«Забытая форма церковной жизни»
Братства как объединения верующих существовали ещё с апостольских времён. На Руси они сыграли особую роль в XVII веке, а во второй половине XIX века в России их было более полутысячи. Некоторым их них покровительствовали знатные особы и даже члены императорской фамилии. Удивительно, что «второе дыхание» это явление обрело после 1918 года, когда государство не то что не собиралось оказывать им какую-либо поддержку, а напротив, старалось запретить такие сообщества как можно скорее. Существовать теперь они могли исключительно на добровольной основе, объединяя людей, неравнодушных к тому, как продолжать устраивать свою жизнь по вере и как делать это вместе.
«Братство есть старая, но забытая и обновляемая форма церковной жизни, – писал из ссылки братьям и сёстрам Александро-Невского братства один из его создателей епископ Иннокентий (Тихонов), будущий новомученик. – Оно есть жизнь Церкви в Церкви, Которая не есть какое-то внешнее учреждение, но, напротив, семья наша, истинное единение наше во Христе».
Епископ Иннокентий (Тихонов). Фото: общественное достояниеТакие духовные союзы стали появляться в разных городах России: Москве, Дмитрове, Новгороде и других. Главным центром православных братств был Петроград, здесь эти начинания всячески поддерживались митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамином (Казанским). Расцвет братского движения пришёлся на самое начало 1920-х годов. В городе на Неве в это время было более десятка братств, которые для взаимодействия и помощи друг другу решили объединиться в Общебратский союз. Была даже идея единого Братства, которая при этом предполагала сохранение автономности каждого отдельного братства, вошедшего в него. Сначала петроградские братчики провели первую Общебратскую конференцию, а через год собрали вторую, чтобы понять, что же всё-таки удаётся делать вместе, какие решения прошлой конференции оказались актуальными, а какие нуждаются в корректировке. Между двумя конференциями почти каждый месяц собирался совет Общебратского союза, в который входили не только священники, но и миряне, и даже женщины, что было в те времена большой редкостью. Чудом сохранились некоторые протоколы этих заседаний, по которым видно, что все могли одинаково активно участвовать в обсуждении поднимавшихся вопросов.
Большинство братств XIX века организовывались для благотворительных целей и нередко ограничивались сбором средств для бедных или больных. Те, кто входил в братство, могли и не быть знакомы, а если даже и оказывали кому-то помощь вместе, то о заботе друг о друге не задумывались. Теперь ситуация стала меняться. В уставе созданного в 1917 году, а позднее вошедшего в Общебратский союз Мефодиевского братства, которым руководил отец Пётр Кремлёвский, такая поддержка прописана специально.
«Идеалом Братства является древняя Иерусалимская община, где
1) у множества верующих было одно сердце и одна душа;
2) где все единодушно пребывали в общении и молитвах;
3) не было между ними никого нуждающихся».
В уставе написано, что «Братство – святая семья, где каждый заботится не только о своём, но и об общем благе. Один другому помогает, друг друга назидает и поддерживает». И дальше поясняется, что следует делать, чтобы это не осталось пустой декларацией.
«Чтобы все члены Братства знали друг друга и оказывали один другому услуги, а также каждый раз могли бы сообщать церкви о больных, нуждающихся и отсутствующих братьях, полезно и весьма желательно составить отдельные кружки (по два, по три человека) из близких по духу или по месту жительства. Три таких кружка могут образовать “Братский союз”, чтобы собираться для общего дела, например,
- для чтения Слова Божия,
- для обсуждения своих нужд,
- для миссионерских целей и т.п.
Члены союза поимённо молятся друг за друга на утренней и вечерней молитве».
Комиссия по горячему участию в судьбе опасно больных
В другом братстве, Вознесенском, которым руководил отец Иоанн Чокой, так пишут о цели своей жизни и деятельности: «Братство, задавшееся целью заботиться не только о благолепии вещественного храма своей общины, но и “духовного” – её членов. Исходя из такого намерения, группа (людей, вошедших в братство. – прим. А.Б.) разделилась в свою очередь на три Союза, могущие осуществлять вышеупомянутую цель – очистку духовного храма, или, что то же, – организацию новой духовной жизни приходской общины, основанной на учении Иисуса Христа и заветах Православной Церкви».
Сохранилась интересная записка, адресованная руководителю братства отцу Иоанну, где видно, что братство разбито на небольшие группы – десятки, чтобы общение братчиков было более личностным.
«Многоуважаемый отец Иоанн! Я лежу в больнице с октября месяца сего года до сих пор, и с каждым днём мне становится всё хуже и хуже. Болею я воспалением лёгких. Возраст мой преклонный, и поэтому я не надеюсь на будущее. Прошу вас приготовить меня к принятию Святого таинства причащения. В братстве я зачислена с августа месяца п/г, была в 14-м десятке. А так как я не могла ходить в церковь и на беседы вследствие моей болезни, то меня перевели в 28-й десяток. (Это значит, что в братстве было около 300 человек. – прим. А.Б.). Ко мне приходил сам десятский. Говорил ли он Вам про меня – не знаю.
Остаюсь уважающая вас Варвара».
В Никольском братстве заботились друг о друге не только при жизни, но и о достойных проводах в случае кончины. Сохранился такой отчёт некоей сестры М. Лавровой, который был прислан ко 2-й Общебратской конференции, где написано, что в братстве был похоронный фонд, который состоял из добровольных пожертвований. Также в Никольском братстве была комиссия, «в обязанности которой лежит принимать самое горячее и живое участие в судьбе опасно больных сестёр, напутствовать по христианскому обряду на исход души и заботиться о надлежащем погребении ея. Члены комиссии, извещённые о безнадёжном состоянии или находящихся при смерти членов братства, должны явиться, составить опись принадлежащего имущества и денег, то комиссия тратит на погребение. Если же средств не окажется, то Братство берёт все расходы по погребению на свой счёт, частью покрывая расход из сумм похоронного фонда, а часть на добровольное пожертвование сестёр и прихожан». (Оставлена стилистика и орфография оригинала).
Сельские похороны. Фото: Архив Анатолия Валерьевича Горбунова / russiainphoto.ruПри этом традиционная для братств благотворительность тоже не забывалась и в это очень тяжёлое, голодное время, когда крайняя нужда в пище была и у голодавших братчиков. В эти годы в протоколе одной из встреч совета Общебратского союза мы читаем: «О. Чокой из Вознесенского братства просит “обратить внимание Братства (все братства вместе, входившие в союз, часто называются в протоколах словом “Братство” с большой буквы) на тяжёлое материальное положение больных в лазаретах и больницах на Петроградской стороне, где по-видимому, настоящий голод”». А на следующем заседании просит рассказать, как на это откликнулись в других братствах. И отклик действительно был: помощь больным, особенно таким, кого никто не посещает, продолжалась потом ещё много лет. Вскоре такую помощь стало невозможно оказывать от имени братств, но начавшие это служение братчики всё равно находили возможности делать это лично от себя. Несколько человек специально получили медицинское образование, чтобы устроиться работать в больницы медсёстрами.
«Господи, расположи к нам сердца тюремщиков!»
Братства искали и находили возможность заботиться и об узниках в городских тюрьмах. Сохранилась очень трогательная записка, подготовленная для 2-й Общебратской конференции одной из сестёр Николаевского братства: «Мы благословляем ту минуту, когда руководитель нашего братства напомнил нам о заключённых в тюрьме и предложил поставить корзину для сбора пожертвований неимущим заключённым. Мы начали впервые работу в тюремном лазарете им. д-ра Гааза (Переяславская, 1). Всё, что поступало нам в корзину, мы вешали, записывали и потом, разделив на порции, весом фунта по 2, связывали пакетики и сдавали всё это в канцелярию начальнику охраны тюрьмы под расписку. Сначала к нам отнеслись с недоверием и неохотно принимали у нас продукты, но мы не впали в отчаяние и молились Николаю Чудотворцу, Серафиму Саровскому и Александру Невскому о помощи и твёрдо верили, если Господь хочет, то расположит к нам сердца тюремной администрации. И действительно, с каждым нашим приходом к нам относились всё лучше и лучше и, наконец, увидя, что мы не преследуем никаких целей и ничего не желаем, кроме помощи нашим братьям, находящимся в несчастии, по просьбе заключённых в этом лазарете нам разрешили лично раздавать продукты по камерам. И вот мы (двое или трое сестёр), в сопровождении начальника охраны тюрьмы и дежурного надзирателя, обходили камеры и раздавали пакетики. Нам разговаривать не разрешалось, но нач. охраны на немой вопрос заключённых объяснял им, что это от “церковного Николаевского братства”. А надзиратель записывал фамилии всех, получивших от нас передачу, и потом этот список, засвидетельствованный подписью и печатью нач. охраны, вручался нам. Много пришлось видеть нам тяжёлых сцен, много настоящего человеческого горя видели мы, которое захватывало душу и сердце и описать которое невозможно и не хватило бы места. Никаких записок нельзя было вкладывать в пакеты, но потом нам разрешили написать несколько слов, например: “Будь здоров! Храни тебя Бог!”, “Мы помним о тебе”, тексты из Евангелия “Придите ко мне все труждающиеся и обременённые, и Аз успокою вы”, “Верую, Господи, помоги моему неверию!” и другие».
Помощью узникам продуктами братчики не ограничивались. «Очень много значит не только передать кусочек хлеба, но поговорить, утешить добрым словом участия. Есть люди, у которых совершенно нет никого родных и знакомых, и не с кем поделиться своим горем, и никто не придёт, и они голодные, больные ждут своей участи. Они сидят и не знают, как их дело, разбирается ли оно или нет. И как много можно сделать, если пойти и узнать о их деле. Это дороже, может быть, чем отделить от своих достатков или чтобы отделаться от своей совести кусочек хлеба. Но пойти справиться о его деле, не пожалеть своего времени, прийти несколько раз постоять в очереди, потом прийти к нему и увидеть, что он успокоился, – это значит действительно помочь ему сделать доброе дело. Из нашей большой работы (в течение 6 месяцев) было два случая, когда один мужчина 35 лет находился в тюрьме, под следствием 2 года 8 месяцев. Оказалось, что его дело затеряно или сгорело во время пожара. И за неимением документов и свидетелей по его делу заключённого выпустили через три недели. И ещё случай в Выборгской стороне, когда один мужчина 27 лет сидел в тюрьме 1 год 2 месяца. По справкам оказалось, что он был оправдан и освобождён из тюрьмы 6 месяцев тому назад, но бумагу о его освобождении забыли послать в тюрьму. Служащие сваливали вину друг на друга. И этот несчастный человек много раз обращался к тюремной администрации и умолял узнать, отчего его так долго не вызывают на допрос, но на него не обращали внимания и отвечали, что значит так надо, другие больше сидят. И никто не хотел потерять своё время и сходить узнать о каком-то незнакомом им человеке. Таким образом, в теперешнее время так много путаницы в тюремных делах и так много невинных людей сидят и страдают, что нужно обратить на тюрьму самое серьёзное внимание».
Когда арестовали отца Николая Платонова из Андреевского братства, на заседании Общебратского союза был поставлен вопрос, как всем братствам можно оказывать ему помощь. В дальнейшем в братствах всегда заботились о тех, кто был арестован, отправлен в ссылку или в лагерь. Например, в 1923 году, находясь в тюрьме и готовясь к отправке в ссылку, один из руководителей Александро-Невского братства – архимандрит Гурий (Егоров) – писал своим духовным детям: «прежде всего приношу всем вам великую благодарность за заботы обо мне, питание, материальную помощь, в течение целого года неослабно оказываемую вами бесполезному трутню для вас в настоящее время».
Архимандрит Гурий (Егоров). Фото: общественное достояние
Братское «Господи, помилуй»
Много внимания уделялось тому, чтобы люди не просто были знакомы друг с другом, но чтобы между ними появлялось неформальное живое единство. Именно это было объявлено основной целью 2-й Общебратской конференции. На её открытии отец Лев (Егоров) – будущий священномученик – предлагал заменить традиционный молебен литиёй с чином благословения хлебов, несколько удлинив её вставкой особых молитв и прошений, мотивируя своё предложение тем, что «это некоторое подобие агап явилось бы символом более тесного общения членов Братств, что и является настоящей целью Конференции; в обычном же молебне ¾ богослужения не оттеняют братской идеи единения».
Специально для межбратских богослужений был создан совместный хор братств Петрограда. Петроградский митрополит Вениамин (Казанский) старался бывать на этих богослужениях, что сохранилось в объявлении, зачитанном на одном из заседаний Общебратского союза: «Знаменское Братство сообщает, что в субботу 24 мая / 4 июня в 7 час. вечера в их церкви устраивается Обще-Братское моление при пении хора Объединённых Братств. Всенощное бдение по пасхальному чину служит Владыка митрополит. О. Иоанн (Чокой) предполагал избрать особую “братскую” херувимскую и “братское” Господи помилуй и прочие молитвенные песнопения».
Никольское братство приглашало братчиков из других братств проводить вместе духовно-просветительские творческие вечера, в которых с большим удовольствием участвовали дети и подростки, уже вкусившие ядовитой большевистской антицерковной пропаганды. Многие взрослые после этих вечеров вспоминали о Боге и о вере.
Участникам 2-й Общебратской конференции был отправлен отчёт, в котором составившая его «сестра Твердова» пишет: «Льщу себя надеждой, что Общебратская Конференция в случае признания пользы и даже необходимости вышеуказанных вечеров пойдёт навстречу жаждущим духовного воспитания взрослым и детям (а теперь это особенно важно) и призовёт все культурные силы других Братств на помощь доброму начинанию, положенному бедным материальными средствами, но богатого по духу Никольскому братству».
Естественным образом проявлялась и особая забота молитва о руководителях братства. Сохранилась молитва об отце Иоанне Заборовском, который организовал просветительский кружок «Свет Христов».
«Милосердный Господи. Посети благодатью Своею руководителя Общины нашей, раба Твоего, протоиерея Иоанна. Ум его светом разумения правды Твоея просвети. Любовью и радостью согрей его сердце. Ангелу Твоему заповедай, да оградит он его от всякого зла, да руководит он его на всех путях Твоих, да утешит и ободрит его в минуту усталости и скорби. Настави его, Господи, на путь Твой. Да будет он орудием добрым в руке Твоей. Да будет исполнителем верным святой воли Твоей. За любовь, с какою он устрояет жизнь нашу по учению Твоему, прости ему ошибки и прегрешения его…
Сподоби его и помоги ему вести дело наше по пути Твоему и довести его до конца благого…
Дай ему дух терпения, дух кротости и незлобия..
Насади в его сердце мудрость, любви преисполненную, и ревность о славе Твоей…
Посети его, Господи, благодатию Твоей и дай мир и покой и тихую радость душе его…
Аминь!»
Всегда находились люди, готовые стать старшими
Так продолжалось до июня 1922 года, когда в братствах прошли аресты. Многие, в первую очередь руководители, были высланы за пределы Петрограда. Сами братства попали под официальный запрет, и о легальной деятельности пришлось забыть. Многие из них постепенно прекратили своё существование. Однако смогло сохраниться самое крупное – Александро-Невское братство, а в него вошли многие члены других братств, ранее входивших в Общебратский союз. Это было тем более удивительно, что все три основных руководителя этого братства – отцы Лев и Гурий (Егоровы) и архиепископ Иннокентий (Тихонов) – были в это время арестованы и могли общаться со своими духовными чадами только в переписке. Поражает, с какой любовью и нежностью обращались они друг к другу в братской переписке. Вот как начинаются некоторые из писем архиепископа Иннокентия (Тихонова): «Возлюбленные во Христе Иисусе братья и сёстры Успенские (собирающиеся в Успенской церкви. – прим. А.Б.) и Спасские (в Спасской. – прим. А.Б.) во единой братской семье!», «Возлюбленные о Господе, дорогие и милые моему сердцу братья и сёстры!», «Дорогой о Господе сестре Екклезии (экклессия – означает церковь как собрание верных, пусть даже и небольшое. – прим. А.Б.), мир и Божие благословение!»
Отцы Лев и Гурий (Егоровы) и архиепископ Иннокентий (Тихонов). Фото: monasterium.ruБратству помогло сохраниться то, что всегда находились люди, готовые стать старшими, те, кому в случае арестов можно было передать заботу о духовном окормлении братьев и сестёр. Так, в Петрограде в своё время эту эстафету старшинства приняли архимандрит Варлаам (Сацердоцкий) и игумен Варсонофий (Верёвкин). Но самое главное, что помогло не «рассыпаться», – это то, что все братчики старались хранить братское общение и молитву насколько это было возможно. Появилось две большие общины братчиц, живущих вместе: одна – в Петрограде на Конной улице, а другая – в Старом Петергофе. Было несколько групп сестёр, которые жили в одной квартире по 2–3 человека. Даже в годы гонений эти общины не жили совсем изолированно, а старались сохранять прежние братские связи, вместе собираться в одном храме, пели на клиросе в хоре, не афишируя свою принадлежность к братству. За 10 лет пришлось сменить несколько храмов для совместной молитвы. После волны повальных арестов 1932 года, когда в Петрограде даже в условиях глубокой конспирации сохранять братские связи стало практически невозможно, последним братским храмом был Фёдоровский собор
Но братчики всё же не переставали заботиться о тех, кто был отправлен в ссылки и лагеря, особенно о руководителях братства. Им не только писали, отправляли посылки, но и, невзирая на расстояния, старались навещать, приезжая к гонимым братчикам в отдалённые поселки Средней Азии, в Архангельскую область и Сибирь. Во многом благодаря такой заботе удалось пережить годы большого террора будущему митрополиту Гурию (Егорову). Освободившись из ссылки в 1934 году, он смог обосноваться в Фергане вместе с несколькими переехавшим туда сёстрами и тогда ещё совсем молодым Константином Вендландом, будущим митрополитом Иоанном. Когда в 1937 году и в Фергане жить открыто стало опасно, община перебралась в совсем глухое место – посёлок Беш-бала, где они смогли все вместе прожить вплоть до 1944 года, когда прямые гонения советской власти на церковь улеглись и архимандрит Гурий смог выйти на открытое служение, вскоре став ректором вновь открывшейся Московской духовной академии в Троице-Сергиевой лавре. Увы, из всех руководителей Александро-Невского братства к этому времени в живых остался он один. Остальные были в годы Большого террора расстреляны, а игумен Варсонофий (Верёвкин) после освобождения умер от болезни в 1939 году.
Родня по братству
В это же время в этой же северо-западной части России на Новгородчине и в Череповце существовало братство епископа Макария (Опоцкого). Владыка Макарий и члены его братства, видимо, никогда не общались ни с Александро-Невским братством, ни с братствами, входившими в Общебратский союз. До сих пор неизвестно даже, знали ли они вообще что-либо друг о друге. Однако главные принципы жизни у них оказались практически одинаковыми. В основу был положен тот самый принцип первой иерусалимской общины: где у множества верующих было одно сердце и одна душа, все единодушно пребывали в общении и молитвах. В братстве у епископа Макария также было создано несколько общин в разных городах, и те, кто жили совместно, отдавали весь свой доход в общую кассу, которой по всеобщему согласию распоряжался казначей. Каждый день братчики вместе читали Священное писание, вместе трапезничали, совершали трапезы любви – агапы, вместе молились, любили и знали богослужение. Пока была хоть какая-то возможность, вместе ходили в храмы, где служил епископ Макарий (Опоцкий).
Также братчики поддерживали общение друг с другом независимо от того, где в данный момент они находились. Навещали ссыльных и подолгу жили с ними. Например, Елена Тищенко по благословению владыки Макария в 1933 году поехала в Архангельск, отвезла оказавшимся там в ссылке братьям и сёстрам тёплые вещи. А затем поехала к тем, кто был сослан в посёлок Хобда в Казахстане и прожила там, поддерживая их, несколько месяцев. Письма из лагерей ссылок зачитывались на трапезе за общим столом. Сохранилась даже песня, написанная одной из сестёр и посвящённая тем, кто оказался в Хобде. Её пели на праздниках оставшиеся в живых члены братства вплоть до начала 2000-х годов.
Благодаря любви и заботе братьев и сестёр епископ Макарий также пережил репрессии конца 30-х и скончался в Новгороде в конце 1941 года в окружении духовных чад, что являлось для того времени исключительным случаем. С осени 1937 года он жил на нелегальном положении, не покидая пределы дома. Во время тотальных арестов в конце того же года братчики спрятали его под кровать. Каким-то чудом проводившие обыск его не обнаружили. В то же время поддержка, окормление и молитва старшего были крайне необходимы для братства в то время: и тем, кто оставался на свободе, и тем, кто оказался в заключении. Сохранились письма епископа Макария в лагерь к одной из сестёр, полные отеческой любви. В целях конспирации они подписаны «Твоя подруга Мара», «Любящая тебя душа» и т.д. На многочисленных допросах никто из арестованных братчиков никогда не называл местонахождения епископа Макария. Некоторые давали заранее подготовленный ответ, что он был арестован в 1933 году и больше им ничего не известно. Видимо, это звучало убедительно, и следователи этому верили.
В обоих братствах – петроградском и северо-западном – отношения были не просто родственными, а более тесными и глубокими, чем кровное родство. В братстве владыки Макария так и говорили друг о друге – «родня по братству». Подобное мы читаем в письме одного из членов Александро-Невского братства, когда он пишет в 1965 году о кончине митрополита Гурия (Егорова), размышляя о том, не напрасно ли было собирать братство в такие трудные годы, когда все возможности, казалось, у них были отняты: «Все они (руководители братства. – прим. А.Б.) своими трудами над нашим воспитанием сделали нас членами одной семьи, в которой родственные духовные связи, право, не менее глубоки, чем связи по крови. Если это так, значит, не зря они создавали своё “дело”. Они были истинными пастырями. Пастырь добрый душу свою полагает за овцы... И своя овцы знает по имени».
* * *
Материал подготовлен на основе доклада исследователя истории Русской церкви в XX веке Александры Будановой «Соборные начала в устроении церковной жизни в братствах на Cеверо-Западе России в первой половине ХХ века», произнесенном на VI Международной научно-практической конференции «Православные братства в истории России».
