Соблазн всей христианской истории
Удивительное дело! С одной стороны, аскетическая традиция церкви насчитывает более двух тысячелетий – мы же все помним Иоанна Крестителя и его образ жизни? Но с другой стороны, аскетика – далеко не самое притягательное в христианстве, а христиане – не самые выдающиеся аскеты. Тем не менее опыт аскезы в истории церкви занимает своё место, и просто так закрыть на него глаза не получится, хотя иногда и хочется. Уж слишком много всего «налипло» на этот пласт традиции. Последние сто лет (хотя кто-то может сказать, что начиная с эпохи Просвещения) разговоры об аскетике мало кого вдохновляют, а порой и отпугивают тех, кто только подумывает о том, чтобы посмотреть в сторону церкви. Можно ли найти место для аскетики в жизни современного человека? Мать Мария (Скобцова) была уверена, что да.
Тему аскетики и аскетической традиции церкви мать Мария затрагивала не раз, написала несколько статей на эту тему. Но перед этим она последовательно изучила «Добротолюбие» и другие отеческие тексты в поисках цели, средств и путей христианской аскетики. Изучение древних текстов привело мать Марию к мысли, что святоотеческая аскеза необходима, но не может быть перенята нами бездумно, надо научиться различать истинные и ложные её цели. Необходима, но недостаточна: нужна аскеза нового типа – аскеза любви. В этом она была близка Николаю Бердяеву и своему духовному отцу протоиерею Сергию Булгакову. Жизнь аскетов раннего христианства точно иллюстрируют представления матери Марии о подлинной и ложной святости аскетов.
Искажённое видение цели аскетики мать Мария считала соблазном для всей христианской истории, причиной раскола христианского мироощущения и миропонимания. Аскеза, целью которой является только самоспасение, может привести к «странной» и «страшной» святости, в утонченном совершенствовании которой чувствуется холод.
Отречение vs преображение
Мать Мария уверена, что «для того чтобы найти подлинное, человеку надо уметь не отрекаться, а преображать». И в этом для неё суть всякого аскетического усилия: всё, что существует, может и должно быть преображено Христом.
Уже в своей ранней статье «Святая земля» мать Мария различает отрицательную и положительную аскетику. Надо сказать, что это не было её личным откровением, об этом думали и другие – от Неплюева до Бердяева, который наиболее близок матери Марии по взглядам на аскетику. Отрицательную аскетику мать Мария поясняет через понятие-символ – отречение, которое она называет ложью, поскольку оно в своём активном отрицании на самом деле утверждает отрицаемое и даёт ему новую жизнь, оно существует в той же плоскости, что и то, от чего хочет оттолкнуться, оно есть по сути хождение по кругу. В отличие от преображения, которое вводит новое измерение – «глубинности». Преображение – антитеза отречению – соотносимо с положительной аскезой, суть которой не в уклонении от зла, а в его уничтожении.
Н. А. Бердяев, мать Мария (Скобцова), о. Стефан Цанков. Фото: mere-marie.comОтрицательная аскеза имеет своё место в путях восхождения святых, жития которых пишет мать Мария, – это отказ от всего своего, не Божьего, к которому аскет приступает в начале своего пути: прежде всего это борьба со страстями и пороками. Положительная аскеза – путь преображения, труд в достижении добродетелей, стяжание духа мира, любви. С одной стороны, можно сказать, что это древняя аскетическая традиция авторов «Добротолюбия», осмысляющих страсти, каждая из которых соотносится с той или иной добродетелью. Например, если хочешь избавиться от страсти гнева, то надо стяжать добродетель кротости. Но, с другой, мать Мария и другие русские религиозные мыслители ХХ века ставят акцент именно на положительной аскезе, отмечая стремление традиционной аскетической практики в сторону отрицательной, что привело в истории к извращению цели аскетизма как такового.
Каковы задачи положительной – или новой – аскезы? Прежде всего это преодоление эгоцентризма, замкнутости на собственном спасении, выход за рамки собственного «я», приучение человека к общению и братству. Из этой новой аскезы должна вырасти новая духовность и новый тип святости, принявший на себя «тяжесть мировой сложности». Для матери Марии такое принятие на себя тягот ближнего вплоть до «мрака неверия» – главное христианское качество. Её святые (Иоанникий, Агр, Никифор, Марина, единодушные братья, Виталий, Серапион и др.) устремлены именно к этому принятию на себя тягот и грехов ближних. Например, Виталий-монах из одноимённого жития из сострадания к блудницам берёт на себя за них подвиг покаяния. Его аскетические подвиги мать Мария описывает не как венец подвижнического пути, но как время приуготовления к главному служению – в миру. Таким образом, цель аскезы по данному житию – освобождение от страстей ради обретения дара любви, возгорания сердца к миру и человеку. Плодом аскетического делания Виталия становится совершенная любовь к Богу, через которую сердце монаха было «пронзено» жалостью к ближнему – страдающему человеку.
Розовый гуманизм и тёмное христианство
Мать Мария ставит вопрос о смысле аскетического христианского пути и необходимости его обновления: «Знаю, каждый сразу представит себе измождённые лики святых на византийских иконах, бестелесность их, темноту и мрачность, духоту катакомб, какое-то невыговоренное, но до конца прочувствованное проклятие миру и радостям его. Знаю и утверждаю, что всё это совершенно не соответствует тому, что было, тому, что есть, и тому, что будет».
Картина, описанная матерью Марией, не вдохновляет, не заставляет подражать такой святости и такой аскетике, потому неизбежно было, что мир в определённый момент – в эпоху гуманизма – восстал на аскетов, обвинив их в том, что «во имя Бога они предают брата своего – человека». Но сам гуманизм перешёл в другую крайность – во имя правды человеческой предал правду Божию. В этом видна ложь гуманизма, который, очаровавшись пафосом человеческого самоутверждения, в итоге «умалил и творение», не познав призвания человека.
Аскетизм умер на какое-то время, но затем он воскрес на русской почве. Первым человеком, «воскресившим» аскетизм, был философ Константин Леонтьев. Суровость аскетического пути он воспринял так же, как и гуманизм, т.е. он был убеждён, что любовь к Богу и любовь к человеку не могут ужиться вместе: первая ведёт к проклинанию человека, и в этом есть – для Леонтьева – «последняя правда» православия. Восприняв ошибочную мысль о том, что православие отрекается во имя Бога от мира, Леонтьев – а за ним и другие приверженцы «тёмного» христианства – заявляет, что это отречение обязательно для всякого христианина.
Философ Константин Леонтьев. Фото: mediashm.ruМать Мария называет Леонтьева «одним из самых страшных явлений русской мысли», поскольку он утвердил искажение как подлинность и закрыл для многих возможность правильного понимания аскетического пути.
Любопытно, но насколько близки в понимании (ошибочном!) сути христианства Леонтьев и гуманизм, настолько же близок с ними в этом и Василий Розанов! Хотя, казалось бы, трудно представить себе более непохожих людей, чем мироненавистник Леонтьев и апостол плоти Розанов! Но, как пишет мать Мария, «противоположность их, – в оценках, а не в существе». Если Леонтьев отрицает «розовое христианство» как ненастоящее и утверждает правду «тёмного лика», то Розанов, соглашаясь, что тёмный лик действительно есть последняя правда христианства, отказывается от него целиком и выбирает розовый цвет.
И у Леонтьева, и у Розанова «светлая радость жизни» находится на другом берегу. Не на христианском. Но, выбирая разные берега, они одинаково понимают их значение.
Третий берег матери Марии
Мать Мария не соглашается с таким подходом и задаётся вопросом: так ли тёмен лик христианского аскетического усилия и так ли уж радостен лик гуманизма и внехристианской культуры? Должен ли христианин отказываться от мира и бежать прочь от людей? Удивительно, но – нет, не должен. Христианин не просто не должен, но и не может отказываться от мира. Тут важно оговориться, что есть «мир», а есть «мир сей». Последний – это страсти, от которых надо оказываться. Но не от мира и не от человека.
Как древние монахи-аскеты уходили в пустыню ради того, чтобы обрести любовь к миру и ближним и силу нести все их тяготы и греховность на своих плечах, так и сегодня цель аскетического усилия каждого христианина – не спасение своей души (то, что старший друг матери Марии Николай Бердяев называл трансцендентным эгоизмом), но – любящее сердце. И здесь, уверена мать Мария, именно русской христианской традиции есть что сказать миру, поскольку даже русский гуманизм преображал западный «в веру в человечество, живущее в Боге, открывающем Себя в человечестве».
Чтобы эта вера определяла нашу жизнь, важно её (жизни) «оцерковление», требующее «строгой и радостной аскетики – напряжённых, творческих, молитвенных и благодатных сил».
