Если вспомнить, что это выражение адресует нас к словам святителя Григория Богослова, что «молчанием предаётся Бог», становится совсем уж не по себе. Правда, святой Григорий это говорит в похвальном слове бесстрашному заступнику веры Афанасию Великому в положительном контексте – «о мужах, которые не могут такое перенести». Сейчас же слова о молчащей церкви относят к тому, что люди в обществе не слышат адекватного христианского голоса по поводу процессов, происходящих в нашей стране и в мире.
О чём молчим
С этим трудно не согласиться. Я говорю не о политических оценках – это как раз не дело церкви, – а о том слове, которое позволило бы лучше понять духовный и исторический смысл времени. Экономические, политические, социологические экспертизы и прогнозы мы слышим от разных специалистов и ещё больше от дилетантов во множестве, а пророчества или слова с евангельской солью, которого ждут именно от церкви, не слышим; такого, которое пробуждало бы совесть людей, их чуткость к красоте и истине. Или я не слышу? Тогда вспомните вы, когда в последний раз слово, прозвучавшее от имени Русской православной церкви, пронзило бы вас или ваших близких и вдохновило на добрую перемену жизни.
Даже если не замахиваться на пророчество, хоть без него церковь и христиане жить не могут, – мы почти не слышим и просто разумного мнения церкви, которое определяло бы жизнь общества и народа, – этического, эстетического, философского или богословского, не привязанного к той или иной политической платформе.
Наивный человек, скажут мне, это же просто опасно! Более ста лет на этой земле любое самостоятельное высказывание власть рассматривает как политическое, то есть исключительно как лояльное по отношение к себе или враждебное. Действительно, опасно. Но опасность эта будет теперь только возрастать: полуторатысячелетняя эпоха, питавшая надежду подружить духовную власть Христа и мирскую политическую власть, закончилась в XX веке, и наивно думать, что эпоха беспрецедентных гонений была случайным историческим эксцессом, что это пройденный этап.
Но я боюсь, что даже если бы это ничем нам не грозило, то по самым принципиальным вопросам жизни сегодня от имени церкви никто ничего не сможет сказать ясно, ответственно, убедительно, с силой: «в этом Божья воля», «это не по-божески и не по-человечески», «так поступил бы Христос сейчас», – а христиане Русской православной церкви ответили бы «Аминь! Так есть и да будет» на сказанное и взялись за его исполнение.
Храм Живоначальной Троицы в Свиблово. Фото: Сандурская Софья / АГН "Москва"То есть разумных людей в церкви я вижу немало (хотя и не много), но какой-то разумной евангельски аргументированной позиции не слышно ни по отношению к СВО, ни к мерам безопасности во время пандемии, ни к преступлениям советского режима, ни к ЛГБТ-пропаганде, ни к тому, как относиться к сектам или неправославным христианам – можно ли, например, с ними молиться и т.д. Это вопросы, которые звучат громко, но ещё больше внутренних вопросов, которые никто не озвучивает и в понимании которых также нет не то что единомыслия, но даже и разномыслия, нет хотя бы и каких-то отдельных сколько-нибудь состоятельных мыслей: как детям передать свою веру; убивать на войне – грех или святой долг; считаем ли мы единоверцами или хотя бы христианами большинство крещёных в православии нецерковных людей, живущих как неверующие; все ли христиане должны «родиться свыше»; почему вера выражена в догматах, а их почти никто не знает, включая клириков; Христос многих исцелил, но мне-то что с этого – я свечки ставлю, молюсь, но не выздоравливаю и т.д. и т.п.
В катехизисах – церковных книгах, построенных по принципу вопрос–ответ, – об этом толком ничего нет. Где же узнать верные ответы на острые вопросы жизни? Самым надёжным каналом был бы здесь Сам Господь Бог: если уж не глас с Небес, то хоть через тех людей-проповедников, кто лучше его слышит и наиболее ясно и убедительно может донести до нас. Такими проповедниками были древние пророки и учителя, затем Христос, Его ученики-апостолы и самые разные христиане, получившие дары мудрости и слова. Их речи часто звучали как обличительные, указывающие на людские грехи и немощи, но никогда только как обличительные. Подлинное пророчество открывает нам наши грехи, но одновременно всегда показывает выход и даёт вдохновение и силы на исправление. Это главное его отличие от досужих размышлений, демагогии и пропаганды. Церковь не может думать, что пророческий дух Божий покинул её, перестал наставлять и вдохновлять, потому что это значило бы, что церковь мертва. «Но как услышать пророчество без проповедующего? – восклицает апостол. – И как проповедать, не будучи посланными?»
Кто печалит Христа
О том, как важна подлинная проповедь в Русской церкви и что сделать, чтобы её восстановить, говорили на Поместном соборе 1917–1918 годов и 1 декабря 1917 года даже приняли важное определение «О церковном проповедничестве». Проповедь была названа «одною из главнейших обязанностей пастырского служения», её обязательно должно произносить за каждой литургией, за общественным богослужением, требами и во внебогослужебное время, то есть всегда и везде, где есть надобность и возможность. А кто из пастырей так не делает, написали в «Определении», тот «тяжко согрешает», «опечаливает Христа», «не слушает апостолов» и забывает заветы «святых отцов, пастырей и учителей Вселенской Церкви».
Хотя, как отметили на Соборе «право церковного учительства принадлежит пастырям Церкви», времена наступают такие, что к проповеди надо привлекать и дьяконов, и псаломщиков, и благочестивых мирян «по благословению епископа и с разрешения в каждом отдельном случае местного священника». Таких мирян, проявивших ревность в церковном учительстве, решено было именовать благовестниками и давать им почётное право облачаться в богослужебные одежды, стихарь.
Надо сказать, что и до собора 1917–1918 года отдельные архиереи поощряли проповедников. «У нас ещё в первой четверти XIX века епископ Амвросий (Орнатский), автор семитомной “Истории российской иерархии”, издал очень интересный указ, что если священник произносит в год хотя бы двенадцать проповедей, то его представлять к переводу на более выгодное место, – говорит церковный историк, член Межсоборного присутствия РПЦ священник Максим Плякин. – А в конце XIX века при кафедральном соборе Саратова была учреждена должность внештатного проповедника, и её довольно долго занимал клирик одного из храмов Саратова протоиерей Сергий Ильменский, будущий священномученик епископ Феофан Соликамский. Понимая, что штатные клирики кафедрального собора не всегда могут произносить хорошие проповеди, на должность проповедника туда пригласили мирянина, главного редактора Саратовского епархиального духовного вестника».
Епископ Амвросий (Орнатский). Фото: pravenc.ruИ всё же доверить проповедь мирянину – дело необычное и доныне и страшное для нас, мирян. Помню, меня лет пятнадцать назад священник в деревенском храме на Русском Севере попросил сказать на литургии слово после Евангелия. Я пришёл в храм за полчаса до службы – так волновался. Вид мой, наверное, был совсем неважный, так что батюшка подошёл и спрашивает:
– Ты в порядке?
– Боюсь говорить…
– Бога ты б так боялся, – шутливо подбодрил он меня.
«Это, конечно, было революционное утверждение Московского собора, принятое вопреки 64 правилу собора Трулльского, гласившему, что “мирянину не подобает перед народом произносити слово, или учити, и тако брати на себя учительское достоинство”, за что полагалось отлучение от церковного общения на 40 дней, – говорит преподаватель гомилетики (учения о церковной проповеди. – “Стол”) Свято-Филаретовского института Лидия Крошкина. – Кандидат богословия Георгий Ильич Булгаков, член собора, назвал ситуацию запрета проповеди мирянам “параличным состоянием в церкви”. Один из самых авторитетных епископов, кандидат в патриархи, митрополит Антоний (Храповицкий) заявил, что данный канон в современных условиях необходимо скорректировать, потому что в сложившейся ситуации проповедь носит огласительный или миссионерский характер, а значит, она позволительна для всех, посвящающих себя на служение Богу, хотя и до рукоположения».
Пророчество, конечно, во многом от Бога, но Великий Московский собор позаботился, чтобы всё зависящее от людей было исполнено: издавался специальный церковный журнал для проповедников, в семинариях проповеди посвящались специальные курсы, открывались благовестнические кружки и на всех уровнях – приходском, благочинническом, уездном и епархиальном – организовывались благовестнические братства, «дабы при братском единении всех церковных сил решительнее и настойчивее раздавался повсеместно учащий голос Церкви, спасительный и необходимый всегда, но преимущественно в дни переживаемых нашим Отечеством величайших бедствий».
Родная речь
Увы, Поместный собор Российской церкви начался слишком поздно, в чём есть непосредственная вина императора Николая II, в 1905-м не согласившегося на его проведение. Нам уже не узнать, что было бы, зазвучи слово живой проповеди десятилетием раньше, позволило бы это избежать разгрома Российской империи и Русской церкви, но и по сей день решения и определения, принятые в 1917–1918 годах, имеют не только законную силу, но и смысл. Только мы не видим ни благовестнических кружков в наших семинариях, ни благовестнических братств, ни благовестников-мирян в стихарях, редко слышим в храмах признанную собором обязательной проповедь на Божественной литургии, а те спичи, что звучат с амвонов, увы, редко являются проповедью в подлинном смысле – возвещением воли Божьей конкретным людям, хотя «величайшие бедствия», начавшиеся в нашем бедном Отечестве в 1917 году, всё никак не кончаются.
Феодоровский Государев собор, приём Николаем II депутации после освящения собора. Фото: Карл Карлович Булла / из коллекции М.Ю.Мещанинова«Проповедь в русской церкви – это часть ритуала, это обряд, она ни к чему никого, к сожалению, не обязывает, – говорит священник Иоанн, преподаватель одной сибирской семинарии. – Во-первых, возрождение проповеди требует, как минимум, выявить “профнепригодных”, говорящих нехристианские речи – тогда романовы и ткачёвы отпадут сами собой. Во-вторых, надо иметь дерзновение церковно говорить о том, что реально волнует людей: финансах, политике, сексе, воспитании детей. Так говорить, чтобы люди понимали, что в жизни по евангелию нет пробелов, Христос везде действует. Но многие сегодня смогут так говорить?»
Не многие. Поэтому нам нужно больше читать хороших проповедей, которые оставили святые XX века, а ещё лучше их слушать. К счастью, сохранились записи слов митрополита Антония (Сурожского), отца Павла Адельгейма, протопресвитера Виталия Борового, протоиерея Всеволода Шпиллера, архимандрита Сергия (Савельева), архимандрита Тавриона (Батозского). Слушая их, иногда и в очень плохом качестве, понимаешь, что это другой язык, так сейчас не говорят, но это по-настоящему родная речь. Через слух слово проникает в сердце, чтобы там запечатлеться и что-то с нами сделать.
Однажды тот же священник, в храме которого я волновался перед проповедью, подозвал меня и включил запись:
– Узнаёшь?
– Кажется, отец Павел Адельгейм, – сказал я, услышав знакомые интонации.
– Нет, это его учитель архимандрит Борис (Холчев).
Я потом много слушал проповедей архимандрита Бориса и всё время удивлялся, насколько мысль и слово отца Павла преемственны голосу отца Бориса и насколько в то же время не похожи на него. И хотя тех, кто лично воспринял веру от новомучеников и исповедников, почти не осталось, сегодня случается, что нужда заставляет верующих отыскивать их пророческие слова.
«Я тут заболел ковидом, – говорит отец Алексей, – и попросил братьев, чтобы они проводили богослужения – понятное дело, не литургию. Вот они утреню кратенькую служили, собирался народ – и один из них, наш пономарь, сказал проповедь. Для него это первый такой опыт, очень необычный – в храме проповедовать. Но было дерзновение – и всё получилось здорово, и народ хорошо воспринял, и слово прозвучало. И вот сейчас я думаю, как это дальше продолжать, когда я выздоровел. Нельзя же погасить то, что Бог зажигает».
