Михаил Первухин – русский прозаик и журналист, закончивший свою жизнь в Италии в большой нищете и одиночестве через десять лет после Октябрьского переворота. Картины пережитого страной в 1917 году отразились в его прозе, и сразу несколько книг, рассчитанных уже на европейские и эмигрантские круги, посвящены истории прихода большевиков к власти. Самая яркая из них, насыщенная портретами революционеров и личными впечатлениями автора, – «Большевики» – наконец будет доступна русскоязычному читателю.

Эта книга – не «медицинское» изложение событий, повлекших за собой смерть старой России, а яростная отповедь человека, ставшего свидетелем краха дорогого ему мира. Своей интонацией она может напомнить «Окаянные дни» Бунина, оставаясь совершенно иной по форме. Из-за этих особенностей многим читателям может показаться, что писатель невнимателен к обоснованию собственных тезисов или приведённых данных, пересказов, новостей – однако это не так. Там, где Первухин цитирует, он действительно цитирует. С другой стороны, и он не свободен от фактических ошибок, ссылаясь на данные современных ему французских, британских, итальянских и советских газет, а также на обрывочные статистические данные. Анализ достоверности всех приведённых фактов и, следовательно, проверка самих первоисточников, вероятно, может стать интересной исследовательской задачей после публикации самого текста.
В центре внимания автора – тема немецкого (и австрийского) финансирования деятельности большевиков в частности и русских бунтарей в целом. Учитывая европейскую аудиторию, которой книга адресована, идея Первухина понятна: он наконец хочет сказать всем, причастным к гибели России, об их реальном вкладе в её убийство. Это инвектива, крик русского человека, находящегося за границей и уже понявшего, что не только иностранцы, но и многие соотечественники «пообыклись» с новым положением дел и перестали различать «русское» и «советское».

Здесь уместно одно небольшое отступление переводчика. Часто, говоря о революционных явлениях вообще и о большевистской революции в частности, мы обращаемся к категориям «хаос», «анархия». На самом деле беспорядок характеризует лишь начальную фазу этих процессов. Гораздо интереснее следующие моменты: разработка прометеевской и откровенно имманентной религии Человека (имеется в виду богостроительство), попытка ею заменить трансцендентную и, наконец, «абсолютная» (безусловная, ни от чего не зависящая), крайне упрощенческая концепция человеческого действия революционеров. Большевики и революционеры в целом считают, что Человек всемогущ, то есть его деятельность, освободившись от «стереотипов» и оков прошлого, больше не зависит от природных, социальных, исторических и т.п. ограничений, то есть законов. Поэтому для достижения любой цели просто необходимо: 1) захотеть её; 2) считать её морально справедливой (точнее, считать её цели таковыми); 3) планировать её осуществление (в этой связи, однако, мало кто отмечает, что необходимость «планировать» что-то на определённый срок вступает в противоречие, по крайней мере на концептуальном уровне, с самой возможностью подменить собой Бога, который, говоря философским языком, есть интуиция и в этом смысле всемогущество). Если Человек всемогущ, то бытие и реальность из монолитных или по крайней мере «твердых» становятся податливыми, лепными, текучими. Сама возможность изменения реальности превращается в императив: «раз я могу, значит, я должен». Именно по этой причине ни один аспект индивидуальной и коллективной жизни обычно не избегает разрушительной ярости революционеров.
Эти размышления не только философские, они имеют вполне конкретные последствия. Ведь если цели и выбранные методы Нового Человека верны, то иррациональное, то есть ошибки, непредвиденные отклонения от общего плана, с теоретической точки зрения необъяснимы. Причину их следует искать в «конкретном» уровне, то есть в индивидуальном, в неожиданном. Отсюда тенденция к созданию врагов (внутренних и внешних), на которых можно свалить вину за провал «благой цели». В книге Первухин описывает эту тенденцию, отмечая, что она не позволяет выявить и осмыслить, кто, в зависимости от обстоятельств, реальные враги, а в случае событий или явлений – что является реальными проблемами режима. Национальные интересы, таким образом, прогибаются под идеологические требования социалистического интернационализма и логику партийных, бюрократических и даже личных интересов. Намерения нескольких человек «абсолютизированы» – они представлены как единственные пути для будущего страны, от реализации которых зависит её спасение.
В «Большевиках» (а также в другой, посвящённой той же проблеме книге, – «Сфинксе») писатель о себе почти ничего не говорит. Значит, его крик не единоличен, аперсонален... И потому это крик одного из тысяч русских людей той поры. С другой стороны, стоит уточнить, что автор скромен в предоставлении информации о себе ещё и потому, что до 1917 года сам писал революционные брошюры и принимал участие в осуществлении, скажем так, «культурной политики» подобных движений. Первухин после 1906 года написал не одно революционное воззвание под псевдонимом Марк Волохов (нигилист из романа «Обрыв»).

Экзистенциальное положение Первухина в какой-то мере мне близко: он русский, пишущий на итальянском языке в Италии как для итальянцев, так и для русских (а я итальянец, пишущий на русском в России как для русских, так и для итальянцев). Своими громкими и скандальными словами он просто пытается «держать удар» Истории, показывая всеми силами (или просто напоминая) очевиднейшие вещи: в России идёт гражданская война, большевики – революционеры, бунтари, интернационалисты.
Что касается перевода – по всей видимости, текст не был отредактирован носителем языка (или это было сделано очень быстро и бурно). К причинам отсутствия качественной редакторской работы можно отнести и то, что это первая книга автора. Однако некая небрежность текста эстетически красива, так как прекрасно вписывается в специфику книги. «Большевики» – вопль, рвущийся из глубины души русского человека. Поэтому он не должен быть очищен, оформлен по правилам, исправлен, переделан. Он должен остаться настоящим, живым, громким, пугающим, раздражающим и пронзительным (пусть синтаксически и грамматически небезупречным). Наконец, итальянский Первухина, что не удивительно, сильно «русскозвучащий». Это упростило работу переводчика. Речь идёт о строгом использовании пунктуации и структурировании предложений, дословном переводе устойчивых русских выражений или языковых приёмов, (редком) упущении артиклей (или путанице определённых и неопределённых) и безударных местоимений (прямого дополнения).