультант. Равный консультант – это была женщина, которая сама болела ВИЧ-инфекцией. Она через многое прошла, многое пережила, жила с открытым ВИЧ-статусом, но родила здорового ребёнка. Именно этим опытом она делилась со всеми, кто попадал к нам. В итоге сейчас на сотню родившихся детей нет ни одного больного!
– Интересная история, но ситуация ровно обратная. ВИЧ сложнее передаётся, ковидом заразиться куда легче, но люди пренебрегают всеми мерами предосторожности.
– ВИЧ не требовал такой дисциплины, как сейчас ковид. Там на начальных этапах, в первые годы, болели наркоманы и гомосексуалисты. Если ты не в этой категории, тебе уже как бы не так опасно. Не опасно стоять рядом с ВИЧ-инфицированными, общаться, здороваться, есть. При коронавирусе мы уже два года подряд вынуждены носить маску, без конца мыть руки, не приближаться к человеку на расстояние меньше 1,5 метра. Я, например, тактильщица, мне это всё ужасно надоело, всё это очень утомляет.
– Есть ли какая-то специфика у Тверского региона по заболеваемости?
– Нет. Причём за последние две недели идёт снижение, а с завтрашнего дня мы начинаем ездить по районам, чтобы освободить районы от необходимости самим возить анализы в нашу лабораторию. Область большая, это важно. Думаю, что количество исследований у нас сейчас увеличится, потому что не каждый район имеет возможность возить анализы ежедневно. Они иногда раз в неделю привозят, иногда два раза в неделю, а сейчас это будет каждый день. Но общее количество положительных ПЦР уменьшилось. У нас самая большая лаборатория, мы видим динамику.
– Нам, обывателям, ничего не остаётся, как только верить на слово. СМИ каждый день публикуют статистику. Мы понимаем её условность, потому что далеко не все сделали ПЦР, далеко не все ПЦР показывают правильно.
– А что обывателям дают цифры?
– Либо успокоенность, либо тревожность – зависит от динамики пандемии.
– Надо смотреть на коэффициент роста или снижения, ты его видишь достоверно, а расчёт до единиц не так важен.
– Говорят, что статистика – это предмет манипуляции. Поскольку пандемия охватила весь мир, создала социальное напряжение, то власть может тут решать свои задачи: ограничивать активность, запрещать митинги и прочее. И статистика тогда начинает зависеть не от исследований, а от воли государства.
– Нет, такого нет, это я тебе говорю, положа руку на сердце. Я вижу реальную картину, мы как бы первоисточник количества положительных результатов. Ничего подобного нет.
– Газета «Ведомости» опубликовала инфографику избыточности смертности за последний год. Избыточность составила 620 тысяч человек, из них 470 тысяч – это люди, которые умерли в связи с ковидом.
– Это колоссальные показатели!
– Могло ли быть иначе?
– Нет. Этот вирус многоликий, он очень меняется. За два года вышло 13 методических рекомендаций по лечению. Постоянно меняются подходы. То, что действовало в первую волну, то, что было общепринятым, то, что было прописано в методических пособиях, сегодня не работает. Вначале применялись противомалярийные препараты, обсуждались даже противовичевые препараты, гормоны и так далее. А сейчас применяются преимущественно биологически активные препараты. Это невозможно было предугадать. Ковид всякий раз преподносит нам какой-то новый сюрприз, и мы тут же переобуваемся на ходу, но в это время люди умирают.
– Как раз сейчас выявлен новый штамм «омикрон». У людей возникают сомнения: надо ли вакцинироваться, если при таком обновлении штаммов прививка не поможет?
– На этот вопрос я не могу ответить со знанием дела – я ведь не вирусолог. К тому же и вирус новый, и мутировал он уже неоднократно, а про вакцину мы ещё не до конца понимаем. Авторы вакцины утверждают, что она действует. Пока у меня нет причин сомневаться. Во всяком случае среди сотрудников, которые заболели, будучи раннее вакцинированными, нет болевших тяжело. «Спутник V» – самая продуманная вакцина, её ведь тоже постоянно дорабатывают. То, что на основе аденовируса РНК-белка ковида информация доставляется до клетки и даёт ей сигнал, что надо выработать антитела, меня это убеждает вполне.
– Для 99 % нашего населения то, что вы сейчас сказали, – это набор непонятных слов. А вы сталкивались с антиваксерами? Пытались спорить, убеждать?
– Да, я дискутировала, представляла аргументы, информацию, научные статьи. На кого-то это влияет, на кого-то нет. Кого-то убеждает уже то, что я сама вакцинирована. А есть люди совершенно безумные. Недавно была история, когда женщина попала с ковидом в больницу, но через пять дней лечения убедила себя в том, что она больше не может в ней находиться. Сейчас уже нет такой жёсткости, какая была первое время, когда всё отслеживали и фиксировали человека на месте. Она ушла из больницы, три-четыре дня провела дома, у неё снова поднялась температура, она села в такси и поехала обратно. При этом она не вакцинирована, она не хочет делать прививку, потому что у неё твёрдая убеждённость в ненужности этого. Даже при том что она заболела, у неё все равно нет мысли, что, сев в такси, она может заразить таксиста. Это эгоизм – с одной стороны, с другой стороны – это инфантильность полная.
.jpg)
Главный редактор медиапроекта "Стол" Андрей Васёнов (слева) и Каринэ Конюхова (в центре). Фото: из личного архива Каринэ Конюховой– Вы сказали, что были проблемы с пропагандой вакцинирования на государственном уровне. То, что народ не доверяет власти, – дело обычное, ничего нового. А почему врачам не доверяют? Почему само врачебное общество расколото?
– Вот в этом вопросе есть ответ. У нас такая же история была с вакциной против вируса папилломы человека. Вирус папилломы человека в 100 % случаях является причиной развития рака шейки матки. Это открытие сделал немецкий ученый Харальд цур Хаузен ещё в 1996 году. За него он получил Нобелевскую премию. В Австрии, Австралии, во многих странах начали заниматься вакцинацией против этого вируса. Сначала прививали только девочек 12–13 лет до наступления сексуального дебюта, чтобы не было вероятности заражения.
Волна этой болезни докатилась и до России. В 2009 году у нас появилась эта вакцина, тогда задачу вакцинации отдали онкодиспансеру. В сентябре, когда уже прошло 9 месяцев с момента поступления препарата, мне позвонили из министерства и сказали, чтобы я забирала эту задачу на себя, так как ни одна вакцина не израсходована. Я позвонила главному врачу онкодиспансера и спросила, почему там не вакцинирует девочек? Она мне ответила: «Я бы своих внучек не стала вакцинировать». Я говорю: «Вы можете не вакцинировать своих внучек, я могу не вакцинировать своих внучек. Это наш выбор. Но лишать людей достижения науки ни я, ни вы не имеем права!» Уже тогда некоторые непросвещённые медики стали распространять слух, что после этой вакцины женщины страдают бесплодием. Мы делаем её уже 13 лет и видим, что те девочки, которые были первыми, сейчас приходят и встают на учёт по беременности, рожают, у них всё хорошо.
Австралия заявила, что к 2025 году рака шейки матки у них не будет, потому что: а) они выявляют дисплазии и лечат их; б) они вакцинируют. И поначалу считалось, что мальчики – только переносчики вируса, а сейчас установлено, что рак полового члена, рак яичников, рак гортани вызываются вирусом папилломы. И, к сожалению, у нас до сих пор по этому заболеванию, по этой инфекции есть антипрививочники – и врачи в том числе.
– Почему врачи не могут договориться?
– Врачебное сообщество – это часть общества. Те пороки, которые есть в обществе, свойственны и врачам. Иногда это ревность: почему они, а не мы? Иногда это зависть. Иногда это формальный подход к проблеме. У меня однажды был разговор с акушером-гинекологом, которая на тот момент занимала руководящую должность в министерстве. А мы к тому времени уже 3–4 года занимались вакцинацией против вируса папилломы и видели, что нет никаких осложнений и побочек. Как-то она встретила меня в Минздраве и сказала: «Знайте, вы совершаете преступление. Вы обрекаете девочек на бесплодие». Я спросила, почему она так решила, и услышала в ответ: «Я читала в интернете». Что мне оставалось ей сказать? Что надо читать не просто гугл, а научные статьи, тогда будет смысл продолжать разговор. Это наше общество. Оно такое.
– Вас когда-нибудь просили сделать подложный сертификат?
– Нет, никогда.
– А если бы попросил какой-нибудь старый друг?
– Даже обсуждать нечего. Когда ко мне приходят на осмотры и говорят, мол, ты же знаешь, я здоров, просто выпиши справку, я отвечаю: «Без очереди – могу, бесплатно – могу, без анализов – не могу».
Мне за всю мою биографию взятку предложили один раз. Я сидела на приеме больных сифилисом, а в советское время все очень боялись этого диагноза, тогда же статья была в УК, это был 1976–1977 год. Мы больных сифилисом возили на машине с сопровождением, они должны были в течение 24 часов попасть сюда на койку. Чего только не было, даже с ножами на меня бросались. Однажды пришёл лечиться человек, который на рынке торговал гранатами. Он принёс в авоське гранаты, вывернул карманы, достал свои трёшки и рубли, протянул мне, чтобы всё прошло тихо. Ну он, конечно, летел дальше, чем видел. Потом, видимо, сформировался такой образ, что уже с подобными просьбами не обращаются.
