Интересно, что официальное послание о предоставлении «Православной церкви в Украине» автокефалии в апреле этого года направил Вселенскому патриарху не церковный деятель, а глава государства, и это не первое его обращение к патриарху Варфоломею по данному поводу. Ещё интереснее, что это, кажется, мало кого смущает не только среди политиков, но и в православном мире.
Мотивы Рады и Петра Порошенко понятны: они хотят иметь на территории своего государства собственную легитимную автокефальную церковь, не подчиняющуюся Московскому патриархату. Ясно и то, что ни церковным, ни национальным интересам – возрождению и улучшению жизни украинского народа – такое получение автокефалии не послужит. Надежда, что признание Вселенским патриархатом раскольнического Киевского будет способствовать церковному миру и поможет объединению всех украинских православных церквей, – ложная, так как это сугубо политическая спекуляция. Расколы в церковном понимании – большой грех и духовная болезнь эпидемического характера. Они не исцелимы до конца, тем более не исцеляются политическими средствами, хотя не исключают таких средств. Но до всякой политики снятие любого тяжёлого греха требует покаяния в том, чем он был порождён. Или, говоря на языке светском, чтобы устранить раскол, который всегда затрагивает не только церковь, но и общество, надо определить его причину и источник.
Для начала нужно вспомнить, что границы образовавшихся на постсоветском пространстве государств, в том числе украинские границы (и государственные, и те, которые путём раскола установил для себя Киевский патриархат), определила советская власть. Само безоговорочное согласие с этими границами, самочинно проложенными преступной властью, слишком нехорошо. Но на Украине за разговорами о свободе не видят полного родства своей нынешней сепаратистской идеологии с интегристской идеологией РФ, такой же советской. Не понимают, что это продолжение ленинской политики и в отношении некогда единого народа, и в отношении православной церкви.
Худшее подтверждение этому – стойкая вражда и стравливание, подогреваемые с обеих сторон политическими силами и Украины, и РФ, подобно тому, как после 1917 года большевики стравливали между собой церковь, науку, культуру, искусство, гнали неугодные народы и классовых врагов. Наше время не может от этого освободиться: мало кто ищет мира, восстановления общения; не видно тех, кто готов прощать и просить прощения. Тем более во взаимных упрёках никому не приходит на ум помочь себе и друг другу избавиться от ран и грехов прошлого, признать их укоренённость в себе и народе, покаяться за советские преступления, от которых пострадали, хотя и в разной степени, все народы уничтоженной большевиками Российской империи.
Дикая советскость и в том, что не замечают, как рвущийся под «омофор» государства самопровозглашённый Киевский патриархат под видом национальных и чуть ли не церковных интересов сам подогревает вражду между разными государствами, церквями, верующими людьми. Как-то само собой забылось, что Филарет не только раскольник, но и кагэбэшник, человек, с которого начались многолетние гонения на последнего мученика Русской церкви отца Павла Адельгейма.
Что Украина не освобождается от советского наследия, видно и по тому, как в ней проходит десоветизация. Хорошо, что украинские улицы избавили от советских символов и они не будут носить имена преступников. Но это не приводит к возвращению исторических названий: кажется, идентификация с дореволюционной Украиной не выгодна Украине нынешней. Сейчас создаётся новая топонимика, которая лишь увеличивает заложенный большевиками разрыв с историей, извлекая из него выгоду для новой власти.
Вражду между двумя странами питает неразличение русского и советского, когда во всех бедах народа, устроенных коммунистическим режимом, всюду винят русских, забывая и о том, что русский народ – самая многочисленная жертва этого режима, и о том, что представители остальных народов бывшего СССР были не только жертвами, но и активными участниками страшных преступлений. Удивительно, что этого различения не делает практически никто из комментаторов, включая церковных, на какой бы позиции они ни стояли – «проукраинской», «эрэфской», американской и всех других.
В этой ситуации вражды особенно печально, что христиане сами как будто напрочь забыли, что они один народ, а не часть того или иного государства. И от этого народа зависит решение христианских, собственно церковных вопросов: миссии и просвещения, соборности в церкви, её самостоятельности, в том числе в отношениях с государством. Всем очевидно, что на почве церковного разделения усиливаются проблемы шовинизма, национализма, филетизма и рождаются угрозы новых расколов.
Получит Киевский патриархат вожделенный томос об автокефалии сейчас из рук Вселенского патриарха, или не получит совсем, или позднее Московский патриархат предоставит Украинской церкви полнейшую самостоятельность? Гадать об этом не хочется, потому что есть вещи поважнее.
Так, независимость церкви в России и на Украине от государственной власти является сегодня большим признаком свободы церкви, чем автокефалия. Соборное начало церкви важнее юрисдикционной принадлежности. И оно определяется наличием в церкви на разных уровнях таких собраний, в которых есть взаимное неформальное братское общение и добровольное бескорыстное служение Богу и Церкви.
Но как раз на то, что важнее, не может сегодня решиться церковь именно потому, что до сих пор главной проблемой православия на Украине и в России является нераскаянность церкви за сотрудничество с советской властью, которая уничтожала свободу и веру везде, где она была. Церковное руководство в бывших советских пределах и по сей день не только не гнушается сотрудничать со спецслужбами, но живёт под обаянием государственной власти, во многом за её счет и по её примеру, «пародируя» госструктуры, создавая параллельные государственным ведомствам отделы в аппарате патриархии и епархий.
Борьба за автокефалию украинской церкви – политический националистический проект, который дискредитирует правительство Украины и от начала до конца является антицерковным и антихристианским. Но это стремление к автокефалии ещё и абсолютный анахронизм для церкви XXI века, попытка жить по лекалам Константиновского периода, когда церковная и государственная власть были тесно переплетены. Внедрившийся в церковное сознание ген борьбы за близость к власти, обращение к её ресурсам не только чужды самому духу христианства, но тут же превращают саму церковь в политический ресурс. Очевидно, что мы живём в такие времена, когда «сверху» церковным и политическим руководством проблема церковной самостоятельности не может быть разрешена. Её преодоление может начаться только «снизу», от имеющего в себе живые связи любви и веры церковного народа, которому ещё предстоит вырасти на нашей выжженной земле.
