В православной церкви сложилась особая традиция поминовения усопших – родительские субботы.
Именно в такие дни (всего их семь в году) в православных храмах во время литургии совершается особое поминовение умерших православных христиан. Название «родительская» скорее всего произошло от того, что верующие в первую очередь поминали свои родителей, к которым также относили и дедушек, бабушек, и прадедушек – словом, всех родных. Кроме того, по церковной традиции, именно в эти дни верующие посещают могилы родственников на кладбищах.
Среди прочих родительских суббот выделяют Вселенские, в которые Православная Церковь молитвенно поминает вообще всех крещёных христиан. Таких суббот две: Мясопустная, которую отмечают за неделю до Великого поста, и Троицкая – накануне праздника Пятидесятницы. Также есть обычные родительские субботы, специально отведенные для частного поминовения дорогих нашему сердцу людей. Это 2-я, 3-я и 4-я субботы Великого поста. Есть ещё Родоница – праздник, установленный во вторник после Фомина воскресенья, на второй неделе после Пасхи, чтобы все христиане могли разделить с усопшими великую радость воскресения Христова.
Но Димитриевская суббота, которая установлена перед днём памяти святого великомученика Димитрия Солунского, который отмечается 8 ноября по новому стилю, это особый день поминовения павших воинов. Первоначально он был установлен в память русских воинов, павших в Куликовской битве по воле князя Дмитрий Донского – в честь своего небесного покровителя святого великомученика Димитрия Солунского, казнённого в 306 году.
Потом, с течением веков, в Димитриевскую субботу стали поминать и других воинов. В новгородской летописи XV века мы читаем о Димитриевской родительской субботы уже как о дне поминовения всех умерших.
В XVI веке царь Иоанн IV узаконил Димитриевскую субботу, повелев «петь панихиды и служить обедни по всем церквам и общую милостыню давать, и кормы ставить». Позже в день Димитриевской субботы стали поминать не только воинов, но и всех умерших скоропостижной смертью, то есть тех, кто не получил должного напутствования в жизнь вечную молитвами святой Церкви. Ну и стали вспоминать всех остальных ушедших родственников.
* * *
Митрополит Антоний Сурожский:
Когда мы думаем о смерти, мы не можем думать о ней однозначно, либо как о торжестве, либо как о горе. Образ, который дает нам Бог в Библии, в Евангелиях, более сложный. Говоря коротко: Бог не создал нас на смерть и на уничтожение. Он создал нас для вечной жизни. Он призвал нас к бессмертию – не только к бессмертию воскресения, но и к бессмертию, которое не знало смерти. Смерть явилась как следствие греха. Она появилась, потому что человек потерял Бога, отвернулся от Него, стал искать путей, где мог бы достичь всего помимо Бога. Человек попробовал сам приобрести то знание, которое могло быть приобретено через приобщенность знанию и мудрости Божиим. Вместо того, чтобы жить в тесном общении с Богом, человек избрал самость, независимость. Один французский пастор в своих писаниях дает, может быть, хороший образ, говоря, что в тот момент, когда человек отвернулся от Бога и стал глядеть в лежащую перед ним бесконечность, Бог исчез для него, и поскольку Бог – единственный источник жизни, человеку ничего не оставалось, кроме как умереть.
Если обратиться к Библии, нас может поразить там нечто относящееся к судьбе человечества. Смерть пришла, но она овладела человечеством не сразу. Какова бы ни была в объективных цифрах продолжительность жизни первых великих библейских поколений, мы видим, что число их дней постепенно сокращается. Есть место в Библии, где говорится, что смерть покорила человечество постепенно. Смерть пришла, хотя еще сохранялась и сила жизни; но от поколения к поколению смертных и греховных людей смерть все укорачивала человеческую жизнь. Так что в смерти есть трагедия. С одной стороны, смерть чудовищна, смерти не должно бы быть. Смерть – следствие нашей потери Бога. Однако в смерти есть и другая сторона. Бесконечность в отлученности от Бога, тысячи и тысячи лет жизни без всякой надежды, что этой разлуке с Богом придет конец – это было бы ужаснее, чем разрушение нашего телесного состава и конец этого порочного круга.
В смерти есть и другая сторона: как ни тесны ее врата, это единственные врата, позволяющие нам избежать порочного круга бесконечности в отделенности от Бога, от полноты, позволяющие вырваться из тварной бесконечности, в которой нет пространства, чтобы снова стать причастниками Божественной жизни, в конечном итоге – причастниками Божественной природы. Потому апостол Павел мог сказать: «Жизнь для меня – Христос, смерть – приобретение» (Флп. 1:21), потому что, живя в теле, я отделен от Христа... Потому-то в другом месте он говорит, что для него умереть не означает совлечься себя, сбросить с плеч временную жизнь; для него умереть означает облечься в вечность. Смерть не конец, а начало. Эта дверь открывается и впускает нас в простор вечности, которая была бы навсегда закрыта для нас, если бы смерть не высвобождала нас из рабства земле.