Троица – не только догмат, но и заповедь

Троицу отдали. А так не хотелось! В церковном календаре праздник Троицы носит два названия: собственно Троица, обращённая к тайне Бога и Божественной жизни, и Пятидесятница – память о сошествии Святого Духа и рождении Церкви. Эти два имени заключают в себе скрытую заповедь – быть людьми, пребывающими в общении по образу общения внутри Троицы. Подобно тому, как Сам Бог – есть Любовь, пребывающая в единстве без слияния, в различии без вражды. И если человек сотворён по образу и подобию Божию, значит, он должен научиться жить не в одиночестве и борьбе, а в соборности, свободе и соработничестве.

Об этом говорила филолог Анастасия Гачева на Русском университете в рамках лекции «Учение о Троице: единство догмата и заповеди в русской христианской мысли». В центре её размышления – опыт русской религиозной философии XIX – начала XX века: Хомякова, Достоевского, Соловьёва, Фёдорова, матери Марии и других. Их общий пафос – как может человек, можем мы с вами преодолеть трагический разрыв между тем, что возвещается и проповедуется в храме, и тем, как живётся за его пределами. Для этих мыслителей догмат о Троице – не абстрактная метафизика, а нравственный императив, заповедь строить общество как икону Божественного общения.

От Вавилона к Церкви

В библейской традиции праздник Троицы стоит в прямой антитезе Вавилонской башне. В Вавилоне – коллективизм (интересно, какое слово использовали сами вавилоняне?) без любви, общность без понимания, торжество самостроя и гордыни. В Пятидесятнице – разномыслие преображается во взаимопонимание, язык разделения превращается в язык общения. Там – разрозненность, здесь – соборность. Там – проект, замкнутый на человека, здесь – Церковь, открытая к Богу и друг другу.

Картина Питера Брейгеля старшего «Вавилонская башня». Фото: Музей истории искусств, Вена

Именно поэтому древнерусский обычай возведения обыденных храмов в один день, к которому обращался Фёдоров, воспринимается не только как обряд, но как образ соборной жизни и соборного бытия. Он – и альтернатива Вавилону, и воплощение Троицы в действии: люди собираются не ради наживы и не под страхом, а из любви и веры, чтобы быть вместе и вместе сотворить святыню. Такой храм – не просто храм, это живое свидетельство того, что троическое единство возможно в человеческой жизни.

Образ Троицы – норма общения

Троица как догмат открывает, что в Боге нет ни строгой вертикальной иерархии, ни разобщённости. Отец, Сын и Святой Дух – едины по природе, различны по ипостасям. Эта тайна, как настаивали русские философы, должна становиться нормой и мерой человеческих отношений. Достоевский через фигуру старца Зосимы и образ Алёши Карамазова показывает: любовь, прощение, способность нести другого – это и есть путь «жизни троичной».

И напротив, герои вроде Ивана Карамазова или Ставрогина страдают от раздвоения: они исповедуют идеал, но живут в противоположность ему. Их мир – распадается, потому что вне Церкви, вне соборного общения, человек остаётся один на один со своей болью и виной. Так возникает то, что Фёдоров назвал «атомарностью» – состояние мира после отказа от Троицы, искажение самого принципа Троицы.

Церковь как расширяющееся семейство

В финале «Братьев Карамазовых» мальчики, ещё недавно насмехавшиеся над Илюшей, становятся родными для его семьи. Возникает не просто дружба, а новое родство – церковное, то, что Достоевский называл «всецерковным единением». Это и есть модель Троицы в истории: расширяющееся семейство, где никто не лишний, и каждый нужен.

Икона "Троица" Рублева. Фото: Государственная Третьяковская галерея

Уже не из лекции и даже не из русской мысли, но не могу тут не упомянуть пассаж немецкого философа-экзистенциалиста Карла Ясперса о метафизической вине человека. Ясперс пишет, что «где-то среди людей действует обязательная потребность жить либо вместе, либо вовсе не жить <...> Но ничего этого ни в общечеловеческой, ни в общегражданской солидарности, ни даже в солидарности каких-то маленьких групп нет, это ограничивается самыми тесными человеческими связями, и вот в этом-то и состоит всеобщая наша виновность». Это неисполнение нами заповеди о Троице.

Образ Троицы как всегда расширяющего семейства противопоставлен идее церкви как частного клуба индивидуальных религиозных переживаний и отправления индивидуальных же религиозных потребностей. «Общение святынь и общность святынь» – вот формула, предложенная в лекции. И в этом смысле Троица – заповедь, призыв жить не для себя, но с другими и ради других, по образу того, Кто есть Любовь.

От исповедания к воплощению

Вся русская традиция, о которой шла речь в лекции, стремится вернуть вере её плоть, превратить исповедание в воплощение. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», – говорит Христос. А значит – будьте троичны: не замкнуты, не властны, не самодостаточны, но открытые, соработающие, соборные.

Икона "Троица Новозаветная". Фото: Центральный музей древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева

Праздник Троицы – не просто день памяти о таинстве Бога, но и день вызова человеку. Мы не поймём догмата, пока не начнём жить по его закону – по закону общежития, а не по закону особняка. И если Бог есть Троица, то вера в Него требует от нас не столько слов, сколько новой жизни – общинной, любящей, сорадостной, где разное не враждует, а составляет единство. Только так можно быть образу верны.

Троицу отдали – говорит нам церковный календарь. «Не отдадим Троицу!» – никто не запрещает ответить нам так.