Кадр из сериала "Екатерина Великая" режиссёра Филипа Мартина.Впрочем, давайте не будем придираться. В конце концов, британцы обожают высмеивать и собственные власти, представляя лондонских политиков откровенными дегенератами, не способными управлять страной. Другое дело, что кто у нас сейчас, кроме историков, способен без подсказок из интернета с ходу вспомнить все династические хитросплетения в русской царской семье и обстоятельства прихода Екатерины Великой к власти?
«Стол» решил восполнить этот пробел и публикует историческое исследование о том, кто же на самом деле стоял за переворотом Екатерины Великой?
* * *
...Зимний дворец был обречён. Все левое крыло уже превратилась в большую огнедышащую жаровню, и пламя быстро шло из комнаты в комнату, набрасываясь на новые и новые стены. Все окна были теперь озарены, чёрный дым вытягивался через крышу, и то, что ещё не горело, должно было загореться с минуты на минуту. В воздухе, дрожащем от жара, танцевали искры, сияя, как миллионы светляков.
Наверное, часть дворца ещё можно было бы спасти, но у спасателей уже не было воды. Вернее, её было очень мало, и не хватало рабочих рук, чтобы таскать воду ведрами из Невы. Испуганная толпа простолюдинов и господ, дворцовых слуг и важных сановников металась по двору без всякого смысла, кричала, причитала и рвала на себе волосы от отчаяния, только мешая тем, кто ещё надеялся хоть что-то спасти.
Никто и не заметил, как из подъезда другого крыла Зимнего дворца, ещё не объятого пламенем, выбежала служанка, прижимая к груди сверток с новорождённым младенцем.
Она подбежала к стоявшей поодаль простой крестьянской повозке, запряжённой парой невзрачных лошадок. Мгновение – и она уже исчезла под холщовым пологом, натянутым над телегой.
– Ну, пошли, родимые!
Кучер свистнул, и лошадки резво тронулись с места, унося прочь из Санкт-Петербурга того, чьё рождение и стало причиной пожара, едва не уничтожившего вместе с Зимним дворцом и добрую половину столицы империи.
Пройдёт ещё несколько дней, и из-за этого ребёнка содрогнётся сама Российская империя.
* * *
Безусловно, принцу Карлу Петеру Ульриху было бы лучше стать шведским королём. Судьба одарила этого мальчика необыкновенным сочетанием царственной крови. Его отцом был герцог Карл Фридрих фон Гольштейн-Готторп, матерью – русская царевна Анна Петровна. И он был внуком одновременно Петра Великого и его извечного противника, шведского императора Карла XII, что отразилось в имени принца, соединившем в себе имена двух дедов.
Анна Петровна и Карл Фридрих, родители Петра III. Источник: Wikimedia CommonsМать принца скончалась от чахотки ровно через два месяца после его рождения. Отец, которого современники описывают как слабого и хилого человека, умер, когда Кару исполнилось десять лет. Мальчика взял под опеку его двоюродный дядя Адольф-Фридрих, епископ Любекский, и мальчик вырос в тиши монастыря, не зная, что за ним начали настоящую охоту две могущественные сверхдержавы.
Особенно старалась заполучить принца его тётка Елизавета Петровна, только что занявшая в результате военного переворота престол Российской империи. Дело в том, что по существовавшим тогда законам престолонаследия у юного Карла Петера Ульриха было больше прав на русский трон, чем у самой Елизаветы, считавшейся в глазах европейских монархов узурпатором. И новая императрица приложила массу усилий, чтобы первой заполучить Карла и, посадив опасную «птичку» в золотую клетку, обезопасить себя. Тем более что за Карла сражались и шведы. Как раз в те годы новый лантмаршал Швеции Карл Эмиль Левенгаупт развязал новую русско-шведскую войну, планируя вернуть территории, отнятые у шведов в начале XVIII века. Агитируя русских солдат переходить на сторону шведов, Левенгаупт распускал слухи, будто бы его поход на Петербург вызван лишь желанием «освободить» народ от тирании Елизаветы и посадить на трон «истинного» царя.
Но Елизавета Петровна обыграла шведов: посланные ею дипломаты тайно прибыли в город Киль и вывезли 13-летнего принца под именем «графа Дюкера» в Россию. Здесь он был крещён в православие под именем Петра Фёдоровича – будущего императора Петра III.
Престола ему пришлось ждать 20 лет.
Петр III изображен на коне среди группы военных. Миниатюра на табакерке.* * *
Юность наследника прошла под самым строгим надзором властной тетушки-императрицы и многочисленных педагогов, которые за малейшую провинность лишали будущего императора еды и нещадно секли розгами.
Когда Пётр повзрослел, ему подарили старый дворец Меншикова в Ораниенбауме. Когда-то это роскошное имение было конфисковано в казну, но потом пришло в совершеннейший упадок. И от скуки Пётр, выписав из Германии архитектора Мартина Гофмана, велел сломать старый дворец и построить новый – замок Петерштадт, своего рода столицу его «Маленькой Голштинии», которая располагалась на берегах большого пруда, получившего название «Увеселительного моря».
Конечно, Пётр уже не очень хорошо помнил свою родную страну, но это государство казалось ему потерянным раем, и он попытался хотя бы выстроить в зримой форме на земле Ораниенбаума свою мечту об этой идеальной стране, где бы он мог быть счастлив. В эту «Голштинию» можно было попасть, только переплыв пруд на парусном кораблике, для которых была специально оборудована пристань.
От пристани в глубь парка шли аккуратные дорожки, посыпанные гравием. Все они сходились у главных ворот Петерштадта – настоящей крепости, возведённой по всем законам фортификационного искусства тех лет. Земляные бастионы формировали правильный пятиугольник, окружённый рвами с подъёмными мостами. Позади них, повторяя ту же форму, построили казармы для солдат, дома офицеров, арсенал, пороховой погреб. В центре Петерштадта располагалась резиденция наследника и лютеранская кирха: вместе с Петром в крепости жили более 600 солдат и офицеров из Голштинии – его личная охрана и одновременно потешный полк, который чуть ли не ежедневно устраивал военные парады.
Макет крепости Петерштадт в Оранинбауме. Фото: Wikimedia Commons / ChezenatikoОдин из таких парадов описал Андрей Болотов, учёный и писатель, преподававший наследнику историю философии.
«Не успел я молвить слова два-три, – писал Андрей Тимофеевич, – как сделавшийся на улице шум привлекает нас всех к окнам, и какая же сцена представилась тогда глазам моим! Шёл тут строем целый деташамент (то есть отряд) гвардии, разряженный, распудренный и одетый в новые тогдашние мундиры. Но ничто меня так не поразило, как идущий перед первым взводом низенький и толстенький старичок с эспантоном (пика двухметровой длины) и в мундире, унизанном золотыми нашивками, с звездою на груди и голубою лентою под кафтаном…»
Помимо парадов Пётр увлекался «кукольной комедией» – театром марионеток – и пытался создавать новые костюмы. Наверное, из него мог бы получиться толковый модельер или дизайнер – по крайней мере именно Пётр первым в России стал прививать вкус знати к новомодному тогда экстравагантному стилю рококо.
Андрей Болотов даже описал своё первое впечатление от новых мундиров солдат «потешного» полка, дизайн которых придумал сам будущий император.
«Все они были в новых своих мундирах... Истинно засмотрелся я на разноцветность и разнообразность оных! Каких это разных колеров тут не было! И какими разными и новыми прикрасами не различены они были друг от друга! Привыкнув до сего видеть везде одни только зелёные и синие единообразные мундиры и увидев тогда вдруг такую разнообразицу, не могли мы довольно начудиться...»
По сути, единственным серьёзным делом, которое императрица доверила своему наследнику, было шефство над Сухопутным кадетским корпусом – самым первым в России. И Пётр Фёдорович очень серьёзно подошёл к своим обязанностям: в кратчайшие сроки он выбил для кадетов новую форму, амуницию и учебные пособия. И даже периодически возил своих воспитанников на выступление оперного театра в Ораниенбаум, чтобы будущие офицеры с самого начала были разносторонне образованны.
* * *
Летом 1745 года Елизавета решила, что наследнику пора заняться более осмысленным занятием, чем игры в солдатики. Наследник, которому минуло уже 23 года, должен был жениться. Причём, невесту она подобрала лично. Это была 14-летняя принцесса Софья Фредерика Августа, дочь Анхальт-Цербстского курфюрста, которая своему будущему мужу приходилась троюродной сестрой. Приняв православие, Софья Фредерика Августа превратилась в великую княжну Екатерину Алексеевну.
Луи Каравак. Екатерина после приезда в Россию. Источник: Wikimedia CommonsМолодожёны ни дня не любили друг друга. Она его считала дурно воспитанным подростком, инфантильным солдафоном, не обладавшим и каплей рассудка. Екатерина же казалась жениху скучной и упрямой занудой, самовлюблённой и заносчивой стервой, вообразившей, будто бы на всём свете нет никого умнее неё.
Пётр Фёдорович не имел никакого желания соблюдать условности этого политического брака. Прямо на глазах супруги начал заводить романы с её фрейлинами. «Помню, он мне сказал между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, – много лет спустя писала императрица Екатерина в своих мемуарах. – После чего он сказал, что влюблён в одну из фрейлин императрицы; что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тётка того желает».
За две недели после свадьбы Пётр завёл роман с некой девицей по фамилии Карр из свиты императрицы Елизаветы. Его пренебрежение к молодой жене было столь очевидным, что тётка была даже вынуждена удалить его возлюбленную из дворца, срочно выдав её замуж за одного из князей Голицыных.
Следующей пассией Петра стала принцесса Курляндская, дочь герцога Эрнста Иоганна Бирона. «Она не была ни красива, ни мила, ни стройна, ибо она была горбата и довольно мала ростом, но у неё были красивые глаза, ум и необычайная способность к интриге, – вспоминала Екатерина. – Великий князь (то есть Пётр Фёдорович) не отходил от неё ни на шаг, говорил только с нею, – одним словом, дело это быстро шло вперёд в моём присутствии и на глазах у всех, что начинало оскорблять моё тщеславие и самолюбие; мне обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне».
Словно в продолжение программы унижения жены Пётр соблазнил и личную фрейлину свой супруги Марфу Шафирову. Следом он завёл роман с графиней Тепловой. Кроме того, как писала Екатерина, его пассией стала и некая немецкая певичка Леонора, которой он оплачивал все расходы.
* * *
Ну а что же Екатерина?
Она тоже стала заводить себе любовников на глазах у всего двора. И самым известным её фаворитом стал Сергей Васильевич Салтыков – камергер и блестяще образованный дипломат, которому благоволила сама императрица Елизавета. Собственно, она, раздосадованная тем, что Екатерина уже долгое время не может забеременеть, и подсказала Салтыкову приударить за невесткой.
Пьер де Росси. Портрет князя Сергея Салтыкова. Источник: Wikimedia Commons«Ему было 26 лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся, – вспоминала Екатерина. – Он нарисовал мне картину придуманного им плана, как покрыть глубокой тайной, говорил он, то счастье, которым некто мог бы наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова. Он воспользовался моим молчанием, чтобы убедить меня, что он страстно меня любит, и просил меня позволить ему надеяться, что я, по крайней мере, к нему не равнодушна...»
Словом, не стоит удивляться тому, что, когда на девятом году совместной жизни – 20 сентября 1754 года – Екатерина родила наследника, названного Павлом, при дворе пошли слухи, что настоящим отцом будущего императора является граф Салтыков. Косвенно эти слухи подтверждались и тем, что сразу же после рождения Павла сам Салтыков был удалён от двора и, получив генеральский чин, послан с дипломатической миссией в Швецию. Придворные понимающе ухмылялись: понятно, что опытная интриганка Елизавета вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь мог случайно уловить сходство между новорождённым царевичем и новоиспечённым генералом.
В тоске по Салтыкову Екатерина завела роман с польским дипломатом Станиславом Понятовским. Отношения с Понятовским не были секретом для Петра, и когда в 1757 году Екатерина родила дочь Анну, он ядовито заметил: «Бог знает, откуда моя жена берёт свою беременность; я не слишком-то знаю, мой ли это ребёнок и должен ли я его принять на свой счёт».
Но самой большой любовью императрицы стал поручик лейб-гвардии Измайловского полка Григорий Орлов.
* * *
В то время Григорий Орлов был в своём роде самым легендарным персонажем петербургского бомонда. Гигантского роста, широкоплечий, с длинными мускулистыми ногами и торсом, словно вырубленным из камня, он заметно выделялся среди всех гвардейских офицеров. О его подвигах был наслышан весь свет. В сражении при Цорндорфе Орлов проявил не только отвагу, но и удивительную выносливость. Вокруг него падали убитые и раненые, а он бросился в самую гущу схватки под смертоносную прусскую картечь. Заметив, что Григорий упал, боевые товарищи стали кричать ему, чтобы он спасался. К их изумлению, Орлов встал и вместо того, чтобы выбираться в безопасное место, вернулся в строй. Три раза Орлов был ранен, но из боя не вышел, а, напротив, взял в плен графа Шверина, адъютанта императора Фридриха Великого. Орлов сопровождал графа и в Санкт-Петербург, где пленника поселили в одном из лучших домов.
Но подвиги Орлова не ограничивались, как говорили, только военным поприщем. Вместе со своими братьями – Иваном, Алексеем, Фёдором и Владимиром, – также служившими в Измайловском полку, Орловы прославились и как первые кутилы и охотники за прекрасным полом.
В 1760 году Орлов стал адъютантом всемогущего графа Петра Шувалова – среднего из трёх братьев Шуваловых, державших в кулаке все финансы и экономику России. Все боялись Шуваловых, и тем более было неожиданным известие, что новый адъютант начал свою службу с того, что соблазнил любовницу своего начальника Елену Куракину, считавшуюся первой красавицей двора. Весь свет только и говорил про отважного Орлова, который, презрев гнев графа, дерзко похитил «прекрасную Елену». Но ещё больше сплетников поразил тот факт, что через пару недель Орлов бросил Куракину ради другой любовницы, имени которой никто не знал.
Новой пассией великолепного Орлова и была Екатерина, влюбившаяся в великолепного «русского геркулеса» с первого взгляда. И на этот раз Григорий постарался стать для Екатерины не просто очередным романтическим увлечением, ведь он прекрасно понимал, что его роман с царицей стал редкой возможностью достичь самого высокого положения в обществе. В сентябре 1760 года Екатерина поняла, что беременна. И на этот раз её венценосный супруг имел все основания для гнева: после смерти в 1659 году их двухлетней дочери Анны его отношения с супругой окончательно разладились, и с тех пор он ни разу не заходил в спальню Екатерины.
Конечно, царица была уже опытной женщиной, прекрасно знавшей, как скрыть беременность от окружающих. К тому же дело значительно облегчалось и тем обстоятельством, что к тому времени Пётр Фёдорович потерял всякий интерес к дворцовым сплетням и амурными интрижкам. Всё своё время он проводил в личных покоях императрицы Елизаветы, которая, словно предчувствуя близкий конец, стала усиленно готовить племянника к бремени управления государством.
* * *
Императрица Елизавета умерла 25 декабря 1761 года – сразу же после праздничного обеда во дворце Петергофа в честь Рождества.
Её смерть не стала неожиданностью для придворных: весь последний год болезни мучили императрицу, и она всё больше времени проводила в постели, больше уже не показываясь на балах и куртагах, до которых прежде она была большой охотницей. Поэтому передача власти прошла буднично: пока слуги готовили тело покойницы к последнему путешествию в столицу, митрополит Новгородский Димитрий Сеченов привёл к присяге нового императора Петра III.
Николай Ге. Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы, 1874 год. Третьяковская галереяИ всё-таки как ни готовились сановники империи к возможной смене внутренней и внешней политики после смерти Елизаветы, никто из них не смог предугадать, что перемены будут такими стремительными. Прежде чем траурный кортеж успел покинуть Петергоф, в Берлин уже унеслись гонцы с предложением о мире: первым делом Пётр III решил прекратить никому не нужную войну с Пруссией. В феврале 1762 года всем иностранным послам была вручена декларация, призывавшая к установлению в Европе всеобщего мира и отказу от всех завоеваний Семилетней войны. Пётр отпускает всех пленных и возвращает все занятые русскими войсками земли.
Далее Пётр перешёл к реформам внутри государства, взявшись за управление страной с удвоенным энтузиазмом, словно компенсируя годы полного бездействия, когда его волевая тётка пресекала любые попытки наследника найти себе применение в политике. И список сделанного государем за полгода его недолгого царствования поражает: он в несколько месяцев полностью развернул ненавистную ему патриархальную Россию к европейской модели государственного устройства.
Во-первых, была упразднена Тайная канцелярия – знаменитая секретная государственная полиция, наводившая ужас на подданных империи. По одному доносу агенты Тайной канцелярии могли схватить любого человека, заключить его в казематы, предать самым страшным пыткам, казнить. (Впрочем, после смерти Петра Екатерина II восстановила секретную полицию.)
Во-вторых, Пётр издал манифест «О вольности дворянской», отменив 25-летнюю обязательную и каторжную, по своей сути, службу при дворе. Указ подробно регламентировал все стороны жизни дворянского сословия, которому давалось больше экономической свободы. Всё это было встречено прогрессивным дворянством с ликованием.
Вот что писал граф Чернышёв в письме 2 марта 1762 года: «Милостям Государя Императора нет конца. Продли, Господь, столь славнее и народу благоприятное государствование… Какие несказанные и неожиданные милости: вольность дворянству, рушение тайной канцелярии, и всё это в шесть недель». Даже Екатерина Великая, старавшаяся всегда очернить любые заслуги Петра, в своих мемуарах писала, что в те дни князь Дашков рыдал от радости: «Государь достоин, дабы ему воздвигнуть статую золотую; он всему дворянству дал вольность».
В-третьих, Пётр объявил о введении в Российской империи гласного судопроизводства. Впрочем, стоит уточнить, что план этих либеральных реформ был разработан в Комиссии по новому законодательству, учрежденной по воле покойной императрицы.
Наконец, Пётр, будучи убеждённым лютеранином, объявил свободу вероисповедания, чтобы прекратить давний конфликт между официальной государственной церковью и старообрядцами, которые даже под угрозой самых суровых наказаний отказывались изменить «дедовской вере». Впрочем, стоит отметить, что преследование старообрядцев было вызвано не столько религиозной политикой, сколько жаждой наживы со стороны местных чиновников. Многие старообрядцы ещё с давних пор освоения Сибири были обладателями огромных капиталов, и, естественно, многие чиновники и губернаторы мечтали при любом удобном случае провести операцию по «перераспределению собственности». Пётр же считал такую позорную практику порочной как для самого государства, так и для развития экономики.
И, надо сказать, объявление свободы вероисповедания было почти немыслимым по меркам того времени шагом. Ведь даже и в «просвещённой Европе» до подобного уровня либерализма было ещё очень далеко. Тем не менее император не побоялся пойти на ещё большее обострение отношений с иерархами Православной церкви.
Следом Пётр подписал указ об освобождении всех монастырских крепостных. Монастырские имения он подчинил гражданским коллегиям, отдал в вечное пользование бывшим монастырским крестьянам пахотную землю и обложил их рублёвым оброком.
Но не стоит думать, что Пётр Федорович был наивным мечтателем-идеалистом. Он ни на секунду не питал иллюзий относительно того, в какой стране он стал верховным правителем. Также он был и прекрасно осведомлён и о богатых традициях дворцовых переворотов и заговоров, которые преследовали каждого русского монарха. И поэтому он сделал всё, чтобы застраховаться от удара в спину.
Л. К. Пфанцельт. Коронационный портрет императора Петра III Фёдоровича. Источник: Wikimedia CommonsКак только он вступил на престол, то тут же вызвал в Петербург своего дядю – принца Георга Голштинского, генерала прусской армии. А с ним и пять тысяч отборных прусских гренадеров, которые должны были стать личной охраной императора. Скоро приехал ещё один принц – Пётр Август Фридрих Голштейн-Бекский, который был назначен на должность петербургского генерал-губернатора. Кроме того, Пётр, справедливо опасаясь бунтарей в гвардейских полках, полностью сменил командование в гвардии, расставив на все ключевые посты преданных ему людей.
Наконец, из ссылки был возвращён и опальный фельдмаршал Бурхард Миних, имевший в армии прозвище «Железный Рыцарь». В России Миних имел славу безжалостного ландскнехта, для которого не существовало ничего невозможного. Его боялись и уважали. Простые солдаты были готовы идти за Минихом в огонь и в воду. И лучшего кандидата для контроля за армией Петру найти было бы просто невозможно.
Единственное, чего не смог предусмотреть император, так это внезапного удара из детской комнаты.
* * *
Когда пошёл восьмой месяц беременности, больше скрывать от любопытных выросший живот было уже невозможно. В отчаянии Екатерина даже объявила, что подвернула ногу, и несколько недель не выходила из своей спальни. Но роды есть роды, и редко их можно утаить. И тут на помощь императрице пришел её камердинер Василий Шкурин – человек, как говорится, непростой судьбы. Когда-то Шкурин был агентом Тайной канцелярии: он по приказу императрицы Елизаветы был приставлен наблюдать за невестой её племянника. Лишившись после смерти Елизаветы высокого покровительства, Шкурин открылся Екатерине и предложил ей свою помощь, разработав целую «операцию прикрытия».
Итак, по совету Шкурина Екатерина переехала из Петергофа в Зимний дворец – подальше от приближённых и доносчиков Петра. Когда в ночь с 11 на 12 апреля 1762 года у Екатерины начались родовые схватки, Шкурин для отвлечения внимания устроил большой переполох: он поджёг свой собственный дом, специально для этого в рекордные сроки построенный возле дворца. Как и следовало ожидать, тут же вся челядь сбежалась из дворца смотреть на пожар. Правда, Шкурин немного не рассчитал силы ветра: вскоре пожар перекинулся и на здание дворца, а уж следом полыхнуло так, что едва не сгорел и сам Петербург. Но пока придворные безуспешно пытались потушить пожар, знакомый доктор Шкурина благополучно принял роды.
Мальчика, названного Алексеем, отдали на попечение супруги Василия Шкурина, а сама Екатерина Алексеевна, отлежавшись, принялась как ни в чём не бывало изображать из себя бедную погорелицу. Но из сгоревшего дворца царственные супруги разъехались по разным квартирам: Пётр уехал жить в Ораниенбаум, а Екатерина – в Петергоф.
Однако, несмотря не все ухищрения, оставить тайным рождение бастарда не удалось: через две недели императору Петру III донесли, что его супруга родила мальчика от какого-то гвардейского офицера. Тут уж терпение Петра, обычно сквозь пальцы смотревшего на любовные похождения Екатерины, окончательно лопнуло.
Правда, чтобы обрушить свой праведный гнев на голову неверной супруги, императору не хватало самого малого: во-первых, самого новорождённого ребёнка, исчезнувшего в неизвестном направлении из царских покоев, и во-вторых, имени любовника. Впрочем, даже одного подозрения на измену уже было вполне достаточно. В конце мая Пётр объявил царице, что будет требовать у иерархов церкви разрешения на развод.
Новой невестой императора была объявлена Елизавета Романовна Воронцова – одна из фрейлин императрицы Екатерины и племянница канцлера империи Михаила Романцова.
История этой женщины требует отдельного рассказа.
* * *
Елизавета Воронцова происходила из старинной дворянской фамилии: её предки служили воеводами у самого Ивана Грозного. Но к началу XVIII века Воронцовы обеднели. Всё их состояние ограничивалось лишь тремя деревеньками да парой сотен душ крепостных. И всё это на шестерых наследников. Поэтому братьям Михаилу и Роману пришлось пробиваться своими силами.
Портрет Елизаветы Романовны Воронцовой. Автор неизвестенСтарший – Михаил – выбрал придворную карьеру: в 14 лет его взяли простым пажом к царевне Елизавете, которую в те годы при дворе Анны Иоанновны считали приживалкой. Но Михаил был далёк от дворцовых интриг: он исправно чистил туфли царевне, подавал чай в спальню и смотрел на Елизавету влюблёнными глазами. Вскоре преданного юношу произвели в камер-юнкеры, а ещё через пару лет царевна назначила его своим личным секретарём.
Роман же решил проявить себя на военной службе. Как только ему исполнилось шестнадцать, он стал сержантом лейб-гвардии Измайловского полка. В 1736 году отличился при штурме турецкой крепости Очаков, за что был произведён в прапорщики. Потом, как и положено бравому гвардейцу, женился – на 17-летней Марфе Сурминой, богатой наследнице костромского помещика. Интересно, что Марфа Ивановна была близкой подругой Елизаветы Петровны и часто ссужала её деньгами, так что нет ничего удивительного, что, когда у Воронцовых родилась первая дочь Мария, то Елизавета Петровна согласилась стать её крёстной матерью. Но самое главное, что братья Воронцовы стали верной опорой царевне, и осенью 1941 года, когда она решилась на военный переворот против Анны Леопольдовны, правительницы при юном императоре Иване VI, именно Роман вёл гвардейцев на штурм Зимнего дворца, а Михаил готовил тексты манифестов о восшествии на престол новой императрицы.
Сразу же после переворота Воронцовы были осыпаны всеми знаками царской милости: Михаил стал вице-канцлером, Роман – генерал-аншефом. А когда в 1744 году в семье Романа Воронцова родилась третья дочка – Катя, то императрица в знак особого расположения согласилась стать крёстной матерью девочки, а великий князь Пётр Фёдорович – крёстным отцом. Но уже через год семейное счастье новоиспечённого генерала разбилось вдребезги: внезапно умерла Марфа Ивановна, оставив пятерых детей. Роман Илларионович от тоски запил и фактически самоустранился от воспитания детей, заботу о которых взял на себя двор императрицы. Старший сын Александр остался с отцом, Семёна, которому не исполнилось и года, отправили в родовое поместье Воронцовых на попечение кормилиц и нянек, трёхлетнюю Катю – к бабушке в Костромскую губернию. А вот старших девочек – Марию и Елизавету – императрица поселила в своём дворце на положении младших фрейлин.
«Старшей, Марии, могло быть около четырнадцати лет, её сделали фрейлиной императрицы, – так в своих мемуарах Екатерина Великая описала появление девочек при дворе. – Младшая, Елисавета, имела всего одиннадцать лет; её определили ко мне; это была очень некрасивая девочка, с оливковым цветом лица и неопрятная до крайности. Они обе начали в Петербурге с того, что схватили при дворе оспу, и младшая стала ещё некрасивее, потому что черты её совершенно обезобразились и всё лицо покрылось не оспинами, а рубцами». (Впрочем, понятно, что Екатерина и не могла питать никаких тёплых чувств к любовнице своего мужа, да и всех остальных фрейлин она считала либо дурами, либо уродинами).
Вскоре Мария выскочила замуж за престарелого генерал-фельдмаршала Бутурлина и покинула дворец. Елизавету же определили в свиту царевны Екатерины – простой девочкой на побегушках.
Жизнь во фрейлинском корпусе была самой настоящей суровой «школой жизни» для любой благородной барышни того времени. Все фрейлины жили в особом флигеле, напоминавшем современное студенческое общежитие: длинный коридор, узкие комнаты с двумя-тремя кроватями в каждой. Причём ширмы, создававшие хотя бы слабое ощущение приватности, выдавались лишь избранным. Впрочем, такие условия для фрейлин считались образцовыми, а вот когда императрица выезжала куда-нибудь за город, то придворным девушкам случалось ютиться и в одной комнате: семнадцать барышень на десяти квадратных метрах.
Командовала фрейлинским корпусом комендант общежития – некая Шмидт, жена придворного трубача. «Эта Шмидт была финляндка по происхождению, необычайно толстая и массивная; притом бой-баба, всецело сохранившая простой и грубый тон своего первобытного положения, – писала Екатерина. – Шмидт правила внутренней жизнью фрейлинского флигеля с большею строгостью, нежели умом, но никогда не появлялась при дворе».
Иван Миодушевский. Вручение письма Екатерине II. Императрица с фрейлинами.Распорядок дня фрейлин тоже мало напоминал беззаботный праздник жизни. Подъём – рано утром, потом – подготовка к торжественному выходу императрицы на аудиенцию, потом в течение всего дня приёмы гостей и занятия шитьём: императрица Елизавета каждый день издавала указы о том, употребление каких кружев и тканей сегодня разрешено, а каких – нет. И фрейлинам каждый день приходилось распарывать свои платья, что бы они соответствовали требованиям куртуазного времени. Вечером – занятия в театральных кружках, потом – бесконечные «куртаги», как тогда назывались балы-маскарады. И бесконечные женские интриги, скандалы и «подсиживания», ведь среди девушек шла отчаянная драка за внимание кавалеров, которые только и могли вырвать их из этого привилегированного «колхоза».
Но вернёмся к Елизавете Воронцовой. Когда ей исполнилось 15 лет, на неё обратил внимание великий князь Пётр Фёдорович. Что же зацепило сердце великого князя в этой маленькой фрейлине?
Возможно, Елизавета лучше других понимала одиночество Петра в его золотой клетке с придворными пауками. Ведь и у неё самой была похожая судьба: лишившись всех родных и близких, она с самого детства жила в окружении чужих ей людей, так и норовивших сделать ей какую-нибудь гадость. Так же как и сам Пётр, она выросла довольно замкнутым и осторожным человеком. И в то время, пока толпа подобострастных придворных за спиной великого князя потешались над его «играми в солдатики», она относилась к нему очень серьёзно, ведь и ей самой хотелось иметь такую «Маленькую Голштинию», куда можно было бы сбежать от фальши и лицемерия дворцовой жизни.
Кроме того, с ней было просто интересно поговорить. В отличие от всех прочих фрейлин, занятых лишь светскими сплетнями, Лиза выросла очень начитанной и образованной девушкой. Не имея подруг при дворе, она всё свободное время проводила с книгами, знала несколько иностранных языков, читала в подлиннике произведения Вольтера, Расина, Корнеля, Буало и других французских писателей.
В конце концов, может быть, Елизавета просто была первой женщиной, которая по-настоящему полюбила Петра, ничего не требуя взамен.
Так или иначе, но именно Воронцова стала первой и последней любовью будущего императора, и их роман продолжался более семи лет – вплоть до самой гибели Петра.
Конечно, отношения с великим князем были вовсе не безоблачными. Порой Пётр прямо на глазах Воронцовой заводил интрижки с другими фрейлинами, несколько раз Елизавета Романовна после бурных сцен рыдала в ногах императрицы, умоляя отпустить её с придворной службы в деревню к родственникам. Но рано или поздно Пётр вновь возвращался к своей Елизавете, и все придворные уже знали, что Воронцова стала для наследника не просто очередной пассией. И даже суровая госпожа Шмидт, обычно грудью стоявшая на страже приличий, уже давно перестала бегать с доносами к императрице Елизавете Петровне, когда Воронцова уходила на ночь из фрейлинского флигеля в личные покои великого князя.
* * *
Совсем иначе сложилась судьба её младшей сестры Екатерины Воронцовой. До четырёх лет она жила в деревне под Костромой, а потом Михаил Воронцов взял племянницу на воспитание и поселил её в своём доме в Санкт-Петербурге. Катя жила в одной комнате с единственной дочерью графа Анной. Две девочки носили одинаковые платья, играли вместе в куклы, одни и те же учителя занимались с ними. Впоследствии, вспоминая своё детство, она писала: «Мой дядя не жалел денег на учителей, и мы, по своему времени, получили превосходное образование: мы говорили на четырёх языках и в особенности владели отлично французским языком, хорошо танцевали, умели рисовать; некий статский советник преподавал нам итальянский язык… У нас были изысканные и любезные манеры, и потому немудрено было, что мы слыли за отлично воспитанных девиц».
Возможно, именно в то время в её душе и зародилась чувство зависти к своей старшей сестре Елизавете. Конечно, она вынуждена была целыми днями торчать с учителями под домашним арестом, а в это время её сестрица развлекалась на придворных балах и маскарадах! Ещё больше Катя разозлилась, когда узнала, что возлюбленным её сестры является сам будущий император!
Так что, когда Екатерину стали выводить в свет, первое, что она сделала, – это в пику своей сестре отхватила самого шикарного кавалера – князя Михаила Дашкова, поручика лейб-гвардии Преображенского полка. Дашков был отпрыском одного из самых древних княжеских родов в России, чья родословная происходила чуть ли не от самого Рюрика; а сам Михаил Иванович считался в столице самым весёлым щёголем. Во время одного из балов он подошёл к юной Екатерине и стал говорить ей обычные светские фривольности. Но Катя среагировала моментально. Она позвала своего дядю и тут же объявила в присутствии графа Воронцова, что поручик попросил её руки и сердца. Князь Дашков замялся: конечно, он ничего такого вовсе не имел в виду, но, с другой стороны, а почему бы и не породниться со всесильным канцлером империи?
И через несколько недель графиня Воронцова стала княгиней Екатериной Дашковой.
Парадный портрет Екатерины Воронцовой-Дашковой. Неизвестный русский художник.Когда же новоиспеченная 16-летняя княгиня узнала, что Елизавета Воронцова стала официальной любовницей великого князя, она в пику ненавистной сестре постаралась сдружиться с Екатериной. Возможно, именно она и познакомила царицу с Григорием Орловым – знаменитым сослуживцем своего мужа.
Общие интимные секреты позволили 16-летней Дашковой видеть в 32-летней царице близкую подружку, за которой она бегала, как преданная собачонка. И даже посвящала своей благодетельнице свои неуклюжие вирши:
Природа, в свете тебя стараясь произвесть,
Дары свои на тя едину истощила,
Чтобы на верх величия возвесть,
И, награждая всем, она нас наградила.
Конечно, поначалу Екатерина сторонилась этой восторженной и чересчур назойливой девчонки – всё-таки Дашкова была родной сестрой её лютой соперницы Воронцовой. Но потом царица убедилась, что если и существуют на свете искренние чувства, то это зависть и ненависть Дашковой к своей более удачливой старшей сестре. И ради того, чтобы отомстить сестре, эта злобная девочка не остановилась бы ни перед чем на свете. Так что постепенно княгиня Дашкова вошла в самый близкий круг сторонников царицы.
Интересно, что её демонстративные ухаживания за царицей привлекли к себе внимание и её крёстного отца.
– Дочь моя, – говорил Пётр Фёдорович своей крестнице, – помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон.
Но тогда Дашкова слова государя пропустила мимо ушей. И когда над царицей начали сгущаться тучи, Дашкова простодушно рассказала все детали августейшей трагедии своему новому любовнику – графу Никите Панину.
Юная княгиня даже не понимала, в какие серьёзные игры она ввязалась.
Продолжение следует
