Запорожцы долгое время проверяли на прочность терпение российских государей. Казаки то поддерживали Россию, то выступали на стороне её врагов. Они не считались с какой-либо властью извне и пытались сохранить свой жизненный уклад. Вот только мир стремительно менялся. И свободной Сечи в нём места уже не нашлось.
Страхи Санкт-Петербурга
Восстания всегда происходят не вовремя. И правители России в этом убедились на собственном опыте. «Бунташный» XVII век сменил не менее нервный век XVIII. Добавляли головной боли монархам и казаки. Ещё со времён Петра I у власти с ними складывались непростые отношения: то запорожцы были чем-то недовольны, то донцы. Первые запросто могли переметнуться на сторону врага, вторые – взбунтоваться.
Но особенно «отличились» яицкие казаки. Восстание Емельяна Пугачёва в 1773 году произошло максимально «не вовремя» – к своему логическому завершению шла очередная война с Турцией. А полыхающее Поволжье вонзило Санкт-Петербургу нож в спину. Но империя справилась. Мятеж подавили, причастных казнили, а яицкие казаки стали уральскими. Меж тем недоверие к казачьему брату достигло своего предела. И если к донцам отношение более или менее было лояльным (его не испортило даже восстание Булавина в начале XVIII столетия), то на запорожцев Санкт-Петербург смотрел с недоверием, пытаясь распознать признаки «пятой колонны».
Особенно пристально наблюдала за Сечью Екатерина Великая. «Аллергия» на сепаратистские настроения не давала ей покоя. Справедливости ради стоит заметить, что появилась она не на ровном месте. Попытка посадить на трон несчастного узника Ивана Антоновича и восстание Пугачёва проявили «заболевание». А запорожские казаки его «обострили». Императрица знала, сколько крови они попили ещё при Петре I, игнорируя политическую повестку. То одних иностранных купцов ограбят, то других. А во время Северной войны часть запорожцев во главе с Мазепой и вовсе предали Россию, сражаясь на стороне шведов.
В 1709 году озлобленный предательством Пётр Алексеевич приказал в соответствующем Манифесте Запорожскую Сечь ликвидировать. И казаки убежали к туркам. Правда, после смерти императора запорожцам позволили вернуться и построить Новую Сечь. Она появилась на полуострове, который омывался притоком Днепра – рекой Подпольной. В паре километров от Сечи были построены укрепления, где располагался гарнизон. От солдат требовалось следить за действиями казаков. Сама же Сечь находилась на государственном обеспечении, а запорожцам запрещалось вести дипломатические переговоры с Турцией и Крымским ханством.
Но мирная жизнь была не для сечевых казаков. Они как и прежде весьма вольно относились к законам Российской империи и практически не подчинялись Санкт-Петербургу. Соответственно, Сечь стала местом, куда бежали крепостные и где их не выдавали. Туда же потянулись и «ручейки» разбитых армий Пугачёва. Казаки принимали всех, пополняя свои ряды. И Екатерина Великая понимала, что такой контингент – пороховая бочка, которая могла рвануть в любой момент.
Кроме этого, запорожцы старательно провоцировали Турцию своими налётами, игнорируя Кючук-Кайнарджийский мирный договор. Казаки вели себя так, будто бы границы России не отодвинулись за Дунай, а Крымское ханство всё ещё являлось марионеткой Турции. Мешали они и спокойной жизни переселенцев на новых территориях. Хватало проблем и внутри Сечи. Коррупция там процветала. Казачья верхушка богатела, а вот рядовым казакам приходилось тяжело. Доходило даже до восстаний, которые подавлялись царским войском, чтобы кошевой атаман Пётр Калнышевский удержал власть. И после «начальник» казаков возвращался к привычной «работе»: вёл тайные переговоры с соседними государствами, контролировал нелегальную торговлю.
В общем, хлопот сечевые казаки доставляли много. А учитывая территориальные и геополитические изменения, непростительно много.
Екатерина против казаков
Запорожцы понимали, что тучи над их вольницей сгущались. И попытались исправить ситуацию, правда, в привычной для себя манере. Кошевой атаман вместе с приближёнными решил действовать через Григория Потёмкина – фаворита государыни. Они несколько раз встречались с новороссийским генерал-губернатором и даже приняли его в казаки, окрестив Грицькой Нечёсой. Вот только на Потёмкина это не подействовало. Он мастерски отыграл роль лояльного начальника, но своего мнения о запорожцах не изменил: Сечь нужно было ликвидировать.
Понимали это и казаки. В конце концов сечевой судья Антон Головатый предложил Потёмкину провести реорганизацию Сечи, превратив её в аналог Войска Донского. Но переубедить Григория Александровича не получилось. И на предложение Головатого он ответил: «Право, не можно вам оставаться. Вы крепко расшалились и ни в каком виде не можете уже приносить пользы. Вот ваши добрые и худые дела».
И хотя Потёмкин показал, что ликвидация Запорожской Сечи – вопрос решённый, сами казаки категорически не были с этим согласны. И поэтому в конце 1774 года отправили в Санкт-Петербург «зимовую станицу», которую возглавил Сидор Билый. Государыня была милостива, но… решения не изменила и она.
В столице понимали, что просто объявить казакам о ликвидации Сечи – дело бесполезное. Они взбунтуются, польётся кровь. Надо было действовать более решительно и быстро. В мае 1775 года на Запорожскую Сечь с Дуная была переброшена армия под началом генерала Александра Прозоровского. От него требовалось оказать помощь войскам Новороссийской губернии, которыми командовал генерал-поручик Пётр Текели.
В начале июня Текели подошёл к Сечи. Казаки, не ожидавшие появления русских войск, были деморализованы. И генерал выдвинул запорожцам ультиматум, дав им время на размышления. Многие сечевые казаки не хотели сдаваться и предложили атаковать русские войска. Но сам кошевой атаман был против этой авантюры. Он прекрасно понимал, что шансов на победу у них нет. И поэтому вместе с главой сечевого духовенства Владимиром Сокальским атаман взялся уговаривать разгорячившихся казаков. И запорожцы подчинились. Текели забрал казну и архив. Затем артиллерия уничтожила крепость. Поскольку кровь православных не пролилась, генерал Текели получил в награду орден святого Александра Невского.
Однако не все казаки согласились с ликвидацией. Часть запорожцев ушла в турецкие владения за Дунаем, где было сформировано «Неверное войско Запорожское», воевавшее в последующем на стороне Османской империи. Оставшиеся казаки начали постепенно интегрироваться в новую законопослушную жизнь. Что же касается кошевого атамана Петра Калнышевского, то его сослали на Соловки. На тот момент ему было уже за 80 лет. Калнышевский принял жизнь в монастыре. И умер в 1803 году в возрасте 112 лет.
14 августа 1775 года Екатерина II подписала Манифест о ликвидации Запорожской Сечи, в котором были указаны причины этого поступка. Там говорилось и о своевольном захвате земель, и о грабежах, и о самоуправстве. В Манифесте было сказано, что запорожцы хотели «составить из себя область, совершенно независимую, под собственным своим неистовым управлением».
Новая глава жизни казаков
В 1787 году, когда Екатерина Великая путешествовала по Новороссии, она получила от бывших сечевых казаков прошение о восстановлении некоторых старинных прав. Государыня, понимая, что вскоре вновь придётся схлестнуться с Турцией, согласилась. И им вернули атрибуты сечевой вольницы: булаву кошевого атамана, деление войска на курени, печати, знамёна и перначи. После этого казаки стали называть себя «Верным войском Запорожским». Правда, вскоре оно было переименовано в Черноморское.
В новой русско-турецкой войне (1787–1791 годы) казаки хорошо проявили себя. И Санкт-Петербург окончательно сменил гнев на милость. Казакам, которые компактно проживали в низовьях Южного Буга и Днестра, были переданы для проживания обширные земли по берегам Кубани.
30 июня 1792 года Екатерина Великая подписала соответствующий указ. Казаки на вечное владение получили очерченную территорию – «…так, чтобы с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка служила границей войсковой земли».
В августе того же года на Таманский полуостров переселилась первая партия казаков. Вскоре за ними потянулись и другие – всего около 25 тысяч человек. Они-то и стали родоначальниками нового казачьего войска – Кубанского.
