Екатерина пышно отметила своё восшествие на трон. Все причастные к «петергофской революции» – так в окружении императрицы именовали переворот – были осыпаны деньгами, титулами и прочими знаками царской милости. Как подсчитали историки, Екатерина для награждения своих сторонников истратила огромные деньги: 186 тысяч рублей и 15 тысяч крепостных крестьян.
Разумеется, самый жирный кусок этого пирога достался Орловым: все братья были пожалованы графскими титулами, каждый из них получил «для прокорма» зе́мли и по восемьсот душ крепостных крестьян. Сам Григорий Орлов получил орден св. Александра Невского, чин камергера и генерал-адъютанта. Император Франц I Габсбург дал ему титул князя Священной Римской империи. И бывший поручик тут же стал вести себя как будущий император – тем более что вопрос о его свадьбе с императрицей уже казался решённым, а сама Екатерина, уже ни от кого не скрываясь, была беременна вторым ребёнком от Орлова (правда, младенец родился мёртвым).
Французский посланник Беранже писал: «Чем более я присматриваюсь к господину Орлову, тем более убеждаюсь, что ему недостает только титула императора... Он держит себя с императрицей так непринуждённо, что поражает всех, говорят, что никто не помнит ничего подобного ни в одном государстве со времени учреждения монархии. Не признавая никакого этикета, он позволял себе в присутствии всех такие вольности с императрицей, каких в приличном обществе уважающая себя куртизанка не позволит своему любовнику».
Граф Григорий Орлов. Автор неизвестен* * *
Но планы Орловых совершенно не устраивали Панина.
Не нужно было обладать даром пророка, чтобы понять, что Григорий Орлов первым делом постарается избавиться от наследника Павла Петровича и передать престол своему сыну. А это значит, что и после «революции» его воспитаннику вновь грозила вечная тюрьма. И поэтому Панин был обязан во что бы то ни стало остановить Орлова и разрушить их союз с императрицей.
Он, собственно, и не скрывал своих замыслов. Когда на очередном заседании Государственного совета Екатерина II словно случайно заговорила о подготовке свадьбы, граф Панин, резко выпрямившись в своём роскошном кресле, твёрдо и негромко произнёс:
– Императрица может поступать как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет императрицей российской.
Повисла пауза. Все прятали глаза: до сих пор никто и никогда не смел подобным тоном разговаривать с императрицей. Но все знали, что мягкий и улыбчивый Панин не будет бросать слов на ветер. Тем более что после «революции» именно в руках Панина были сосредоточены все рычаги управления империей – от вновь учрежденной Тайной канцелярии до Министерства иностранных дел. Так что дело принимало самый серьёзный оборот.
И Екатерина отменила свадьбу, даже не посмев возразить.
* * *
Орлов в бешенстве крушил мебель, но понимал, что одной силой и гвардейской удалью Панина не возьмёшь. Тут требовалось нечто иное, чем умение руками гнуть подковы. И тогда Орловы привлекли к делу престарелого интригана графа Бестужева-Рюмина, пообещав ему за свержение Панина вернуть пост канцлера.
Но Панин решил сыграть на опережение и первым запустил многоходовую интригу. Итак, он представил императрице проект манифеста о реформировании монархии по шведскому образцу. В частности, Никита Иванович предлагал учредить Императорский совет – высший орган власти, куда вошли бы 6–8 высших сановников и министров, которые утверждали бы все самые важные решения; причём императрица без предварительного одобрения большинства членов совета не имела бы права подписать ни одного ключевого указа. Екатерина II уже была готова подписать манифест, но Орлов с Бестужевым, как и следовало ожидать, убедили императрицу отвергнуть проект реформы – дескать, ваше величество, этот Панин хочет лишь отнять у вас власть, а потом посмеётся над вами. И бумага с манифестом полетела в камин.
Неискушённый Орлов даже не понял, что именно на это Панин и рассчитывал: фаворит императрицы разом настроил против себя всех чиновников и царедворцев. Российская бюрократия, привыкшая к стабильному режиму правления Елизаветы Петровны, и в самом деле была бы не прочь ограничить власть непредсказуемой и своенравной немецкой принцессы, которая к тому же не имела никакого опыта в государственных делах. И теперь все чиновники мечтали убрать из дворца эту клику гвардейских солдафонов в нечищеных сапогах.
Далее Панин перешёл к дискредитации Орловых в глазах самой императрицы, что было весьма трудным предприятием. Дело в том, что стремительно возвысившиеся Орловы моментально нажили себе множество врагов и завистников. Хватало и тех, кто считал себя несправедливо обойдёнными при раздаче наград за «петергофскую революцию». Одним из них был камер-юнкер Фёдор Хитрово, который начал строить планы по убийству братьев Орловых. Камергеры Михаил Ласунский и Александр Рославлев, вовлечённые в заговор, согласились с Хитрово в том, что всех Орловых следует истребить и что «Григорий Орлов глуп; но больше всего делает брат его Алексей: он великий плут и всему делу причиной».
А вот камер-юнкер князь Иван Несвижский после разговора с Хитрово сразу же настрочил донос на Хитрово, и заговор тут же и закончился. Впрочем, поскольку никаких действий, помимо опасных разговоров, камер-юнкер не предпринимал, то отделался он лёгким испугом: Екатерина выслала Фёдора в родовое имение, да и остальные заговорщики отделались не более серьёзными наказаниями, получив строгое предписание, хранить всё дело в тайне.
Но с тех пор Екатерина и слушать не хотела ничего дурного о своём любимом, полагая, что все эти злые сплетни распускают завистники.
Панину неожиданно «помог» сам Григорий Орлов, который во время одного из балов принялся смеяться над незадачливым камер-юнкером Хитрово и стал хвастать своей популярностью в гвардии.
– Ну что за дурак этот Федька! – запальчиво кричал он. – Да мне хватило бы и месяца, чтобы устроить новый переворот!
Потрясённые слушатели, разумеется, тут же передали эти слова Екатерине.
Ну что ж, переворот так переворот. Панину оставалось лишь придумать «заговор» и свалить всё на ослеплённых алчностью гвардейцев.
* * *
И Панин вновь вспомнил о несчастном Иване Антоновиче, который после гибели Петра III был вновь водворён в свои «апартаменты» в Шлиссельбургской крепости. Идея заговора лежала на поверхности: действительно, почему бы господам гвардейцам не устроить новой «революции» в пользу государя Ивана VI, который, несмотря на своё явное слабоумие, имел на трон ничуть не меньше прав, нежели сама Екатерина? К тому же, если подумать, то душевнобольной Иван был бы для Орловых куда более удобным императором, по крайней мере он тихо посидит во дворце и не станет ни во что не вмешиваться, пока страной будут править гвардейцы.
Вскоре нашёлся и идеальный исполнитель для «заговора»: Василий Мирович, 24-летний подпоручик Смоленского пехотного полка, солдаты которого и несли службу в Шлиссельбургской крепости в качестве гарнизонной команды.
Василий Мирович, стоящий над телом Ивана VI в Шлюссе. Автор неизвестенКазалось, сама судьба толкала этого человека в пропасть. Когда-то Мировичи были самыми богатыми людьми на Украине, но потом его дед – гетман Фёдор Мирович – примкнул к украинскому гетману Мазепе. Естественно, добром это не кончилось. Пётр I приказал конфисковать все имения «предателя», а его жену с детьми выслал на вечное поселение в Тобольск (сам Фёдор Мирович успел сбежать в Польшу). При императрице Анне Иоанновне семью Мировичей частично реабилитировали: в частности, она разрешила сыновьям беглого гетмана вернуться в Петербург, где они за короткий срок сделали неплохую карьеру. Так, старший Пётр служил секретарём царевны Елизаветы Петровны, а младший Яков устроился в канцелярию польского посланника графа Потоцкого. Братья уже мечтали о возвращении принадлежавших им земель, но тут при дворе стала раскручиваться интрига против царевны Елизаветы. В конечном итоге, как мы знаем, победила Елизавета, сославшая свою соперницу Анну Леопольдовну к самому Полярному кругу, но эти политические баталии едва не стоили Мировичам жизни. Оба брата были обвинены в шпионаже и отправлены обратно в Тобольск. Там и родился Василий Яковлевич Мирович – «бунтовщик, сын и внук бунтовщиков», одержимый идеей вернуть поместья. Ради этого он был готов практически на всё.
Оказавшись в Петербурге, он писал челобитные императрице, но каждый раз ему отвечали отказом. Он пробовал было заручиться поддержкой у своего земляка Кирилла Разумовского, но и тот послал его прочь. В конце концов, как много лет спустя вспоминала княгиня Дашкова, Мирович обратился за помощью к генералу Петру Панину и даже стал частым гостем в его доме. Несомненно, в один из таких визитов он и познакомился со всемогущим Никитой Паниным, который и пообещал поручику решить его вопрос – в обмен на одну тайную услугу. Нужно было лишь «сделать то, что и Орловы сделали».
И подпоручик согласился. В ночь с 4 на 5 июля 1764 года Мирович, дежуривший начальником караула Шлиссельбургской крепости, поднял восстание. Преданные ему солдаты арестовали коменданта, закрыли ворота и пошли на штурм внутренней тюрьмы, где содержался Иван Антонович. Завязалась перестрелка, и тогда Мирович приказал выстрелить по воротам тюрьмы из небольшой пушки. Это и решило дело: охрана, побросав оружие, пропустила восставших в покои «колодника Григория».
Но Мирович опоздал. Как выяснилось, Ивана Антоновича охраняли не только тюремные надзиратели, но и два приставленных к нему офицера: прапорщик Власьев и подпоручик Чекин, которые получили от Панина секретную инструкцию: «Буде ж сверх нашего чаяния, кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противится сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать».
Так что, как только во дворе крепости грянули первые выстрелы, Власьев и Чекин тут же бросились исполнять приказ начальства. Сцена убийства была ужасной. Иван Антонович, также разбуженный выстрелами, отчаянно защищался от наседавших на него офицеров. Он даже умудрился порезанными руками сломать одному из убийц шпагу, но другой в этот момент ударил его в спину.
Ворвавшиеся в камеру солдаты увидели лишь бездыханное тело на полу, залитом кровью. В итоге Мирович и все его сообщники были вынуждены сложить оружие и сдаться на милость коменданта. Ареста и допросов он, судя по всему, нисколько не боялся, ведь за его спиной стоял сам начальник Тайной канцелярии.
* * *
На первом же допросе Мирович выдал тщательно продуманное признание: дескать, после восстания в Шлиссельбурге он планировал тайно переправить Ивана Антоновича в столицу и поднять восстание армейских полков против «немецкой царицы». Заранее уже были подготовлены манифесты от имени нового царя, разработан план штурма Зимнего дворца. Особенно же поразило Екатерину, как точно Мирович рассчитал время для «революции»: ещё в середине июня она со всеми придворными покинула Петербург и отправилась в давно запланированную поездку по Прибалтике. То есть если бы план поручика увенчался успехом, то к тому моменту, когда бы она узнала о перевороте, в столице всё было бы уже давно закончено.
Конечно, тут же возникли вопросы о сообщниках: ясно же, что Мирович никак не мог рассчитывать, что ему удастся в одиночку провернуть весь переворот. Кроме того, следователям очень хотелось понять, откуда поручик вообще смог узнать о существовании Ивана Антоновича? За два десятилетия, прошедших с переворота, Елизавета Петровна постаралась уничтожить всё, что было хоть как-то связано с именем малолетнего императора, были сожжены все книги и архивные указы. Истории известны случаи, когда на каторгу отправлялись чиновники только за то, что они вовремя не уничтожили бумаги с титулом Ивана VI. Никто не должен был знать, что свергнутый император жив, а уж о месте заключения «безымянного колодника» знал лишь самый узкий круг придворных, которых можно было бы сосчитать на пальцах.
Но тут Мирович проявил потрясающее упорство: как его ни пытали, он не выдал следствию ни одного человека, за исключением лишь своего приятеля – некоего Аполлона Ушакова, поручика Великолуцкого пехотного полка, также расквартированного в Петербурге.
Но именно фигура Ушакова и была ключом ко всему заговору. Дело в том, что Аполлон Ушаков служил адъютантом генерал-аншефа Михаила Никитича Волконского, командовавшего корпусом русской армии на западных границах империи. А князь Волконский был родным племянником бывшего канцлера Бестужева-Рюмина, который, в свою очередь, был тесно связан с братьями Орловыми. Да и самого Ушакова не раз видели в пьяной компании гвардейцев, вываливавшихся из ночного трактира. Словом, как только Мирович назвал фамилию Ушакова, так сразу же всё и прояснилось.
Правда, проверить показания Мировича было уже невозможно: как раз накануне мятежа поручик Ушаков погиб при весьма странных обстоятельствах. Его вместе с курьером Новичковым отправили в ставку Волконского под Смоленском – требовалось срочно доставить генералу 15 тысяч рублей серебром. Как рассказал Новичков, где-то возле города Порхов поручик Ушаков серьёзно заболел лихорадкой и буквально свалился с ног. В итоге казну к генералу повёз один Новичков, оставивший Ушакова в бессознательном состоянии в какой-то крестьянской избе. А через несколько дней труп Ушакова с проломленной головой нашли в реке Шелонь. Но расследование о смерти поручика решили не проводить, сославшись на несчастный случай. Дескать, пошёл поручик погулять по берегу да поскользнулся случайно, упал в воду и ударился головой о камушек.
Интересное совпадение: примерно в то же время скончался и другой адъютант князя Волконского – 28-летний князь Михаил Дашков, супруг Екатерины Дашковой. Потрясённой княгине объявили, что князь умер от какой-то «лихорадки». Что ж, похоже, кто-то старательно «рубил концы» этого мнимого заговора.
М.И. Дашков. Неизвестный художник* * *
«Дело Мировича» старалась замять и сама императрица Екатерина, спешно вернувшаяся из Риги. Видимо, она всерьёз опасалась, что от Ушакова нити заговора могут привести в её самое ближайшее окружение.
При дворе, как вспоминала княгиня Дашкова, и так уже пошли разговоры, что этот дерзкий поручик как две капли воды был похож на её фаворита: «В человеке без воспитания, надменном своим невежеством и неспособном даже оценить последствия своего предприятия, трудно было не узнать развёрнутую характеристику Григория Орлова».
Но Екатерина предпочла сделать вид, что на самом деле ничего не произошло. По повелению императрицы расследование «заговора» было прекращено, а Мирович объявлен «сумасшедшим одиночкой». Что ж, логика императрицы понятна. Да, пусть Орловы будут хоть трижды подозреваемы в заговоре, но лучше уж вообще не выносить сор из избы. Екатерина решила сама быть судьёй для Орлова, чем допустить, что их личные взаимоотношения могут стать предметом для осуждения чиновников Тайной канцелярии.
Панин так или иначе добился своего: вскоре после «заговора Мировича» Екатерина начала операцию по «зачистке» фаворитов.
В том же 1764 году Бестужев-Рюмин был уволен со службы.
Старший Иван Орлов был отправлен подальше из столицы. Императрица подарила ему богатые поволжские имения, настоятельно порекомендовав заняться садоводством. Иван намёк понял и навсегда уехал из Петербурга.
Алексея Орлова императрица отправила на южные границы России – нужно было провести обстоятельную инспекцию всех армейских полков. Оттуда, понимая, видимо, что прежней жизни при дворе уже не будет, Алехан сам уехал в Италию.
Фёдор Орлов был назначен представителем дворянства Орловской губернии. Императрица хотела принять новое законодательство, и Орлов должен был собрать у местных помещиков все толковые предложения по части земельных вопросов.
Наконец, самый младший – Владимир Орлов – был на три года отправлен учиться в Лейпциг.
В итоге Григорий Орлов остался в одиночестве, потеряв прежнее влияние. Вскоре он влюбился во фрейлину императрицы Екатерину Николаевну Зиновьеву. Орлов ещё долгое время оставался при дворе, но для Панина он перестал представлять реальную опасность, став лишь источником раздражения.
Монарший гнев обрушился и на голову вдовы Дашковой, которой Екатерина приказала покинуть двор и сам Петербург. Дашкова отправилась в деревню, где она всеми забытая прозябала в полной нищете. В своём дневнике она писала: «Если бы мне сказали до моего замужества, что я, воспитанная в роскоши и расточительности, сумею в течение нескольких лет лишать себя всего и носить самую скромную одежду, я бы этому не поверила».
И Панин стал самым могущественным человеком в империи.
* * *
«Золотой» панинский век продолжался до 1781 года, когда смертельно заболевший Никита Иванович, уехавший в своё смоленское имение Дугино, был отстранён Екатериной от всех дел. В последний раз Екатерина вспомнила о Панине в 1782 году: по случаю 25-летия своего коронования она учредила орден св. равноапостольного князя Владимира и наградила им знатнейших сановников империи: Потемкина, фельдмаршала Румянцева, Григория Орлова, Репнина и Панина.
Весной 1783 года из заграничного путешествия вернулся великий князь Павел и сразу же навестил Панина. Никита Иванович хоть и был слаб, но нашёл силы выйти и целый вечер провести со своим бывшим воспитанником, а на следующий день – 31 марта 1783 года – граф Никита Иванович Панин скончался.
Панина похоронили в Александро-Невской лавре, императрица на похороны не пришла.
Примечательно, что через две недели – 13 апреля 1783 года – в Москве умер и его вечный враг Григорий Орлов. Рассказывали, что граф перед смертью был запойным пьяницей, сошёл с ума и гонялся с топором за призраком убитого им государя.
* * *
В своих мемуарах Екатерина Великая утверждала, что её восшествие на престол было встречено народным ликованием. Но на самом деле никакого ликования не было и в помине.
Напротив, как писал австрийский посланник граф Мерси д'Аржанто, народ встретил новую императрицу глухим недовольством: «Большая часть нации казалась раз и навсегда нерасположенною к иностранному происхождению новой Государыни. Русский народ при въезде упомянутой Государыни выразил лишь общее любопытство, обыкновенно вызываемое каждым новым общественным зрелищем. Вне сего не было никакой возможности побудить публику к выражению малейшей радости или удовольствия, и радостные восклицания некоторого числа деньгами подкупленных людей дали мне тем яснее понять, что недовольные действительно составляют большинство».
Даже самые лояльные подданные были сбиты с толку. Сначала императрица объявила, что она, отстранив своего мужа, лишь печётся о восстановлении справедливости – якобы покойная Елизавета Петровна в своём завещании хотела передать престол юному Павлу Петровичу, при котором царица Екатерина была бы регентшей, а Петр III будто бы сжёг завещание и незаконно захватил трон. Потом появился манифест о смерти Петра, что стало шоком для всей России. А следом и сама Екатерина, начисто позабыв о воле покойной Елизаветы, объявила себя императрицей. И народ пришёл к выводу, что его обманывают.
«Государь жив, но находится сейчас на чужбине», – шептались в народе.
Другие утверждали, что «настоящий царь сбежал, а похоронили куклу тряпочную, но скоро настоящий царь вернётся». Третьи утверждали, что «государь находился в крепости, но его выкрали донские казаки», и сейчас он собирает армию, чтобы наказать врагов и отвоевать трон.
Словом, мнений насчёт местонахождения императора Петра было много, но все сходились в одном: «Пётр Фёдорович после возвращения станет льготить крестьян».
Либеральные реформы Петра III не прошли незамеченными, и многие были убеждены, что Катька со своими дворянами потому и свергла «истинного государя», чтобы скрыть от народа уже подписанный им «манифест о вольности мужицкой». Дескать, если дворяне ныне были не обязаны служить государю, то почему мужики должны были служить дворянам? И народ решил во что бы то ни стало отвоевать украденные у него свободы.
* * *
И Пётр III стал рекордсменом мира по числу самозванцев, выдававших себя за чудом спасшегося «истинного государя».
Первый самозванец появился в том же 1764 году. Некий купец Антон Асланбеков из Курской губернии объявил себя «чудесно спасенным государем» и стал собирать сообщников, чтобы вести их на Петербург. Правда, вскоре Асланбеков был схвачен, бит плетьми и выслан на вечную каторгу.
Но уже в следующем году в России объявилось сразу четыре «лже-Петра». Например, в Нижегородской губернии императором был провозглашён беглый солдат Иван Евдокимов, в Воронеже – крестьянин Гаврила Кремнев, в Чернигове – Николай Колченко, а на Украине недовольных собирал бывший солдат Пётр Фёдорович Чернышев.
Правительство жестоко карало самозванцев, но новые «государи» всё равно появлялись каждый год в самых разных губерниях.
Самым известным из них стал казак Емельян Пугачев, объявивший в 1773 году настоящую войну против Екатерины. И тогда на верность «истинному императору Петру III» присягнула почти треть населения России. Для Екатерины подобная статистика означала полную катастрофу. И именно ради того, чтобы разубедить подданных в августейшем происхождении Пугачёва, его и привезли в Москву для опознания и публичной казни.
Дмитрий Березин. «Емельян Пугачев. На казнь»Самозванцы появлялись даже за границами империи. Так, в 1776 году в Черногории, которая тогда вела борьбу за независимость против турок, объявился некий сельский знахарь Стефан по прозвищу Малый. Строго говоря, этот человек, явившийся неизвестно откуда, никогда не объявлял себя «истинным императором», но некий капитан Танович, бывший в Петербурге, «узнал» в нём Петра. Собравшиеся на совет старшины сумели найти какой-то портрет Петра III и тоже обнаружили, что Стефан весьма похож на изображение государя. В итоге старцы убедили Стефана принять власть над страной, и он показал себя весьма дельным правителем, чем окончательно убедил черногорцев в своём «царственном происхождении».
Правил Стефан всего пять лет, а потом его по приказу турков убил его личный врач. Но пример Стефана оказался заразительным: в истории известно ещё как минимум три «лже-Петра», действовавших на Балканском полуострове.
В конце концов за убитого отца Орловым отомстил император Павел I, который велел извлечь из склепа Александро-Невской лавры гроб с истлевшим телом отца и поставить его рядом с гробом матери в Петропавловском соборе. Один из убийц Петра III – Алексей Орлов – по воле Павла стоял у гроба императора, а потом нёс на подушке корону, которую некогда сам сорвал с головы несчастного царя.
* * *
А что же случилось с тем мальчиком, сыном Екатерины и Орлова, которого верный слуга Василий Шкурин вынес из пылающего Зимнего дворца?
Когда ребёнка тайно передавали в семью камер-лакея Шкурина, Екатерина запомнила, как Алексея спрятали в шубу из бобра. Она увидела в этом особый знак. А спустя некоторое время фамилию Алексей получит по названию Бобринской волости, хотя первоначально самодержица хотела «определить» сына князем из угасшего рода Сицких (потомки Всеволода Большое Гнездо). Черновик её указа на этот счёт так и не был обнародован.
Зато она пожаловала сыну герб, на котором изображены двуглавый орел, бобёр и графская корона. И девиз: «Богу – слава, жизнь – тебе».
Разговоры вокруг сына императрицы всегда бродили в обществе, он вызывал у всех особый интерес. Когда Алексею было четыре года, он вместе со своим опекуном Иваном Бецким, который знал о тайне Екатерины II, на год уехал в Швейцарию. После этого Екатерина едет с Алексеем по Волге. Эта поездка имела серьёзное значение для неё. Сын императрицы Павел заболел, и у Алексея появилась возможность стать заметной фигурой в России – быть может, наследником самой Екатерины. Однако всё обошлось, Павел выздоровел.
Вскоре Бецкой поместил мальчика в Кадетский корпус, который тот и окончил в 1782 году. Мальчик был выпущен поручиком и тут же уволен для обучения за границей.
Накануне путешествия мать и сын встретились. Но что это была за встреча!
Запись в дневнике Бобринского: «Я имел счастие поцеловать у нее руку и приветствовать ее. Она играла в биллиард с Ланским... Ея величество села и стала говорить со мною о предстоящем мне путешествии... Она милостиво сказала мне, что надеется, что я доволен распоряжениями, сделанными относительно меня. У меня выступили слезы, и я едва сдержался, чтобы не расплакаться. Через несколько времени она встала и ушла».
Бобринский отправился в Вену в компании ещё двух молодых людей и наставника. Оказавшись за пределами России, на свободе, русский человек становится таким, каким его создала природа. Природа тотчас проявилась и в Бобринском. Выяснилось, что все годы он носил в себе чувство превосходства над другими, одновременно с проявившейся спесью и пренебрежением к людям в нём был виден замеченный ещё Бецким сон души. Как писал сопровождающий, «из главных слабостей есть в нём ещё беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное. Его ничто не трогает, ничто не заманивает».
Дальше – больше. Мать посылала Бобринскому довольно много денег, и вскоре он прославился в Париже и Лондоне своими кутежами, вёл, как писали современники, «жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов».
Екатерина потребовала немедленного возвращения сына, он отказался.
С большим трудом Бобринского удалось заманить в Россию, и императрица посадила сына под надзор в эстляндском имении. Там он и жил до смерти Екатерины. Она была настроена против сына: он не оправдал её надежд.
С годами Бобринский стал ленивым барином. Вопреки воле матери, мечтавшей женить его на какой-нибудь немецкой принцессе, он женился на немецкой баронессе Анне Унгерн-Штернберг – дочери коменданта крепости Ревель, которая вскоре родила сына Алексея.
Когда к власти пришёл Павел I, он разрешил Алексею приехать в Петербург, назвал его братом, пожаловал генералом и графом, определил в службу. Но близкими людьми они так и не смогли стать.
Бобринский ушёл в отставку и до самой смерти в 1813 году жил помещиком то в Бобриках, то в Эстляндии.
Современники описывали его как обычного барина: неопрятный, в засаленном сюртуке, кое-как прикрыв плешивую голову париком, он слонялся по имению, строгал какие-то палочки и, не мыв рук, шёл обедать... Обычный помещик, каких были тысячи.
