Выражение 27 мая «несогласия с позицией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла по поводу войны (военной спецоперации по официальной версии власти РФ. – «Стол») в Украине» и принятие решения «о полной самостоятельности и независимости» собором Украинской православной церкви Московского патриархата (УПЦ МП) сегодня всяк трактует в свою пользу.
Украинский пропагандист Алексей Арестович называет это событием метаисторического масштаба, которое «рушит один из столпов российской пропаганды», имея в виду Русскую православную церковь. Пропагандист от РПЦ Александр Щипков, можно сказать, по-своему соглашается с украинским коллегой, считая, что это «раскол, инициированный Госдепом».
Доверчивое агентство ТАСС выдает мнение Щипкова за официальную позицию РПЦ, хотя Синод Русской православной церкви уверяет, что ничего катастрофического не произошло: УПЦ МП подвергается де «беспрецедентному давлению со стороны представителей раскольнических структур, местных властей, средств массовой информации, экстремистских организаций и националистически настроенной части общественности», мы, мол, их прекрасно понимаем и будем молиться и оказывать всяческую поддержку.
Межправославный комитет по связям с общественностью OPAC считает, что эту поддержку должен оказать не Московский патриархат, а Константинопольский, которому следует «взять на себя инициативу по установлению национальной автокефалии для всех украинцев, освобожденных от воинственного режима патриарха Кирилла в Москве». При этом собор УПЦ МП к Константинополю не только не обращается, но заявляет, что «последние действия Константинопольского Патриарха в Украине лишь углубили недоразумения и привели к физическому противостоянию».
Профессор Киевской духовной академии и сотрудник отдела по внешним церковным связям Украинской православной церкви Сергей Бортник в интервью признанной иноагентом «Медузе» говорит: «УПЦ отказывается от статуса подчиненной Московскому патриархату, но не разрывает связь. Мы не уходим в раскол, но одновременно перестаём считать для себя обязательными решения, скажем, Синода или собора РПЦ в Москве». Но на мой взгляд в сто раз интереснее утверждение Сергея Бортника, что предстоятель Украинской церкви митрополит Онуфрий (Березовский) «в течение трёх месяцев пытался дозвониться до патриарха Кирилла далеко не один раз. Он хотел поговорить и прояснить ситуацию, однако этого не получилось». Руководитель Синодального отдела РПЦ по отношениям с обществом и СМИ Владимир Легойда, называет это «странными слухами», «не соответствующими действительности». «Когда у митрополита Киевского и всея Украины Онуфрия есть потребность пообщаться со Святейший патриархом Кириллом, – говорит Владимир Легойда, – он может это сделать». Конечно, у меня есть вопрос, почему у патриарха не возникло потребности пообщаться с митрополитом Онуфрием в эти дни и он сам не позвонит украинскому собрату.
Главную церковнополитическую силовую линию происходящего можно объяснить одной фразой – подавляющее число церковного руководства (иерархии), подобно отцу Фёдору в «Двенадцати стульях», действуют «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены!», где в роли жены выступает светская власть. Церковный курс не только послушно следует государственному, а ещё и подводит под него патриотическую, религиозную и духовно-этическую базу. За редчайшим исключением поместные церкви на постсоветском пространстве всегда выступают на стороне правительств своих государств. Вот и решение упоминаемого собора УПЦ МП от 27 мая о неподчинении РПЦ приняли все епископы, чьи епархии находятся на территории Украины, а 14 епископов из неукраинских епархий УПЦ под решением этим не подписались.
Митрополит Онуфрий, правда, стоит здесь особняком. Когда в 2018-2019 годах украинская власть в лице президента Порошенко при помощи Константинопольского патриархата (административный центр которого находится в Стамбуле, а основная часть приходов и доходов – в США) основывала Православную церковь Украины (ПЦУ), усугубляя раскол среди украинских православных, предстоятель УПЦ МП твёрдо и мирно противостоял политической интриге. В его лице церковная власть, на которую к тому же многие смотрели как на руку Москвы, училась жить самостоятельно, став одной из конкурирующих православных юрисдикций Украины.
Большую свободу украинского предстоятеля видно и по его выступлениям в связи с вводом войск РФ на территорию Украины 24 февраля. Митрополит Онуфрий отреагировал немедленно, и как видно по тексту, делал он это без консультаций с кураторами от госвласти. Некоторые СМИ тут же обвинили его в двурушничестве – видимо, за то, что он обратился к Путину и подчеркнул духовное родство русского и украинского народов, упомянув пресловутую «киевскую купель».
Политическая позиция патриарха Кирилла по военной спецоперации РФ полна слов сострадания к УПЦ и при этом, конечно, не перечит кремлевской позиции, потому что свою свободу – политическую, экономическую и этическую – наша иерархия после встречи со Сталиным в 1943 году обменивает на благосклонность правителей и церковное благополучие. Точнее, на то, что она под этим понимает.
Позиция РПЦ по вопросу, как строить отношения с УПЦ, до сих пор остаётся невнятной. Впрочем, такая же невнятная она и в том, как вообще теперь себя вести со своими епархиями в других странах. Например, с Архиепископией западноевропейских приходов русской традиции, присоединившейся к МП в 2018 году. Многие члены Архиепископии находятся в смущении и возмущении от того, что патриарх Кирилл не осудил военные действия правительства РФ.
Церковный дипкорпус, или Отдел внешних церковных связей (ОВЦС), к сожалению, за многие годы и десятилетия вопрос Украинской церкви решить не сумел, не может он и повлиять на отток своих прихожан в европейских странах в другие юрисдикции. Что уж говорить об отношениях с Константинопольским патриархатом, тем более с католиками, где сам папа не понимает позиции нашего патриарха. Почему наши высшие церковные политики не дали ещё при развале Союза автокефалию УПЦ? Либо им не разрешило КГБ-ФСБ, либо слоган «мы все вышли из Киевской купели» ослепил их ум и они забыли, что после истребления церкви мучеников правительства современных государств, осваивающих земли бывшей Российской империи, воспринимают Московский патриархат лишь как представительство РФ, которую эти правительства подозревают в стремлении восстановить СССР в прежних границах.
Причина дипломатических неудач Русской церкви, как видится, простая – мы так и не научились строить ни с кем дружеские христианские отношения. Не политические и экономические, как чаще всего видит христианскую дружбу церковное руководство, а человеческие – личные. Но мы и внутри российских епархий в этом пока не преуспели. Не поэтому ли наш патриарх за 13 лет с начала своего понтификата ни разу не удосужился лично принять не однажды просивших встречи представителей самого большого православного движения Русской церкви – Преображенского братства, насчитывающего несколько тысяч верующих воцерковленных образованных христиан в РФ и других странах? У нашего предстоятеля есть время встречаться с главами МИД стран третьего мира, исламскими визирями, сомнительной репутации олигархами и церковными функционерами. Порой кажется, что это главная сила, в которую наша иерархия верит и которую чтит.
Разве не странно, что митрополит Онуфрий и патриарх не находятся в ежедневном общении в дни беды? По-моему, очень странно и даже, простите, безответственно для руководителей одной международной организации, имеющей многомиллионную паству на территории и Украины, и РФ. Разве здесь не нужен «совет многий», которому учил апостол, разве не должна церковная элита – епископы, митрополиты, патриархи – подавать пример общения в ситуации крайней вражды не только своей пастве, но и всему миру?
Где же этот пример? Мои друзья по нескольку раз в день созваниваются со своими друзьями и родными в разбомбленных городах и селах Украины, пишут письма, молятся о прекращении вражды, стараются не рассориться, утешить друг друга. Они обычные верующие люди, миряне. А есть ли хотя бы не публичное общение между священниками и епископами по разные стороны российско-украинской границы или линии огня?
Что особенно плохо в происходящем – что за столько постсоветских лет, сохраняя юрисдикционное единство, мы не смогли обеспечить живую связь ни внутри церкви, ни между нашими народами. Не смогли создать серьезного дружества верующих людей, начать богословский и культурный диалог, инициировать общение церковного народа. Плохо, что опыт новомучеников и исповедников церкви Русской не усвоен в главном, ведь это был опыт глубокого человеческого общения и неформального единства епископов, клириков и мирян перед лицом безбожной власти. Единства не только церковного и конфессионального, но и межконфессионального, и даже единства с неверующими людьми доброй совести.
Что хорошего? В утешение скажу лишь, что расхождение УПЦ и РПЦ – не раскол метаисторического масштаба и какое-то страшенное происшествие наших дней, о чём так много говорят. Политически всё к этому шло – не надо ни изображать ужас от нежданного распада, ни тем более играть в то, что внутреннее единство наших церквей сохраняется. Его было слишком мало и до первого майдана осенью 2004 года. А откуда ему было взяться?
Сейчас связи ещё более затруднены, даже чисто физически, но это не значит, что единство Русской и Украинской православной церкви не может быть возрождено. Надо просто поставить политическое и идеологическое единство и согласие, которые важны, на своё место, а не на пьедестал. Они могут быть следствием внутреннего единства верующих, но едва ли – его гарантом. Нам надо просто снова поверить, что церковь это прежде всего «общение святых», как написано в Апостольском символе веры. И тут всякий на счету – и клирики, и миряне, и иерархи, и верующие политики и государственные деятели, которые на такое общение ради созидания подлинного церковного единства – единства веры и надежды – способны. Нужна братолюбивая церковь – «филадельфийская», которой в Откровении Иоанна сказано: «Я держу перед тобой дверь отверстую, никто не может затворить её, потому что малую имеешь силу, и соблюл Мое слово, и не отрекся от имени Моего».