Трудная трудная память 

Соловецкий камень, установленный в 1990 году, казался символом того, что мрачное прошлое осталось позади. Однако сегодня он напоминает, что оно никуда не ушло, и, возможно, это и есть причина его неудобства. Убирать память – всё равно что закрывать глаза, смотрясь в зеркало. Можно сделать вид, что её нет, но отражение останется.

Может, дело не в камне, а в том, что память – это как раз то, что не даёт миру повторить ошибки. И если её вытесняют, значит, боятся. А боятся только того, что ещё живо.

Жить во всю силу: юные мятежники эпохи оттепели

Скромный советский подросток с тетрадью в руках – какая неподвластная времени картина! Но вот беда: внутри этой самой тетради скрывается маленький мир, полный идей и надежд. Не стоит думать, что дневники подростков оттепели – это набор стандартных записей о школьных успехах и неудачах. Именно об этом книга «Хочется жить во всю силу…». Да, эта статья – статья о книге.

В книгу вошли семь дневников подростков, родившихся в 1943–1948 годах. Каждый дневник – не только хроника эпохи, но и настоящее литературное произведение. Представьте себе: девочка Галя размышляет о Ромме и Тарковском, как будто это её соседи по коммуналке. А её сверстница Зина описывает свои переживания с такой откровенностью, что современный блогер позавидует. Тут вам и диалектика природы от юного Виктора, и записки о феминизме от Аллы, и страстные порывы Серёжи – все эти ребята умели не только «жить во всю силу», но и фиксировать это на бумаге.

Почему стоит читать? Потому что эти дневники – настоящая капсула времени. Только более честная. Да, самое интересное в этих дневниках – их откровенность. Несмотря на идеологический пресс, подростки писали честно, иногда смешно, иногда до слёз трогательно. Их не интересовала политика в привычном смысле слова, но они чувствовали её влияние. Например, Михаил обводит рамкой запись о дне убийства Кеннеди, а уже знакомый нам Сергей в ужасе от толпы в метро, бежащей посмотреть на трагедию.

Особенно цепляет искреннее желание подростков понять жизнь. Виктор видит спасение в дружбе и коллективизме, Галина – в серьёзных фильмах Чухрая, Алла стремится к «развитию» и мечтает выбраться из нервного окружения. И, конечно, каждый из них хочет любить, работать, страдать. 

Эта книга – как встреча с интересным собеседником, который шутит, размышляет и заставляет вас задуматься. Поэтому, если вы хотите открыть для себя не только эпоху оттепели, но и почувствовать, как это – быть подростком в такой сложный, но полный надежд период, просто начните читать. Вначале статью Галины Артёменко, а затем и саму книгу.

Музей закрыли, но память не погасишь

Ноябрь принес очередную новость, которая идеально вписалась бы в сборник под названием «Советский ренессанс: как вернуть прошлое без машины времени». Музей истории ГУЛАГа временно закрыли из-за нарушений пожарной безопасности. Тут заодно возникает вопрос: а что делать с экспозицией? И почему-то верится с трудом, что главная угроза музея действительно – пожар.

Но оставим в стороне официальные заявления и согласимся, что за этим действительно не стоит ничего большего. Тем не менее, закрытие музея, пусть даже временное, символично. Это как контрольный выстрел в и без того ослабленную память о жертвах репрессий. Ведь в обществе и так слишком много говорят, что прошлое лучше оставить прошлому. А зачем вспоминать тех, кто был «неудобен» в 30-х, если можно тех героев советского времени, которых не тронули?

На фоне этого каждое упоминание о репрессиях становится почти героическим актом. Слова собравшихся на «Молитве памяти» перед закрытием музея – словно крик в пустоту. Их рассказы объединяет одна мысль: память – это основа человечности. Но как быть с теми, кто этого не понимает?

Видимо, музей репрессий действительно опасен. Ведь напоминание о том, как легко общество может переступить через права и жизни ради «светлого будущего», не очень-то вписывается в современные патриотические нарративы. Лучше ли закрыть музей, чем пытаться изменить наше отношение к истории? Вопрос. Но так точно проще, удобнее.

Но, как верно заметили участники памятных мероприятий, даже временное закрытие музея не заставит забыть репрессированных. Голоса памяти пусть негромко, но звучат – в книгах, в табличках, в «Последнем адресе». А значит, никакие «пожарные риски» их не заглушат и не потушат.

Когда закончится зима: фильм о любви, смерти и холоде, что внутри нас

На экраны вышла «Вечная зима» – дебютная работа Николая Ларионова, предлагающая зрителю не просто очередную историю о суровой русской провинции, но и глубокую драму о семейных трагедиях и том, как боль потери обнажает все скрытые трещины. 

Зима в Магнитогорске, начала нулевых, суровая и безжалостная, как и патриархальный мир, который Ларионов выворачивает наизнанку. Это история не только о семье, но и о молчании, которое между родными может быть страшнее любой метели.

Сталевар Владимир уверен, что жизнь на «левом берегу» вполне удалась. Мужик что надо: два гаража, трёшка, сын-подросток. Что ещё нужно? Вот только Денис – мальчик не из этого мира. Не дерётся, не хочет стать «настоящим мужиком», а вместо этого слушает музыку, мечтает, танцует с Машей. И за свою «неправильность» платит жизнью.

Смерть сына обнажает все трещины этой семьи. Отец, привыкший решать конфликты кулаками, закрывается в своей боли, уходит в гаражи и начинает охоту за убийцами, будто это что-то изменит. Мать, напротив, погружается в воспоминания и впервые пытается понять, кем был её сын. Но даже перед лицом трагедии они остаются чужими, неспособными говорить друг с другом.

Фильм цепляет именно этой тишиной – холодной и пронзительной. Владимир мстит, потому что не знает другого пути выразить своё горе. Елена прощает друга Дениса, видя в нём испуганного мальчишку, а не врага. 

И всё это на фоне заснеженных трамваев, гаражей и серых улиц, где даже солнечные дни выглядят безнадёжными. В этой глуши патриархальные правила – почти закон: быть сильным, уметь драться, молчать о чувствах. Но фильм с сарказмом и грустью показывает, насколько эта модель бессильна перед настоящей трагедией.

«Сильным быть легко, любить сложно», – говорит Владимир. Эта фраза звучит как приговор всему миру, где чувства – слабость, а зима внутри заканчивается только тогда, когда ты выбираешь тепло.

Когда дети становятся безбожниками: уроки истории

В 1929 году, в эпоху, когда индустриализация и коллективизация были в моде, а культурная революция считалась последним писком политической моды, Советский Союз решил, что религия – это пережиток прошлого, мешающий строительству светлого будущего. И кто же, как не дети, должны были стать авангардом этой борьбы?

На II съезде Союза безбожников председатель СВБ Емельян Ярославский провозгласил: «Мы требуем от каждого ребёнка, чтобы он был борцом против религии везде – в школе, в семье». Детям предлагалось не просто учить математику и грамматику, но и активно «прочищать ходы сознания» своих родителей от религиозных предрассудков. Видимо, домашние задания стали слишком скучными, и требовалось добавить немного идеологического драйва.

Писатель Максим Горький, выступая на том же съезде, отметил: «Дело не в том, чтобы ломать церкви, а в том, чтобы люди забыли о церквах». Конечно, зачем ломать здания, если можно просто перепрограммировать сознание граждан с юных лет? Ведь что может быть эффективнее, чем армия маленьких безбожников, исправляющих «ошибки» своих родителей за семейным ужином?

Однако не все были в восторге от такой педагогики. Николай Бухарин, выступая на съезде, осмелился намекнуть, что антирелигиозная кампания служит ширмой для «завинчивания гаек» в стране. Его откровения не остались незамеченными, и вскоре он оказался в опале, а затем и вовсе расстался с жизнью. Видимо, борьба с религией не терпела инакомыслия, даже если оно исходило от высокопоставленных партийцев.

Сегодня эти события кажутся далекими и почти абсурдными. Но история учит нас, что попытки навязать идеологию через детей редко приводят к желаемым результатам. Вместо светлого будущего часто получается лишь поколение, выросшее в атмосфере недоверия и страха. Потому что вера – это не то, что можно искоренить указами и съездами, особенно если в качестве инструмента выбраны дети.

Родовая память: когда прошлое не отпускает

Говорят, мы не выбираем своих родителей, но с более далёкими предками всё ещё сложнее. Они приходят в комплекте – с багажом из успехов, ошибок и историй, которые не всегда хочется вспоминать. Но что делать, если прошлое вашей семьи вдруг начинает стучаться в двери? Попытаться спрятаться от него? Или, наоборот, впустить и поговорить?

История автора «Стола» Александра Давыдова – это рассказ о том, как внезапное знакомство с семейным архивом превращает родовую память из абстрактного понятия в личный вызов. Что делать, если твой дед был не героем, а, скажем, «неоднозначной фигурой»? Как примириться с тем, что предки не всегда соответствуют нашим ожиданиям, а их поступки порой не укладываются в рамки современного морализма?

Автор делится собственным опытом, как сложные истории семьи – не героические подвиги, а, скорее, «серые зоны» – могут стать поводом для рефлексии. Всплывающие письма, записи, документы – всё это не просто факты, а ключи к пониманию самого себя. Оказывается, помнить – это не значит быть сторонним наблюдателем. Память может – и должна! – требовать ответа, диалога и принятия.

Ещё один вопрос: сохранять всё как есть, с трещинами и пятнами, или попытаться переписать историю, смягчая углы? Ирония в том, что тут нет правильных ответов. Неправильных, впрочем, тоже. Главное – не убегать от прошлого, ведь память, как показывает автор, неотступно ходит за нами.

Духоборы: как выжить в мире, где все против тебя

Что может быть более экзотическим, чем история религиозной группы, которая отвергла церковные обряды, решив, что Бог доступен напрямую, и таким образом настроила против себя и церковь, и государство? Духоборы, о которых рассказывает Борис Сажин, представляют собой удивительный пример того, как вера может стать основой сопротивления и борьбы за права, даже в самых суровых условиях.

Движение духоборов зародилось в России в XVIII веке. Их идея – отказаться от традиционных церковных институтов – была одновременно радикальной и простой. За такую смелость их подвергли гонениям. И вот, устав от всех бедствий, они решили эмигрировать в Канаду в конце XIX века. Но место, где духоборы мечтали о свободе и мире, оказалось не таким уж идеальным.

Канадские власти вскоре начали забирать детей духоборцев в интернаты, чтобы «правильно» их воспитать. Это был своего рода культурный геноцид, последствия которого переживаются до сих пор.

Сегодня, спустя более века, канадское правительство покаялось за свои действия. Конечно, поздно, но лучше, чем никогда. Сегодня духоборы, большая часть которых уже ассимилировалась, говорят на английском и живут современной жизнью, продолжают сохранять свою культуру через газеты, исследовательские проекты и даже классы русского языка.

Место памяти – человек

Если верить новостям ушедшего года, то место памяти – это не Соловецкий камень, не мемориал в Медном и даже не обветшавший музей ГУЛАГа. Нет, место памяти – это человек. И только человек. Вот только что это за человек, решительно неясно: тот ли, кто помнит, или тот, кто старательно забывает, прикидываясь, что никогда ничего и не было?

Недавно российские власти изменили Концепцию государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Ну как изменили – просто выкрасили её в серый цвет. Если раньше говорилось о «массовых репрессиях», то теперь массовость оставили только для средств массовой информации и захоронений (и то, кажется, случайно). Исчезли слова о правовом государстве и насильственной коллективизации, а заодно и всякие намёки на вину и ответственность государства. Зато появились упоминания о национальных интересах, традиционных ценностях и вреде деструктивной информации.

Конечно, подобное вызывает саркастическую улыбку. Ведь если массовых репрессий не было, то откуда взялись массовые захоронения? Или это из тех самых «деструктивных информационных воздействий», от которых нас теперь будут защищать? Всё выглядит так, будто репрессии – это нечто вроде плохой погоды: прошли, ну и ладно, зачем о них вспоминать?

Неудивительно, что на фоне этого «удобного забвения» государство активно сопротивляется любым попыткам исследовать и сохранять память. Вспомните Юрия Дмитриева, который раскопал захоронения в Сандармохе, и был за это незаконно осуждён. Или недавние скандалы с критикой мемориала «Медное» под Тверью. Кажется, что тема репрессий стала не просто неудобной, а опасной.

Но самая большая ирония ситуации в том, что память нельзя отменить указом или концепцией. Даже если убрать упоминания из официальных документов, люди всё равно будут помнить. Потому что память – это не только кладбища и мемориалы. Это нечто гораздо более стойкое. Да, когда-то от архивов могут остаться руины, а от мемориалов – пустые поля. Но память останется в сердцах. И это единственное место, которое невозможно стереть.